Она пожала плечами.
— Марсель приедет. Я знаю. Несмотря ни на какую опасность. — Она верила собственным словам. Не может быть, чтобы она нашла его наконец, завоевала его сердце и потеряла потому лишь, что хотела убить его не в Саламанке, а на земле Португалии. — Ты собираешься остановиться здесь на ночь?
Он, прищурив глаза, огляделся вокруг.
— Да. Кажется, здесь подходящее место. — Он указал на группу деревьев с густыми кронами. — Деревья нас и спрячут от постороннего взгляда, и от непогоды укроют. Да и постель там будет помягче, чем прошлой ночью.
Она улыбнулась.
— Прошлой ночью у меня была очень удобная постель…
Блейк был явно недоволен тем, какой оборот приняли их отношения. Жуана поняла состояние его раздражения по многим признакам: он, например, шел целый день на несколько шагов впереди, ограничивался самыми банальными замечаниями, избегал говорить о чем-нибудь личном, как будто напрочь забыл о том, что прошлой ночью они стали любовниками.
Она была рада, что идет немного позади, потому что ей значительно труднее стало преодолевать крутые извилины дороги. Она наблюдала, как он шагает, — длинные сильные ноги, узкие бедра, широкие плечи и спина, белокурые волнистые волосы, которые курчавились на затылке… Он без всяких усилий нес на плече два тяжелых ружья, а кроме того, саблю. Она самым бесстыдным образом раздела его глазами, и ей понравилось увиденное и она вызвала
в памяти все, что произошло ночью, и, несмотря на свою неопытность, поняла, что он очень умелый любовник.
Она хотела, чтобы он поделился с ней всем, что знает. И еще ей хотелось нежных взглядов и нежных слов. Но не сейчас.
— Мы будем сегодня ночью снова заниматься любовью? — спросила Жуана.
Роберт подобрал с земли камешек и швырнул в ручей.
— Лучше давай подкрепимся остатками еды и перенесем вещи под деревья, — сказал он.
— Ты не ответил: да или нет? — улыбнулась она. — Роберт, дай мне на минутку мой нож.
— Нет.
— Ты не хочешь спросить, зачем он мне понадобился? Неужели ты думаешь, что я хочу вырезать им свои инициалы на твоей груди?
— Скажи, зачем тебе нож, и я сам сделаю то, что тебе надо.
— Правда? Тебе мое сообщение понравится, Роберт. Подтвердятся все твои подозрения относительно моей изнеженности. У меня волдырь, который надо проколоть. Боль адская!
— Покажи. — Блейк присел перед ней на корточки.
Она вынула из воды ногу и показала огромный волдырь чуть ниже лодыжки, на том самом месте, где кожу целый день натирал ремешок сандалии.
— Жуана, и ты целый день терпела такую боль? Наверное, гордость не позволяла пожаловаться? — Голос его звучал скорее сердито, чем с сочувствием.
— Упрямство, — призналась она. — Тебе ведь нужно было, чтобы я жаловалась, не так ли? Я спустила ремешок ниже, так, чтобы он не касался больного места.
Он взял ее ступню в руки и легонько прикоснулся к нежной коже вокруг волдыря.
— Надо было сказать.
Его рука казалась такой теплой после холодной воды. Их склоненные головы почти соприкасались. От него пахло пылью и потом. Великолепный запах!
— И что бы ты сделал? Понес меня на руках?
— Мы могли бы остановиться на одной из ферм, — сказал он.
«Чтобы ты мог в свое удовольствие ругать меня и высмеивать? Нет уж, покорно благодарю! Уж лучше перетерпеть боль».
Он осмотрел ногу. Волдырь воспалился, и его следовало проколоть.
— Дай мне нож. Если хочешь, можешь встать в десяти футах от меня и нацелить свою винтовку мне в лоб.
Он вынул нож из-за пояса и предупредил:
— Тебе бы лучше отвернуться.
Она и не подумала, продолжая с улыбкой наблюдать, как он, напряженно сосредоточившись, проколол волдырь и снова опустил ее ногу в воду. Его лицо, на котором все еще были заметны синяки и ссадины, выглядело более суровым и, как ни странно, более привлекательным.
— Перевязку сделаем завтра утром, перед тем как пуститься в дорогу, — решил он.
— Чем? — рассмеялась Жуана. — А-а, понятно. Ты, наверное, проявишь невероятную галантность и оторвешь кусок от своей рубахи?
— По правде говоря, — сказал он, почти улыбнувшись, но вовремя остановил себя, — я подумывал о том, чтобы оторвать полосу ткани от подола твоего платья.
— Чтобы оно стало короче и ты мог скрасить свои дни, любуясь моими лодыжками? Стыдись, Роберт.
Он покопался в мешке и вынул остатки хлеба и сыра. И то и другое успело засохнуть, но после целого дня голодовки ужин показался им обоим необычайно вкусным.
— Не желаете ли стаканчик вина, сэр? — спросила она, жестом указывая на ручей. Сама она опустилась на колени и наклонилась к воде, чувствуя, что он наблюдает за ней.
