Трудно следить за сменой дня и ночи, когда в темницу не проникает дневной свет. Когда к нему долго-долго никто не приходил, он понимал, что была ночь. А когда ему приносили скудную пищу и затхлую воду и начинали бить, должно быть, был день. Значит, прошло пять дней. Возможно, шесть.
Он больше не был связан словом чести — мысль, пришедшая в его голову, даже позабавила его. Он не раз ждал, чтобы создалась именно такая ситуация и чтобы он без помех смог направить всю свою энергию на подготовку побега. Побег! Трудно осуществить побег из подземной каменной темницы, единственная массивная дверь которой открывалась только для того, чтобы впустить головорезов, двое из которых вставали на страже, а трое принимались избивать его.
Должно быть, сейчас ночь, думал капитан Блейк, или скоро наступит ночь. Сквозь прутья решетки на двери ему сунули кусок хлеба, который упал на грязный пол часа два назад, и он знал, что теперь очень долго он не получит никакой еды. Он заставил себя расслабиться, лежа на голом полу, служившем ему постелью. За долгие годы солдатской жизни он научился переносить почти любые неудобства и спать практически в любых условиях. Ему нужно отдохнуть. Значит, он будет отдыхать.
Он вытянул болевшие ноги, положил одну руку на избитую, возможно, даже со сломанными ребрами грудную клетку, а другой прикрыл разбитое лицо с заплывшими глазами и провел языком по распухшим, запекшимся губам. К счастью, ему не выбили зубы… пока. Все остальное заживет, если только полковник Леру не собирается забить его до смерти. Сам полковник появился лишь в первую ночь, чтобы продолжить то, что начал в своем доме, — избиение капитана до бессознательного состояния.
Хорошо еще, подумал капитан Блейк, что к нему не применяли пыток. Конечно, если не считать избиений. Но их пыткой не назовешь. Случалось и раньше, что его избивали. Бывали драки, которые он проигрывал, хотя за последние годы таких было немного, потому что вес его мускулистого тела теперь соответствовал росту, к тому же он стал офицером.
Он попытался заснуть. Дощатый пол был жестким. Но он привык спать на жесткой земле. Было холодно. Но и к холоду он привык. У него болело все тело. Но и боль он умеет переносить.
Она его одурачила, выставила полным идиотом. А он-то, глядя в ее глаза, начал верить в искренность ее слов. Искренность! Черта с два!
Я люблю тебя.
Он повернул голову и поморщился. Она обманула его дважды: первый раз ему в семнадцать лет было простительно попасться на ее удочку, но теперь-то ему двадцать восемь лет, и он считает себя умудренным опытом человеком! Нельзя сказать, что и сейчас он поверил ей. Но страстно желал ее, даже зная, кто она такая и что собой представляет.
Она опасная женщина, которая пользуется своими женскими чарами, как мужчина шпагой.
Вот уже пять — или шесть? — дней и ночей он изо всех сил старается выбросить ее из головы, чтобы заснуть. Но ему легче было бы простить полковника Леру и его головорезов, чем ее. Полковник по крайней мере считал, что у него есть все основания наказать его, хотя наказание было несколько чрезмерным. Но она? Какие у нее были основания сделать с ним такое? Ведь он и без того находился в плену? Ему на ум приходило только одно объяснение. Хотя он признавался в своем физическом влечении к ней и не раз подтверждал его своим поведением, он не желал превращаться в ее раба.
Ей, судя по всему, требовалось превращать мужчин в рабов, а он не желал попадать в рабство. Значит, его следовало наказать. Интересно, знала ли она о подземной темнице и обо всех жестоких избиениях в дополнение к тому, свидетельницей которого она стала в тот вечер? Была ли она теперь довольна или, может быть, вообще забыла о нем?
Эх, попадись она ему в руки минут на пятнадцать… нет, даже на десять!
В скважине замка заскрежетал ключ. Не шевелясь, он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Дверь могли отпирать только с одной целью. Черт побери! А он-то думал, что сейчас ночь. Возможно, они решили не оставлять его в покое и по ночам?
— Вставай! — приказал чей-то голос.
— Да пошел ты, — автоматически ответил он. Дух его им не удалось сломить. И никогда не удастся.
— Ты должен идти, — продолжал тот же голос. — Сию же минуту. Приказ генерала. Нельзя терять ни одной минуты.
Его выводят из камеры? Вот так штука! Видно, намерены подвергнуть пыткам. «Помоги мне, Господи, не доставить им такой радости и не сломаться», — мысленно взмолился он.
— Поднимайся! — Капитан Блейк вдруг заметил, что солдат как будто нервничает. Потом в камеру вошли еще люди. К нему они не приближались, но, насколько он мог разглядеть при свете факелов, горевших в коридоре, мушкеты в их руках были нацелены на него.
Он медленно поднялся на ноги.
— Руки за голову! — рявкнул один из них.
