По какой-то необъяснимой причине свой выбор он остановил на леж
авшей в самом низу красной тетради, вытащил ее и осмотрел, бережно листая
страницы большим пальцем. Объяснить самому себе, чем она ему так приглян
улась, он не мог. Это была самая обыкновенная, стандартных Ц восемь с поло
виной на одиннадцать Ц размеров стостраничная тетрадь, и все же было в н
ей что-то особенное, как будто именно ей предназначалось вместить слова,
слетавшие с его пера. Словно стесняясь собственных чувств, Куин поспешны
м движением сунул тетрадь под мышку, подошел к кассе и расплатился.

Вернувшись спустя четверть часа домой, Куин вынул из кармана пиджака фот
ографию Стилмена и чек и аккуратно выложил их на письменный стол. Сброси
л со стола мусор: обгоревшие спички, окурки, щепотку пепла, пустые баллонч
ики для авторучки, медяки, использованные билеты, обрывки бумаги с каким
и-то закорючками, грязный носовой платок Ц и положил на середину стола к
расную тетрадь. Затем задернул шторы, разделся догола и сел к столу. Раньш
е он никогда нагишом за стол не садился, однако сейчас это почему-то показ
алось ему уместным. Секунд двадцать-тридцать Куин сидел, стараясь не шев
елиться, даже не дышать. Затем раскрыл красную тетрадь, достал ручку и выв
ел на первой странице свои инициалы: Д.К. Ц Дэниэл Куин. Впервые за пять с л
ишним лет он написал в тетради свое собственное имя. Он было задумался на
д этим, но отвлекся. Перевернул страницу. Несколько секунд сидел, вперивш
ись в белый лист и размышляя над тем, отчего он такой неисправимый болван.
Затем коснулся пером верхней линейки и сделал в красной тетради первую з
апись.

Лицо Стилмена. Вернее, лицо Стилмена, каким оно было двадцать лет назад. А
какое оно теперь? Трудно сказать. Ясно одно: это не лицо сумасшедшего. Или
я не прав? Не знаю, по-моему, лицо славное, я бы даже сказал, хорошее. Нежные с
кладки в уголках рта. Глаза вроде бы голубые, пожалуй, даже бледно-голубые
. Волосы и тогда-то редкие, теперь, значит, облысел Ц поседел уж точно. Знак
омый тип лица: думающее, нервное; такие обычно заикаются, в запале брызжут
слюной.

Маленький Питер. Такое и вообразить-то невозможно. Приходится верить на
слово. Непроницаемый мрак. Трудно представить себя на его месте: темно, пл
ачу. Верится с трудом. Не хочется верить. И вникать тоже. Для чего? Это ж не в
ымысел. Это факт, свершившийся факт, и я взялся за эту работу, сказал «да». Е
сли все пойдет хорошо, больших усилий не потребуется. Меня нанимали не вн
икать в ситуацию, а действовать. Это что-то новое. Не забывать об этом!

Что там Дюпен говорит у По? «Отождествление интеллекта следователя с инт
еллектом его противника». Но в данном случае это относится к Стилмену-ст
аршему. Что, быть может, еще хуже.

Больше всего меня смущает Вирджиния. И дело не в поцелуе, который можно об
ъяснить целым рядом причин; и не в том, что говорил о ней Питер, Ц это несущ
ественно. Что смущает? Ее брак? Может быть. Абсолютная несообразность это
го союза. А что, если она поступила так ради денег? Или находясь в сговоре с
о Стилменом? Это совсем другое дело. Но с какой целью? Зачем тогда, спрашив
ается, было меня нанимать? Чтобы был свидетель ее благих намерений? Не иск
лючено. Хотя что-то слишком уж сложно. И все-таки: откуда у меня ощущение, ч
то ей нельзя доверять?

Опять лицо Стилмена. Мне вдруг показалось, что я его где-то видел. Может, мн
ого лет назад в своем районе Ц еще до его ареста.

Вспомнить, каково это Ц носить чужую одежду. С этого, по-моему, и надо нача
ть. Надо ли? Давным-давно, лет восемнадцать-двадцать назад, когда у меня не
было денег, друзья давали мне поносить свои вещи. Старую куртку Дж. в колле
дже, например. Такое чувство, будто я залезаю в его шкуру. Вот, вероятно, точ
ка отсчета.

Самое же главное: помнить, кто я такой. Помнить, кем я должен быть. Непохоже,
чтобы это была игра. С другой стороны, пока никакой ясности нет. Например,
сам-то ты кто? Если думаешь, что знаешь, зачем тогда врать? У меня нет ответа
. Могу сказать только одно: слушай меня. Меня зовут Пол Остер. Это не настоя
щее мое имя.

