– Нам придется разобрать барабаны, – сказал Тони, увидев дверной проем.
– Вносите по-быстрому внутрь, – откликнулся Минна. – Они и так пройдут.
– Там есть лестница? – поинтересовался Гилберт.
– Увидишь, ты, шоколадный шарик, – оборвал его Минна. – Давай работай.
Попав наконец в дом, мы действительно все увидели. Здание, казавшееся снаружи совершенно обыкновенным, внутри являло удивительное зрелище. Все привычные внутренности дома – узкие лестницы и холлы, старенькие перила, высокие резные потолки – все это было сорвано и заменено типичной складской лестницей, ведущей в квартиру на нижнем этаже и наверх. Часть пола, на которой мы стояли, упиралась в белую стену и простую закрытую дверь. Мы таскали оборудование на верхний этаж, а Минна стоял у грузовика и караулил содержимое кузова. Барабаны легко пролезли в дверь.
Всю аппаратуру мы сложили в углу на деревянный настил, явно положенный там специально для этой цели. Верхние помещения здания были пустыми, если не считать нескольких сундуков, стоявших то тут, то там, да простого дубового стола, заваленного столовыми серебряными приборами – вилками, ложками двух размеров, ножами для масла; рукоятка каждого из сотен этих тяжелых приборов была украшена резьбой. Так они и лежали блестящими кучами, только почему-то ручки у всех смотрели в одну сторону. Я ни разу в жизни не видел такого количества столового серебра, даже в кухне «Сент-Винсента». Впрочем, серебра-то в приюте не было вообще, а вместо вилок мы использовали плоские куски грязной стали, изогнутые таким образом, чтобы образовывалось нечто вроде зубцов и ручек, так что едва ли они были много лучше тех пластиковых одноразовых вилочек, что нам выдавали к ланчу. Вместе с остальными парнями я ходил вокруг стола и разглядывал эти кучи серебра – здесь были настоящие маленькие скульптурные шедевры. Особенно мне понравились вилки с ручками в виде крохотных ладоней без больших пальцев и лапок различных животных.
Потом ребята отправились заносить последние усилители на лестницу, а Минна пошел переставить грузовик. Я стоял у стола, пытаясь придать себе равнодушный вид. Я вдруг обнаружил, что дергать головой намеренно – это лучший способ скрыть непроизвольное подергивание от тика. Никто на меня и не смотрел. Дрожа от страсти и радостного предвкушения, я взял одну вилку и положил в карман. Едва я сделал это, вернулся Минна.
– Клиенты хотят познакомиться с вами, – заявил он.
– Кто это такие? – спросил Тони.
– Только заткнись, когда они будут говорить, о'кей? – бросил Минна.
– О'кей, но кто они такие? – продолжал настаивать Тони.
– Попробуй захлопнуть пасть прямо сейчас, и тогда тебе будет нетрудно помалкивать, когда они будут разговаривать с вами, – посоветовал босс. – Они внизу.
За той самой чистой белой стеной, о которой я говорил, прятался следующий сюрприз этого дома. Старая архитектура передней комнаты осталась нетронутой. Через одностворчатую дверь мы прошли в элегантную, богато убранную гостиную, с золотым листочком на резном потолке, старинными стульями и письменными столами и еще одним столиком с мраморной столешницей; на полочке зеркала высотой футов в шесть стояли дедушкины часы и ваза со свежими цветами. У нас под ногами лежал роскошный старинный ковер – сон о прошлом. Стены были увешаны фотографиями в рамках, причем снимки были явно сделаны еще в те времена, когда цветная пленка считалась новейшим изобретением. Комната напоминала скорее музей Старого Бруклина, чем современное жилище. На стульях, обитых плюшем, сидели двое пожилых мужчин, одетых в соответствующие коричневые костюмы.
– Стало быть, мальчики, это вы и есть, – промолвил один из них.
– Поздоровайтесь с мистером Матрикарди, – велел Минна.
– Сьте, – буркнул Дэнни. Минна дернул его за руку.
– Я велел поздороваться с мистером Матрикарди, – прошипел он.
– Здрасьте, – хмуро, но более внятно повторил Дэнни.
Минна никогда не просил, чтобы мы были вежливы с клиентами, во всяком случае, до сих пор наша работа этого не требовала. Мы привыкли ходить с ним по нашему району, болтать, огрызаться на оскорбления.
Но сейчас мы почувствовали перемену в Мине – напряжение и страх. Мы старались подчиниться, однако подобострастию мы не были научены.
Пожилые мужчины сидели, положив ногу на ногу, сцепив пальцы, и пристально разглядывали нас. Оба в своих костюмах казались сухопарыми, у обоих была мягкая и белая кожа и мягкие, но не пухлые, лица. У того, которого называли мистером Матрикарди, на горбинке носа был небольшой шрам, напоминавший трещинку в гладком пластике.
– Поздоровайтесь, – обратился Минна ко мне с Гилбертом.
В голове у меня завертелось: «Мистер, плотное тело, твистер, летнее поло, свистни, лето пилота» , и я не решился открыть рот. Вместо этого я нежно поглаживал зубцы украденной вилки, которая едва влезла в передний карман моих вельветовых штанов.