Он нехотя подчинился. Другой подошел к нему и, сняв одну за другой с головы руки, крепко связал их за спиной. В его спину уперлись дула мушкетов. Хорошо еще, что к мушкетам не присоединены штыки, подумал он. Ему было приказано выйти в коридор.
Хотя была ночь, свет факелов в коридоре и даже свет луны и звезд снаружи, когда они вышли из здания, почти ослепил его, и глазам было невыносимо больно. Его повели по какой-то улице, повернули за угол, потом по другой улице к знакомому дому генерала Валери. Затем его втолкнули внутрь.
Ну что ж, подумал он, как видно, генералу больше нечем занять своих гостей. Теперь в качестве развлечения им предложат пленного. Очень мило!
— Оставьте их здесь, — приказал кто-то, говоривший по-французски с сильным акцентом. — Да складывайте в кучу прямо здесь. — За спиной загромыхали сбрасываемые на пол мушкеты. — Они ни с кем не связывались, Эмилио? И не имели возможности зарядить мушкеты? Ладно. Значит, это он и есть? — Говоривший перешел на испанский и окинул взглядом капитана Блейка. — Подойдите сюда, пожалуйста, сеньор.
Капитан Блейк огляделся вокруг и заметил, что один из пятерых мужчин, которые привели его сюда, не был одет в мундир французского солдата. Мужчина усмехнулся.
— Только мое ружье заряжено, сеньор, — сказал он, пожав плечами, — но пули предназначены не вам, а французским свиньям. — Он жестом указал на открытую дверь гостиной, которую капитан Блейк не раз посещал. Нижняя часть лица мужчины была завязана платком.
Жуана получила известия от Дуарте только через четыре дня после инцидента на приеме полковника Леру. Она была почти в панике, хотя проводила время, как обычно, прогуливаясь по великолепной плаза Майор в окружении свиты поклонников, участвуя во всякого рода светских развлечениях, всегда веселая, кокетливая, с очаровательной улыбкой на губах.
С особым упорством она расточала свои чары на полковника Леру, которому однажды вечером, когда он провожал ее домой, даже позволила поцеловать себя в губы — сжатые губы! Она думала, что наверняка умрет, однако, выждав несколько секунд, она лишь мягко отстранилась и мечтательно улыбнулась, представив себе, что он уже убит.
— Жанна, — сказал он, поймав ее руки, — я, надеюсь, не оскорбил тебя? Извини. Но ты должна знать о моих чувствах.
— Должна? — переспросила она, глядя на него широко распахнутыми невинными глазами.
— Ты должна знать, что я люблю тебя, — сказал он. — Я не пытался скрывать свои чувства. Скажи, что я тебе небезразличен.
— Марсель, ты мне небезразличен. Но не заставляй меня больше ничего говорить. Мне кажется, мы слишком торопимся.
— Со дня на день падет Алмейда, и мы начнем вторжение в Португалию. Возможно, я не увижу тебя несколько недель, а то и месяцев. Прости, что тороплю. Боюсь, что солдат нельзя назвать самыми терпеливыми людьми.
— Если тебе придется срочно уехать, Марсель, то я, пожалуй, скажу тебе кое-что еще. Но только не сейчас.
Он поцеловал ее руку.
Посланец от Дуарте, тощий, не очень опрятный испанец, пришедший в кухню под видом торговца куриными яйцами, появился на четвертый день. Дуарте хотел узнать, все ли пока идет в соответствии с планом. А также просил назвать время и место. К счастью, на следующий день в доме генерала Валери должен был состояться ужин, на который были приглашены и Жуана, и полковник Леру. Удачно было и то, что ужин проходил в узком кругу и гостей было приглашено не более десятка.
— Завтра вечером, в десять часов, в доме генерала Валери, — сказала она испанцу.
В тот вечер она позволила полковнику Леру поцеловать ее снова и улыбнулась, когда он повторил, что любит. Она приоткрыла было губки, словно намеревалась ответить ему теми же словами, но промолчала и виновато улыбнулась.
Ужин на следующий день тянулся бесконечно, еда казалась ей абсолютно безвкусной. Жуана как будто со стороны слышала свой голос, свой смех. Она сидела за столом рядом с полковником. Кажется, окружающие воспринимали их как пару, хотя и другие офицеры не оставляли ее без внимания.
После ужина, переходя в гостиную, она взглянула на большие напольные часы в коридоре: было почти половина десятого. Сердце у нее учащенно билось. «Что-то слишком много я смеюсь», — подумала она. Но она всегда много смеялась. Странно было бы, если бы она вдруг стала серьезной.
В гостиной часов не было. Последние минуты тянулись бесконечно. Наверное, прошел уже целый час, подумала она.
И тут ей показалось, что в коридоре послышался какой-то шум.
Дверь в гостиную распахнулась.
Кажется, их было не меньше десятка — она попыталась сосчитать, но у нее ничего не получилось, потому что она слишком нервничала. А в коридоре стояли еще люди. Нижняя часть лица у каждого была замотана шарфом или закрыта платком, чтобы их невозможно было узнать. Поняв, что все люди ей незнакомы, она на мгновение запаниковала. Она не увидела ни одного человека из отряда Дуарте.