Зачерпнув руками воду, она вымыла лицо и шею, а также руки до плеч.
Он успел убрать в заросли их пожитки и вернуться с охапкой сухой листвы, чтобы замаскировать их следы на берегу ручья.
Он расстелил одеяло под деревьями, и они улеглись рядом, поглядывая сквозь просветы в кустарнике на ручей и его противоположный берег.
— Почему ты стала шпионкой, Жуана? — спросил он после нескольких минут молчания. — Как ты могла предать соотечественников матери и мужа?
— Соотечественники моего отца французы, — ответила она. — Мой отец — посол в Вене. Как ни крути, я вынуждена предать или ту, или другую сторону.
— Ты могла бы сохранить нейтралитет. Могла бы выбрать для себя роль типичной леди.
— Быть типичной? И нейтральной? — усмехнулась она. — Не в моем характере, Роберт.
— Поэтому ты готова видеть в развалинах страну своего мужа и спокойно наблюдать, как соотечественников твоей матери изгоняют с континента?
— Но я еще раз повторяю, что я служу Артуру, как и ты, и что в Саламанке мы с тобой делали одно дело.
— Странный у тебя метод делать дело, Жуана, — сказал он. — Если, как ты говоришь, мы с тобой делали одно дело, то не хотел бы я оказаться на месте того, против кого ты работаешь.
— Я не знала, что тебя будут избивать, — погрустнела она. — Не думала, что они осмелятся. Я была уверена, что Марселя и двух солдат ты побьешь запросто, поэтому, чтобы подстраховаться, позвала еще одного сержанта.
— Покорно благодарю, — усмехнулся Блейк. — И ты еще говоришь, что была на моей стороне?
Она улыбнулась.
— Ты ушел бы из Саламанки с Дуарте и испанскими партизанами, если бы не моя, скажем так, изобретательность?
— Разумеется, нет, ведь я дал слово чести.
— Вот тебе и подтверждение моих слов. — Наверное, если тебе потребуется, Жуана, ты способна убедить людей, что черное на самом деле белое. А как насчет оборонительных линий в Торриш-Ведраше? Они существуют на самом деле? Или это миф?
— Ты, как и я, знаешь ответ, — огрызнулась она.
— Вот видишь? Ты не хочешь отвечать, потому что боишься ответить неправильно. Боишься окончательного разоблачения.
— Значит, у тебя все-таки тень сомнения имеется? — спросила она. — Ты хотел бы поверить мне, не так ли, Роберт?
— Тебе поверить — все равно что поверить дьяволу.
— Ты хотел бы поверить, потому что занимался со мной любовью и потому, что уже немного любишь меня, хотя боишься признаться в этом даже самому себе. И потому, что тебе очень хочется снова заняться со мной любовью. Наверное, ты ощущаешь себя предателем?
— Теперь я понимаю, как ты успокаивала свою совесть, работая на французов, — задумчиво произнес он. — Ты убеждала себя, что секс и есть любовь, Жуана, что все твои партнеры по сексу являются твоими любовниками. Меня, наверное, ты тоже к ним причисляешь. Наверное, ты даже убедила себя, что любишь меня… немножко.
— Я однажды уже говорила тебе о своих чувствах, — сказала она.
— Ну как же! Я хорошо помню. — Он сердито взглянул на нее. — А мгновение спустя на меня набросились твои головорезы. Если бы не произошло то, что произошло, они до сих пор ежедневно забавлялись бы со мной.
Она протянула к нему руку и провела пальцами по рукаву мундира. И вдруг ей пришло в голову, что она, возможно, нашла в Роберте Блейке то, что искала всю свою сознательную жизнь.
Однако хорошенько поразмыслить ей не удалось. Он отдернул руку и повернулся к ней. Голубые глаза пылали гневом.
— Послушай, Жуана, нам, возможно, придется пробыть вместе несколько дней, а может быть, недель. Я не намерен терпеть напряжение, возникшее между нами. И не хочу целыми днями обсуждать вопрос о том, «следует ли нам» и «будем ли мы». Давай решим раз и навсегда, будем мы партнерами по сексу или нет. Выбор за тобой. Но позволь предупредить, что если ответ будет положительным, то это будет происходить днем или ночью без всяких там обольщений и романтики. И без притязаний на любовь и даже на нежность, потому что мы — мужчина и женщина, оставшиеся наедине друг с другом и сознающие, что от единения наших тел можно получить физическое наслаждение.
— А если ответ будет отрицательным? — с улыбкой спросила она, снова прикоснувшись пальцем к его рукаву. Она не боялась его гнева: Интуиция подсказывала ей, что он никогда не причинит ей зла. — Как ты выдержишь круглосуточное напряжение, Роберт?
— А напряжения не будет, — сказал он. — При отрицательном ответе не будет причины, вызывающей напряжение. Я беру только то, что мне отдают добровольно.
— Ты думаешь, что мы могли бы жить вместе, воздерживаться от секса и не чувствовать напряжения? — удивилась она. — Мне кажется, что ты лжешь, Роберт. Или у тебя полностью отсутствует воображение.