– Все в порядке, – сказал мистер Матрикарди. Он натянуто улыбнулся, не показав в улыбке зубы. Толстые линзы очков удваивали пронзительность его взгляда. – Вы все работаете на Фрэнка?
Какого ответа он ждал, черт подери?
– Разумеется, – пришел на помощь Тони. Матрикарди – это ведь итальянская фамилия, а кому ж еще разговаривать с итальянцами, как не синьору Вермонте?
– Делаете то, что он велит?
– Конечно.
Второй мужчина наклонился вперед.
– Послушайте, – сказал он. – Фрэнк Минна – хороший человек.
Мы вновь оторопели. Он что, думал, мы станем с ним спорить?
Я в кармане пересчитывал зубцы вилки: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре.
– Скажите, что бы вы хотели делать? – поинтересовался второй господин. – Кем стать? Какой работой заниматься? Какими людьми быть? – Этот не прятал свои зубы, которые были ярко-желтыми – точь-в-точь как грузовик, который мы только что разгружали.
– Отвечайте мистеру Рокафорте, – велел Минна.
– Они делают все, что ты им велишь, Фрэнк? – обратился Рокафорте к Минне. Это не был пустой светский разговор, несмотря на повторы. Нет, в их расспросах слышался некий подтекст, и от ответа Минны наверняка многое зависело. Матрикарди и Рокафорте, чувствовал я, задавали банальные вопросы, полные чудовищно важного для них смысла.
– Да, они хорошие ребята, – кивнул Минна.
Я расслышал в его тоне торопливость: мы явно злоупотребляли их гостеприимством.
– Сироты , – многозначительно произнес Матрикарди, обращаясь к Рокафорте. Он повторял то, что ему уже говорили, и теперь оценивал это сообщение.
– Вам понравился этот дом? – спросил Рокафорте, указав рукой на потолок. Он поймал мой взгляд, устремленный на потолочную резьбу.
– Да, – сдерживая себя, промолвил я в ответ.
– Это гостиная его матери, – объяснил Рокафорте, кивая на Матрикарди.
– В точности в том виде, в каком она содержала ее, – с гордостью заметил Матрикарди. – Мы тут ничего не меняли.
– Когда мистер Матрикарди был ребенком – вот как вы сейчас, – вновь заговорил Рокафорте, – я часто приходил к нему в гости, и мы сидели в этой самой комнате. – Он улыбнулся Матрикарди, и тот вернул ему улыбку. – Его мать обещала надрать нам уши, если мы испачкаем этот ковер хоть чуть-чуть. И теперь мы сидим и вспоминаем это.
– Да, здесь все так, как было при ней, – заметил Матрикарди. – Она должна была бы видеть и знать это. Благослови Господь ее чистую душу.
Они замолчали. Минна тоже молчал, хотя я прямо-таки физически чувствовал, как ему хочется поскорее убраться отсюда. Кажется, я даже слышал, как он сглотнул слюну.
Слова не теснились, клокоча, в моем горле, ведь я был занят – трогал и поглаживал украденную вилку. Мне стало казаться, что она волшебная, что если бы она всегда оставалась у меня в кармане, то я бы распростился с голосовым тиком.
– Так скажите же нам, – попросил Рокафорте, – скажите, кем вы хотите стать? Какими людьми?
– Такими же, как Фрэнк, – наконец ответил Тони. Он говорил за всех нас, и правильно делал.
Услыхав его ответ, Матрикарди усмехнулся – по-прежнему не разжимая губ. Рокафорте вежливо ждал, пока его друг закончит. Потом он спросил Тони:
– Ты хочешь сочинять музыку?
– Что-о?
– Ты хочешь сочинять музыку? – Он говорил вполне искренним тоном.
Тони пожал плечами. Мы все затаили дыхание, ожидая, как Рокафорте объяснит свои слова. Минна переступал с ноги на ногу. Он понимал, что ситуация выходит у него из-под контроля.
– Те вещи, что вы носили для нас сегодня, – пояснил Рокафорте. – Вы поняли, что это такое?
– Конечно.
– Нет, нет, – вдруг вмешался Минна. – Не нужно.
– Пожалуйста, не отказывайтесь от нашего подарка, – попросил Рокафорте.
– Нет, мы и в самом деле не можем. При всем к вам уважении. – Я чувствовал, что это было очень важно для Минны. От подарка стоимостью в тысячи, если не в десятки тысяч, следовало отказаться. И мне не стоило строить фантазии об электрических гитарах, усилителях и клавишных. Увы, было уже слишком поздно: в голове у меня завертелись обидные прозвища, которыми Минна обзывал нас: «Вы, долбаные дебилы. Шоколадные шарики. Тони и буксиры» .
– Но почему, Фрэнк? – вступил в разговор Матрикарди. – Доставим им немного радости. Сиротам будет приятно сочинять музыку.
– Нет, пожалуйста.
«Придурки приютские. Шутовское шоу» . Я представил эти слова выгравированными на барабанах и усилителях.
