– Непременно опишите ее в вашей следующей пьесе. Над чем вы сейчас работаете?
– Секрет. – В уголках светящихся умом глаз Шекспира появились лукавые морщинки. Мягкий ветерок трепал его длинные, до плеч, волосы, открывая взору небольшое золотое колечко в левом ухе. Он был всего на несколько лет старше Розалинды. Красивый мужчина, но что гораздо важнее – мягкий, остроумный человек и добрый друг.
– Я трепещу при одной лишь мысли о том, какую блестящую пьесу вы вскоре вновь поставите в своем театре.
– Дорогая Розалинда, моя работа не настолько глубока. Я пишу лишь затем, чтобы привлечь зрителей в наш театр. Если на моих пьесах зал полон, значит, мне причитается существенная доля дохода. В душе я меркантилен.
– Нет, вы поэт. Взять хотя бы ваши сонеты. И оды вашей темноволосой даме, – деликатно заметила Розалинда, по-прежнему желая, чтобы он рассказал о женщине, вдохновившей его на такие страстные излияния.
Кто она – чернокожая красавица? Необыкновенная любовница? Или темноволосая вдова, впервые открывшая ему, что такое любовь? А может, она видение? Или она – это он? Что творится в голове такого выдающегося и такого скромного человека? Нет, Розалинда спрашивать не станет. Она знает, где заканчиваются рамки их дружбы. Шекспир всегда был очень сдержан. Он мало говорил о жене, жившей в Стратфорде, не упоминал он и о трагической смерти своего одиннадцатилетнего сына, Гамлета, случившейся четыре года назад. «Уже один только разговор на эту тему, возможно, лишит его того вдохновения, которое делало его поистине блестящим поэтом», – решила Розалинда.
– Я всего лишь актер и пишу только для того, чтобы поддержать свою труппу. – Он нежно потрепал ее по руке.
Розалинда улыбнулась.
– Сомневаюсь, сэр, – философски заметила она.
– Неужели? Ну тогда я, возможно, поставщик театральной грязи, которая развращает добропорядочных англичан.
– А теперь вы говорите так же неискренне, как пуритане.
Он хмыкнул:
– Я их уже не боюсь. Наш новый покровитель занимает при дворе очень высокое положение. – Посерьезнев, Шекспир добавил: – Но в случае реальной опасности я всегда могу положиться на Розу Торнбери. – Он расплылся в улыбке, глядя на нее, и Розалинда вспыхнула от гордости. – Вы удивительная женщина, леди Розалинда!
Внезапно поблизости раздались удивленные возгласы дам, прогуливавшихся по террасе. Леди чуть ли не пальцем показывали на ее костюм, но Розалинда ничуть не смутилась.
– Я хотел бы когда-нибудь отблагодарить вас за то, что вы шпионили. – Шекспир лукаво усмехнулся. Он обожал навешивать Розалинде самые жуткие ярлыки, потому что при дворе она слыла дамой безупречной нравственности, правда, чуть мечтательной. – Если я что-либо могу для вас сделать…
Розалинда внимательно вгляделась в его лицо, в его мудрые и проницательные глаза. Судя по всему, он был искренне ей благодарен. Но способен ли он в знак благодарности выполнить самое заветное ее желание?
– Вряд ли кто-либо в состоянии исполнить мою мечту…
– Что же эго за мечта? Что?
Она повернулась к нему, преодолевая страх, лишавший ее дара речи. Никто и представить себе не мог, как много она хотела. Она желала такого эфемерного наслаждения, что даже боялась сказать об этом.
– Ну же, Роза, скажите.
– Я хочу увидеть, как написанные мною слова слетают с губ актеров.
В глазах его промелькнуло недоумение, сменившееся жалостью.
Пытаясь как-то оправдаться, Розалинда торопливо добавила:
– Я хочу писать пьесы, Уилл, как вы. Я могу, я знаю, что могу! Я пишу уже много лет.
Он склонял голову набок и грустно улыбнулся.
– Дорогой друг, у вас сердце поэта, заключенное в тело женщины.
– Но это не значит, что я не могу писать!
– Это значит, что даже Бурбаджу, звезде нашей труппы, будет чертовски трудно продать билеты на спектакль с вашим именем.
– Мне нет дела до продажи билетов! – воскликнула Розалинда, хватая его за руки. Увидев следы чернил на его пальцах, она тепло улыбнулась ему. – Я хочу дать жизнь моим словам, как и вы. Вот и все.
– Вы многого просите, учитывая, что у меня мальчики играют женские роли.
– Я не собираюсь играть. Мне не нужны аплодисменты. Я хочу творить. – Она вдруг сложила ладони вместе, словно умоляла Бога помочь ей убедить мэтра. – Хочу создать нечто большее, чем я сама. Что-то вечное. Франческа утверждает, что большинство женщин становятся отражением своих мужей. Я одинока и хочу посвятить себя иному. Слова обладают волшебной силой, Уилл… – Розалинда внезапно осеклась и самоуничижительно улыбнулась. – Я осмелилась учить Мастера?! Простите меня. Я, должно быть, кажусь вам самоуверенным подмастерьем.