6

Все утро Куин просидел в библиотеке Колумбийского университета за книг
ой Стилмена. Приехал он рано, в здание библиотеки вошел первым, и тишина мр
аморных залов подействовала на него умиротворяюще, как будто ему разреш
или спуститься в заброшенный склеп. Помахав перед мирно дремавшим при вх
оде служителем читательским билетом выпускника университета, он выпис
ал нужную ему книгу, получил ее, поднялся на третий этаж и, войдя в курител
ьную, уселся в зеленое кожаное кресло. Майское солнце призывно светило в
окно, манило побродить по улицам, подышать весенним воздухом, однако Куи
н искушению не поддался. Он повернул кресло спинкой к окну и раскрыл книг
у.
Книга «Сад и башня. Первые представления о Нью-Йорке» состояла из двух пр
имерно одинаковых частей: «Миф о рае» и «Миф о Вавилоне». В первой говорил
ось, в основном, о первооткрывателях Америки, от Колумба до Рэли. По мнению
Стилмена, путешественники, высадившиеся в Америке, полагали, что они поп
али в рай, в Эдем. Описывая свое третье путешествие, Колумб, например, заме
чает: «Я верю, что именно здесь и находится рай земной, куда дано войти лиш
ь с Божьего соизволения». О людях, населяющих эту землю, Петр Мученик еще в
1505 году писал: «Кажется, будто они живут в том идеальном мире, о котором так
много говорят старые авторы и в котором люди жили просто и невинно, не вед
ая, что такое бремя законов, распри, судьи или клевета; жили естественной ж
изнью». Примерно о том же пишет спустя полвека вездесущий Монтень: «На мо
й взгляд, то, что мы видим в этих народах, не только превосходит все поэтич
еские картины золотого века, весь поэтический вымысел, выражающий счаст
ливое состояние человечества, но и представления и помыслы самой филосо
фии». С самого начала, как полагал Стилмен, открытие Нового Света способс
твовало развитию утопической мысли, явилось той искрой, что давала надеж
ду на совершенствование человека Ц от книги Томаса Мора 1516 года до проро
чества Херонимо де Мендиета, который спустя несколько лет писал, что Аме
рика станет идеальным теократическим государством, истинным Градом Бо
жьим.
Существовала, впрочем, и противоположная точка зрения. Если одни считали
, что индейцы ведут первозданно безгрешную жизнь, то другие видели в них д
иких зверей, исчадий дьявола Ц в доказательство приводились обнаружен
ные в Центральной Америке людоеды. Испанцы использовали подобные взгля
ды для оправдания жестокой эксплуатации местного населения. Ведь если с
тоящее перед вами двуногое существо не считать человеком, делать с ним м
ожно все что угодно. Только в 1537 году папа Павел III издал буллу, где индейцы п
ровозглашались истинными, обладающими душой людьми. Спор тем не менее пр
одолжался еще несколько веков; кульминационной точкой этого спора явил
ся, с одной стороны, «благородный дикарь» Локка и Руссо, что заложило теор
етическую основу демократии в независимой Америке, и с другой Ц кампани
я, призывающая к уничтожению индейцев, ведь согласно глубоко укоренивше
муся мнению хорошим может быть только мертвый индеец.
Вторая часть книги начиналась с исследования грехопадения. Опираясь це
ликом на Мильтона и его сугубо пуританскую концепцию грехопадения в «По
терянном рае», Стилмен утверждал, что человеческая жизнь в том виде, в как
ом мы ее знаем, началась лишь после грехопадения. Ибо если в Райском саду н
е было Зла, то точно так же не было и Добра. Как заметил в своей «Ареопагити
ке» сам Мильтон, «из кожуры одного отведанного яблока возникли в мире, то
чно два близнеца, добро и зло». Этой фразе Стилмен уделяет особое внимани
е. Человек, чуткий к языку, любитель играть словами и смыслами, он показыва
ет, что вовсе не случайно слово «отведать» и «ведать» одного корня: оба во
сходят к Древу познания, тому самому, с которого было сорвано яблоко и кот
орое дало миру знание, иными словами, добро и зло. Рассуждал Стилмен и о па
радоксальной двусмысленности слова «близнец», которое предполагает од
новременно общность и раздельность, Ц такую двусмысленность Стилмен у
сматривает во всем творчестве Мильтона. В «Потерянном рае», например, ка
ждое ключевое слово имеет, с точки зрения Стилмена, два значения: одно Ц д
о грехопадения, другое Ц после. Чтобы проиллюстрировать свою гипотезу н
а конкретных примерах, Стилмен выделяет три таких слова Ц чудовищный, з
меиный, упоительный Ц и показывает, что их употребление до грехопадения
лишено назидательности, тогда как после него приобретает оттенок мрачн
оватый, двусмысленный, окрашенный, так сказать, познанием зла. Одной из за
дач Адама в раю было придумать язык, дать имя всему живому и неживому. Суще
ство совершенно невинное, он всякий раз доходил до сути вещей, проникал в
их исконный смысл; называя предметы, он в буквальном смысле слова оживля
л их. Вещь и ее наименование были равнозначны. После же грехопадения все и