И тут она заметила самого Дуарте, испытав на мгновение чувство облегчения, которое вновь сменилось напряжением. С тех пор как распахнулась дверь, прошло, наверное, секунд пять, а то и меньше.
Кто-то из присутствующих дам вскрикнул. Мужчины вскочили. Жуана почувствовала, как полковник Леру схватил ее за руку и прикрыл своей спиной.
— Всем оставаться на местах, — приказал по-французски чей-то голос с сильным акцентом, и Жуана увидела говорившего — громадного мужчину, заросшего черными волосами, в черных глазах которого горел фанатичный огонь. — Любое движение грозит смертью.
Все они были вооружены. — Делайте как приказывают, — сказал громадина, — и мы никого не тронем.
Генерал Валери сделал шаг вперед, и возле его ног вошла в пол пуля.
— Прошу не делать глупостей. Мы говорим серьезно, — сказал испанец. — Мы пришли за англичанином. За капитаном Робертом Блейком.
— Никогда не слыхал о таком, — покачал головой генерал. — Все англичане в Португалии.
— Прикажите его привести, — сказал испанец. — Вот ваш сержант. Пошлите его.
Из коридора шагнул сержант, подталкиваемый в спину дулом мушкета. Руки он держал за головой.
Генерал поморщился. Снова вскрикнула дама. Потом все стихло.
Дуарте приблизился к Жуане, ткнул в нее пальцем и сказал:
— Вы. Идите сюда.
— Оставь даму в покое, трусливый негодяй! — воскликнул полковник Леру.
— Подойди, — приказал Дуарте, пристально глядя на Жуану и игнорируя слова полковника.
— Оставайтесь на месте, Жанна, — скомандовал полковник.
— Иди сюда.
Жуана, высоко подняв голову, шагнула из-за спины полковника.
— Я его не боюсь. Знайте, что француженку не так-то легко запугать. — Она вышла вперед, и полковник не успел ее остановить.
В следующее мгновение ее развернули спиной к Дуарте. Сильной рукой он крепко схватил ее за плечо, другая рука приставила нож к горлу. Почувствовав прикосновение острого лезвия к коже, Жуана судорожно глотнула воздух. Нож Дуарте многих убил. Она знала, что лезвие всегда остро отточено.
— Предлагаю вам, — спокойно обратился он к генералу Валери, — немедленно послать за англичанином. У меня через некоторое время может устать рука. Уверен, что вид женской крови не будет способствовать вашему пищеварению. — Он ухмыльнулся, поглядев на Жуану. — Тем более крови такой хорошенькой женщины.
Положив голову на плечо Дуарте, Жуана закрыла глаза, чтобы не смотреть на острое жало возле своего горла.
После того как сержант (разумеется, в сопровождении) отправился выполнять поручение, никто не проронил ни слова. Все стояли словно статуи: партизаны с закрытыми лицами и мушкетами на изготовку — с одной стороны, французы — с другой.
— Вам это даром не пройдет, — сказал генерал Валери.
— Вот как? — вежливо осведомился громадный испанец.
— Я убью тебя, — заявил Леру, сверля Дуарте взглядом.
— Вы уверены? — вежливо отозвался Дуарте. Вот и все, что было сказано.
Потом в коридоре послышались голоса, загремело сваливаемое в кучу оружие. Жуана затаила дыхание. Не решаясь повернуть голову, она скосила глаза на дверь. Несколько мгновений спустя появился он.
Она резко втянула воздух. Его было почти невозможно узнать. Он был худой, за пять дней он сильно потерял в весе, и грязный. Его некогда белокурые волосы покрывала запекшаяся кровь, щеки и подбородок заросли щетиной. Лицо, все в синяках и ссадинах, распухло. Не может быть, чтобы за пять дней он не оправился от побоев.
До сознания Жуаны дошла наконец правда, и она снова закрыла глаза.
Блейк сразу же оценил ситуацию в целом, но первой, кого он увидел, была Жуана, крепко прижатая к груди одного из партизан в масках. К ее горлу был приставлен нож. Он чуть не бросился ей на помощь, совершенно забыв, что у него все еще связаны за спиной руки. Однако в то же мгновение он узнал Дуарте Рибейру, а за его спиной — огромного Антонио Бекера.
Что за черт? — подумал он. Жуана закрыла глаза, но он не верил, что она потеряла сознание. Сам того не желая, он восхитился ее выдержкой: ишь ты, не испугалась даже в таких устрашающих обстоятельствах.
— Ну и ну, сеньор, — произнес Антонио Бекер, бросив на него взгляд. — Вижу, что французские свиньи использовали ваше лицо в качестве боксерской груши. — Он хохотнул. — Развяжите ему руки. — Он кивнул кому-то за спиной капитана, и через несколько мгновений руки Роберта были свободны, и он, потирая затекшие запястья, осторожно огляделся вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48