– Сочувствую вам, Розалинда. Вас околдовала муза. Видя ваше затруднение, как я могу отказать? Дайте мне посмотреть ваши пьесы, и если они того стоят, то труппа лорда-гофмейстера сыграет несколько сцен.
Сердце в ее груди едва не оборвалось. В воздухе больше не пахло дельфиниумом и гвоздиками. Или она уже не дышит?
– Вы серьезно, Уилл?
– Только для избранных, учтите.
– Разумеется.
– Но предупреждаю: это бесплодное занятие. Я голодал бы, если бы больше не мог играть и жил только на доходы от своих сочинений. И мы не вправе назвать ваше имя.
– Нет-нет, конечно. Я не нуждаюсь в оплате. Достаточно будет просто слышать свой текст, видеть реакцию публики, тронуть кого-то до слез, а потом рассмешить… – У нее голова пошла кругом от открывающихся возможностей, и она порывисто обняла благодетеля.
– Как счастлив будет тот, кто женится на вас, Розалинда! – негромко засмеялся он.
Она отстранилась и посмотрела в его задумчивые глаза. Улыбка ее померкла.
– Я не хочу замуж. Муж пожелает стать моим господином, моей жизнью..
– Превосходство по праву, как заметят некоторые.
– Те, кто способен принадлежать. Но только не я.
– Вы упрямая женщина, Розалинда.
– Да, мой добрый сэр, и нравлюсь себе такой.
– И мне тоже, – признался Шекспир, посмеиваясь и поглаживая короткую каштановую бородку.
– Вы всегда такой чуткий, Уилл. Больше склонны задавать вопросы, чем высказывать суждения.
– Это долг поэта, – ответил он. – Я наблюдатель человеческой натуры.
– Господин Шекспир, представление начинается, – послышался голос с террасы.
– О Боже! – воскликнула Розалинда и испуганно вздрогнула.
Шекспир озорно улыбнулся и хлопнул в ладоши.
– Ваше время пришло, прилетело на крыльях судьбы. – Он протянул ей руку. – Пойдемте.
– Да, конечно. Там, среди зрителей, будет и Франческа. Она сказала, что станет моими глазами и ушами.
– Ей несказанно повезло, – галантно заметил Шекспир.
Прошло совсем немного времени, и Шекспир буквально вытолкнул трясущуюся от страха Розалинду на сцену, заполненную музыкантами и танцорами в причудливых костюмах. Сердце ее так бешено колотилось, что на мгновение она забыла текст. Но не сдалась, а, набравшись духу, начала выступление, которое так долго и так тщательно репетировала.
– Я – богиня урожая, – начала она.
– Неужели эти виноградные гроздья прикреплены к ее… к ее… – удивленно воскликнул кто-то из зрителей.
– Да, они прикреплены к ее груди! – отозвался другой, и толпа разразилась громким хохотом.
У Розалинды едва не подкосились ноги, но она тут же овладела собой. Ведь смех – это очень хорошо, это значит, что публике весело.
– Я была надеждой и спасением пахарей и фермеров, умных и дураков, – продолжила она уже окрепшим голосом. Осмелев, она даже шагнула вперед. – Пойдемте, и я покажу вам свои закрома. – Казалось, Розалинда всю жизнь провела на подмостках. – Я служу обогащению земли, приношу плоды…
Ее заглушил новый взрыв смеха. Она переждала и продолжила, впервые в жизни испытывая настоящий восторг.
А в это время Франческа поспешно пробиралась сквозь толпу зрителей, среди которых было немало влиятельных господ. Удивительно, но мужчины не цокали осуждающе языками и не качали головами, как некоторые женщины, – они либо глупо улыбались, либо смотрели спектакль с восхищением. Конечно, в огромных залах и галереях Лондона разыгрывались и более непристойные сцены, но никогда еще исполнительницей главной роли не была дочь графа.
Сеньора де Монтейла едва не хватил удар от вожделения. Приоткрыв свой беззубый рот, он прижимал руку к сердцу так, словно боялся, что оно выскочит.
– Итак, сеньор, что вы думаете о Розе из Торнбери? – спросила его Франческа.
– Она великолепна. Неотразима. Потрясающа!
– После выступления вы наверняка застанете ее в саду. Возможно, вам удастся остаться с ней наедине.
– Я сейчас же поспешу в сад. Никогда не знаешь, как долго плод будет оставаться на ветви.
Он многозначительно улыбнулся и заковылял к выходу. А Франческа вновь убедилась, что возраст – не помеха для развратника, и тут же усомнилась в разумности своего поступка.
Глава 4
Закончив выступление, Розалинда покинула сцену, куда уже выбежали молоденькие девушки и, напевая, стали размахивать тончайшими золотистыми накидками. Толпа разразилась аплодисментами, то ли одобряя игру Розалинды, то ли испытывая облегчение от ее ухода. Впрочем, какое это имело значение? Она сделала то, что задумала, и была безмерно счастлива.
Розалинда бросилась к двери, выходившей в сад. Теперь ей хотелось только отдышаться, унять бешеный стук сердца и легкое головокружение. И лишь стоя у фонтана посреди сада, Розалинда вспомнила, что согласилась встретиться с сеньором, которого пригласила Франческа.