зменилось. Названия больше не имели с предметами ничего общего; слова вы
родились в сочетание условных обозначений; язык теперь стоял от Бога осо
бняком. Таким образом, история Райского сада Ц свидетельство не только
падения человека, но и падения языка.
В Книге Бытия есть еще одна история про язык. По мнению Стилмена, повество
вание о Вавилонской башне Ц почти точное воспроизведение того, что прои
зошло в Райском саду, с той лишь разницей, что эпизод этот имеет всеобъемл
ющее значение для человечества. История Вавилонской башни приобретает
особый смысл, если учесть, какое место в Библии она занимает: одиннадцата
я глава Бытия, стихи с первого по девятый. Дело в том, что «башня Вавилонск
ая: смешение языков» Ц самый последний эпизод предыстории в Библии; в да
льнейшем Ветхий Завет Ц это главным образом история еврейского народа.
Иначе говоря, башня Вавилонская выступает в качестве последнего доисто
рического образа.
Комментарии Стилмена растянулись на много страниц. Начал он с историчес
кого обзора различных традиционных интерпретаций, немало места уделил
многочисленным неверным толкованиям, которыми оброс этот эпизод, и зако
нчил подробным перечнем легенд из Агады (свода талмудистских толковани
й, не касающихся законодательных норм). Считается, писал Стилмен, что башн
я Вавилонская начала строиться в году 1996-м после Сотворения мира, примерн
о через 340 лет после Потопа, «прежде нежели рассеемся по лицу всей земли». Б
ог наказал людей за это желание, которое противоречило Божьему повелени
ю в начале Бытия: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и облада
йте ею». Разрушив Башню, Бог тем самым заставил человека подчиниться это
му предписанию. Впрочем, согласно другому прочтению этой библейской лег
енды, Башня явилась вызовом Богу. Нимроду, первому властелину мира, предн
азначалось быть строителем Башни: Вавилонская башня должна была стать с
вятыней, символизирующей универсальность его власти. Такова была Проме
теева точка зрения на историю Башни, и основывалась эта точка зрения на ф
разах «высотою до небес» и «сделаем себе имя». Строительство Башни стало
навязчивой, доминирующей страстью человека, более важной, чем сама жизн
ь. Кирпичи ценились дороже людей. Женщины рожали прямо на строительных п
лощадках; они заворачивали младенцев в фартуки и вновь брались за работу
. По всей видимости, в строительстве участвовали три группы людей: те, кто
хотели жить на небесах; те, кто хотели вести войну против Бога, и те, кто хот
ели поклоняться идолам. В то же время они были едины в своем порыве Ц «На
всей земле был один язык и одно наречие», Ц и порыв этот возмутил Бога. «И
сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они дела
ть, и не отстанут они от того, что задумали делать». Эта речь, по сути, восход
ит к словам, которые Бог произнес, изгоняя Адама и Еву из Эдема: «Вот, Адам с
тал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки свое
й, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал
его Господь Бог из сада Едемского…» В соответствии с еще одним толковани
ем, история эта была придумана лишь для того, чтобы объяснить многообраз
ие людей и языков. Ведь если все люди произошли от Ноя и его сыновей, чем об
ъяснить такое огромное различие между культурами? Согласно еще одному, а
налогичному толкованию, башня Вавилонская доказывала существование яз
ычества и идолопоклонства Ц ибо до строительства Башни все люди изобра
жаются монотеистами. Что же до самой Башни, то, согласно легенде, одна трет
ь строения ушла под землю, одна треть погибла в огне, а еще одна треть оста
лась стоять. Бог разрушил ее двумя способами, чтобы человек понял: разруш
ение Башни было божественным наказанием, а не случайностью. И тем не мене
е даже та часть, которая осталась стоять, была столь высока, что пальма в с
равнении с нею выглядела не больше кузнечика. Говорили также, что челове
к мог идти три дня, оставаясь в тени Башни. И наконец Ц по этому поводу Сти
лмен рассуждал особенно долго, Ц стоило человеку взглянуть на руины ба
шни Вавилонской, как он тотчас же забывал все, что знал.
Какое все это имело отношение к Новому Свету, Куин никак не мог взять в тол
к. Но вот началась новая глава, и Стилмен совершенно неожиданно занялся ж
изнеописанием некоего Шервуда Блэка, бостонского священника, который р
одился в Лондоне в 1649 году (в день казни Карла I), приехал в Америку в 1675-м и умер
во время пожара в Кембридже, штат Массачусетс, в 1691-м.
Молодым человеком (пишет Стилмен) Шервуд Блэк служил секретарем у Джона
Мильтона Ц с 1669 года до смерти поэта, случившейся пять лет спустя. Куину эт
о показалось странным: он где-то читал, что слепой Мильтон диктовал свои с
очинения одной из дочерей.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7