– Но ведь больше никто не сможет получать радость от этого мусора, – проговорил Рокафорте, пожимая плечами. – Можно отдать его твоим сиротам или сжечь, облив канистрой бензина, – нам без разницы.
По тону Рокафорте я понял две вещи. Во-первых, его предложение и в самом деле ничего для него не значило, абсолютно ничего, так что от него можно было отказаться. Они не заставят Минну, и он не позволит нам взять аппаратуру.
И второе. Странное предложение Рокафорте избавиться от аппаратуры с помощью канистры с бензином для него самого вовсе не было странным. Именно огню предназначены все эти инструменты.
Минна тоже это понял. Он глубоко вздохнул. Опасность миновала. Но в это самое мгновение я потерял власть над собою. Волшебная вилка утратила магические свойства. Мне захотелось произнести вслух всю ту чепуху, которая крутилась у меня в голове: «Баки Дент и высохшие пончики…»
– Ну ладно, – кивнул Матрикарди, поднимая руку, чтобы призвать нас к вниманию. – Вижу, что вам наше предложение не по нраву, так что забудем о нем. – Он сунул руку во внутренний карман пиджака. – Но мы настаиваем на том, чтобы эти сироты получили вознаграждение за ту работу, которую столь любезно выполнили для нас.
Он вытащил из кармана четыре сотенных купюры. Передал их Фрэнку и улыбнулся собственной щедрости. А почему бы и нет? Жест был в точности таким же, каким Фрэнк распределял среди нас свои двадцатки, и, принимая купюры, Фрэнк вдруг сам преобразился в мальчишку. В жадноватого мальчишку, который погнушается испачкать руки бумажкой меньшего достоинства, чем сотенная.
– Хорошо, – произнес он. – Это, конечно, здорово, но вы мне их испортите. Они не знают, что делать с такими деньгами. – Осознав, что неприятная встреча идет к концу, он вновь обрел способность шутить. – Скажите спасибо, вы, остолопы!
Трое моих приятелей дурели от нежданно свалившегося на их головы счастья, я боролся со своим тиком.
– Спасибо.
– Спасибо.
– Спасибо, мистер Матрикарди.
– Аф!
Минна тут же повел нас прочь из гостиной, мы чуть не бежали по странному холлу богатого дома и даже не успели обернуться назад. Матрикарди и Рокафорте так и не встали со своих стульев – они лишь улыбались нам и друг другу до тех пор, пока мы не ушли. Минна подтолкнул нас к кузову, где мы принялись разглядывать новенькие купюры с идущими по порядку номерами. Тони попытался убедить нас в том, что деньги будет надежнее отдать ему, потому что в приюте мало ли что может случиться. Мы, однако, не схватили наживку.
Минна остановился на Смит-стрит, около «Пасифика», перед работающим круглосуточно магазином «У Зеода», названным по имени его хозяина-араба. Мы сидели и ждали, пока Минна вернется с пивом.
– Вот что, парни, вы умеете забывать? – спросил он.
– Что забывать? – удивились мы.
– Имена тех людей, с которыми вы только что познакомились. Вам не поздоровится, если вы кому-нибудь про них расскажете.
– А как же нам их называть?
– Никак не называть, – отозвался он. – В этом и состоит часть моей работы, о которой вам следует знать. Иногда клиенты – это просто клиенты. Никаких имен.
– Но кто они такие?
– Они никто, – ответил Минна. – В этом-то все и дело. Забудьте о том, что вообще видели их.
– Они здесь живут? – полюбопытствовал Гилберт.
– Нет. Они просто держат тут дом. Они переехали в Джерси.
– Садовый штат, – сказал я.
– Верно, садовый штат, – кивнул Минна.
– Садовый штат, Брикфейс и Стукко! – прокричал я. «Садовым Штатом, Брикфейс и Стукко» называлась фирма по реконструкции, дурацкую рекламу которой показывали по 9-му и 11-му каналам во время бейсбольных матчей или повторных показов «Сумеречной зоны». Нелепое название фирмы само по себе звучало как речевой тик. Мне вдруг пришло в голову, что Брикфейс и Стукко могут быть тайными именами Рокафорте и Матрикарди.
– Что ты несешь?
– Садовый штат, Брикфейс и Стукко!
Минна снова рассмеялся. Я любил Минну, любил, когда он смеялся, и потому любил его смешить.
– Что ж, – бросил он. – Хорошо. Зови их Брикко и Стукфейс, ты, чертов милый шут. – Он сделал еще один глоток пива.
Если память мне не изменяет, он никогда больше не произносил имена этих людей вслух.
– С чего ты вообразил себя итальянцем? – спросил как-то раз Минна, когда мы ехали в его «импале».
– А на кого еще я, по-твоему, похож? – спросил Тони.
– Понятия не имею, – пожал плечами Минна. – Может, на грека. Знаю я тут одного грека, который все время приставал на Юнион-стрит к девчонкам-итальянкам. А потом двое старших братьев одной из них отвели его под мост. М-да… – протянул он. – Так вот, ты мне его напоминаешь. И кожа у тебя такая же смуглая, как у него. – Он помолчал. – Я бы сказал, что ты грек наполовину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45