Увидев старика, сидевшего на скамейке, она тут же почувствовала себя виноватой. Разрабатывая свой план, она не учла муки совести.
Приблизившись к пожилому французскому дворянину, Розалинда уже готова была тепло приветствовать его, как вдруг заметила похотливый огонек в его выцветших глазах.
– Добрый день, мадемуазель, – поднявшись, сказал сеньор. – Счастлив познакомиться с вами. Виконтесса Халсбери говорила, что вы – аппетитная женщина, но теперь я вижу, что она недооценила вашу красоту и ваши прелести. Как говорят в моей стране, вы…
Глаза Розалинды расширились от удивления, и она выдавила короткий смешок.
– Сомневаюсь, что Франческа стала бы употреблять слово «аппетитная».
Он пожал плечами, и его тонкие губы растянулись в улыбку.
– Возможно, я неверно расслышал.
– Да, очевидно. Рада, что вы смогли посетить Торнбери-Хаус, сеньор де Монтейл. Простите, но я должна переодеться. Это не займет много времени.
Она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг сеньор схватил ее за руку с поразительной силой для человека, которому на вид было лет семьдесят и который к тому же был на целую голову ниже ее.
– Ах, не уходите, дорогая леди Розалинда! При взгляде на вас в театральном костюме у меня закипает кровь, – заявил он, пожирая глазами ее практически обнаженную грудь. – Он так полно раскрывает все ваши достоинства!
Монтейл тотчас попытался притянуть ее к себе, но ему помешали жесткие китовые кости кринолина. Розалинде наконец открылась польза этого нелепого устройства, которое ей приходилось носить в угоду моде.
– Сеньор, полагаю, вы неверно истолковали мои намерения.
– Не может быть, чтобы вы обиделись, леди Розалинда. Обидится любая, но не женщина с гроздьями винограда на груди.
И не успела она что-либо сказать, как он уже нагнулся, схватил виноградину зубами и принялся жевать ее, улыбаясь так, словно трижды овладел Розалиндой.
Она ахнула.
– Ах вы, старый похотливый петух! – воскликнула она, но, вспомнив свой нелепый вид, обреченно вздохнула. В конце концов, она сама спровоцировала такое поведение, одевшись столь вызывающе, а самое главное, вообще согласившись на эту встречу.
– Сеньор Монтейл, буду откровенна. Я не та, за кого вы меня принимаете. Я ищу мужа, который позволит мне жить в свое удовольствие. Я не желаю обременять себя супружескими обязанностями. И скорее соглашусь быть милым украшением, сверкающей безделушкой, которой можно похвастать, но отнюдь не запряженной кобылой.
Она перевела взгляд с костлявой фигуры Монтейла на его лицо, надеясь, что он не будет шокирован или оскорблен. И, поняв, что этого старого распутника просто невозможно шокировать, продолжила с прежней откровенностью:
– Я хочу быть хозяйкой собственной судьбы, у меня огромное приданое. И я не намерена делить ни с одним мужчиной ни постель, ни Торнбери-Хаус.
– Полагаю, что вы передумаете, – уверенно заявил Монтейл, хватая ее за руку и увлекая за собой на узкую дорожку, по сторонам которой росли ноготки.
– Передумаю? В отношении Торнбери? Никогда! В отношении замужества? Невозможно!
– Нет, я имею в виду супружеские обязанности.
– Ну что вы, конечно, нет, – терпеливо пояснила Розалинда, словно говоря с ребенком.
– О, вы передумаете гораздо быстрее, чем полагаете!
– Неужели? – с раздражением спросила она. – И что же побуждает вас так думать?
– К несчастью, вы еще не сгорали от страсти в объятиях настоящего любовника. Французского любовника.
И тут, словно по команде, Монтейл бросился на нее. На сей раз, с успехом преодолев препятствие в виде кринолина, он обхватил одной рукой ее талию.
– Сеньор!
С поразительным проворством он дернул ее к себе, и уставился прямо на грудь Розалинды.
– Я покажу вам, что такое любовь, дорогая! Я сорву плод с ветви!
С этими словами он сорвал одну из гроздей винограда, висевших на груди Розалинды.
– Святые небеса! – закричала она, тщетно пытаясь вырваться. – Отпустите!
– Со мной вы ощутите, как нежны алые соски, – нагло продолжил сеньор Он коснулся своими костлявыми пальцами ее груди и решительно сжал сосок, очевидно, не осознавая, что от этого жеста китовый ус вонзился ей в нежное тело.
– О! – вскрикнула Розалинда от боли.
– А груди так чувствительны, потому что девственны!
– Проклятие! Уберите свои грязные руки!
Розалинда боролась изо всех сил, но безуспешно. Тщедушный французский лорд явно имел большой опыт по части усмирения непокорных дам.
– Как вы смеете касаться меня подобным образом? Я же вас предупредила!
– Но вам ведь нравится, не правда ли?
Он снова потянулся к ней, но на сей раз Розалинда успела отступить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39