— А ты попробуй испытать меня, — предложил он. Она скорчила гримасу.
— Уж лучше бы ты не говорил последних слов. Ты ведь знаешь, что я не могу устоять, когда мне бросают вызов. Но в данном случае мне, наверное, следует воздержаться. Видишь ли, я отвечаю «да». Я думаю, что, пока мы вместе, нам лучше быть любовниками или партнерами по сексу, если тебе так больше нравится. Я делаю свой выбор. Ты рад или не рад?
Он снял мундир, потом расстегнул пряжку портупеи, не отрывая взгляда от ее глаз. Она понимала, что он собирается делать. Он не хотел ждать наступления темноты — времени любви. Он сказал не ради красного словца, что все будет происходить без обольщений и романтики. Он намеревался бесстрастно овладеть ею, чтобы доказать, что любовниками их нельзя назвать. Только партнерами по сексу.
Ладно, подумала она и улыбнулась. В секс играют вдвоем. И если он решил бросить ей вызов, то она его примет. Она расстегнула свой пояс и бросила его рядом с одеялом. Потом встала, спустила с ног панталоны и нижнюю юбку и сняла через голову платье, бросив его поверх остальной одежды. Оставшись голой, она улеглась на одеяло и взглянула на него.
Она поняла, что Блейк сердится, хотя он не сказал ни слова. Она испортила ему всю обедню. Он ожидал, что она расстроится, испугается, смутится, но никак не думал, что она, как и он, самым естественным образом, будто так и надо, приготовится к тому, что должно произойти. Она улеглась и словно спрашивала, почему он медлит. Ну это уж слишком! Хотя она не произнесла ни слова, он чувствовал, что она издевается над ним. На самом-то деле она, конечно, была в смятении. Ей совсем не хотелось, чтобы он овладел ею даже без намека на нежные чувства.
Но она твердо решила победить. Она позволит ему получить свою порцию секса, а сама тем временем будет постепенно завораживать его, завлекать в золотую сеть любви. Уж она сделает все как надо, будьте уверены!
Она увидела, что он, кажется, передумал. Видимо, решил раздеться догола, потому что снял сапоги, сорочку и брюки. Да, подумала она, воображение ее не обмануло. Именно таким великолепным она и представляла себе целый день его тело. Только вот такого количества шрамов она не могла себе представить. Особенно страшным казался большой, еще свежий шрам ниже левого плеча, как раз над сердцем.
Как и шрамы на лице, шрамы на теле не уменьшали его привлекательности. Ей хотелось сказать ему, как он прекрасен, но ведь предполагалось, что будет половой акт, не затрагивающий чувств. Что ж, пусть так и будет.
Видимо, ни поцелуев, ни ласк тоже не будет, с сожалением подумала она, сразу же раздвинув ноги, как только его колени оказались между ее бедрами. Он уверенным рывком вошел в ее плоть. Она улыбнулась, глядя ему в глаза.
— Если половой акт совершается для удовольствия, Роберт, то я ожидаю, что ты мне его доставишь.
— Ты его получишь, Жуана.
— И я ожидаю, что сама дам тебе удовольствие, — сказала она, обнимая его. — Но я не могу доставить тебе удовольствия, если буду лежать как рыба.
— Делай как пожелаешь, — разрешил он, — ведь мы заключили взаимное соглашение.
Раздевание перед ним и наблюдение за тем, как раздевался он, возбудили ее не меньше, чем поцелуи и ласки. Когда он вошел в ее тело, там уже было влажно и плоть пульсировала в предвкушении наслаждения, а соски напряглись и затвердели от желания.
И от любви к нему.
Она обнимала руками и ногами все его мужское великолепие. Двигались ее бедра, двигались плечи, внутренние мускулы заманивали и затягивали его еще глубже и удерживали там. Она стиснула зубы, чтобы ничего не говорить. Казалось, ее старания не тронули его.
— Разве тебе не приятно? — шепнула она. — Скажи, Роберт.
— Приятно, — не стал отпираться он, однако голубые глаза смотрели равнодушно. Но при чем тут выражение его глаз, если она знала, что ему приятно?
— Так доставь и мне удовольствие, Роберт, — попросила она.
— Вот так? — спросил он, медленно выйдя из нее и так же медленно войдя снова. — Так доставляет тебе удовольствие?
— Да, — ответила она, и он, глядя ей в глаза, сделал так снова, потом еще раз.
Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее. Не было ничего более интимного, чем то, что они делали сейчас. Однако поцелуй символизировал близость любящих друг друга людей. Она хотела почувствовать его губы на своих губах, его язык внутри рта. Но тогда был бы опыт без любви. Интимность, а не близость. Секс, а не любовь.
Она шевельнула бедрами, чтобы подстроиться к заданному им медленному ритму.
— Тебе хорошо? — спросила она.
— Да.
— Мне очень хорошо. Ты, наверное, больше разбираешься в таких делах, чем большинство мужчин, Роберт? — спросила она.
— Тебе лучше знать, — ответил он. — Тебе не жестко на земле? Может быть, хочешь лечь на меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48