И он, получив в качестве подарка от Хуана Хименеса в Колумбии огромный необработанный камень, приказал обработать его с учетом имеющегося в церре переплета «Библии» озоо золотого ложа…
Так в центре переплета появился гигантский, необычайно дивно, жадно, таинственно переливающийся светлым и густым темным зеленым светом камень из Колумбии.
И вся композиция зажила новой жизнью, заиграла, перекликаясь лунным светом брильянтов и солнечным, зеленым светом залитой утренними лучами восходящего светила лесной лужайки…
Он погладил сухими, тонкими пальцами гигантский изумруд, и, как ему показалось, даже ощутил тепло камня…
– И все это отдать молодым мерзавцам? – мелькнула мысль. – Никогда…
Он уже знал от нанятого им частного сыщика, подслушавшего разговоры жены Локка с её любовником, о вынашиваемых молодыми плана. План был прост, как Колумбово яйцо, – такими планами полна человеческая история за многие тысячелетия существования этого грешного мира.
– Убить старого мужа, так, чтобы подозрение не пало на них. Или «подставить» его так, чтобы ему неминуемо грозил электрический стул. В любом случае, если им удастся бросить на него тень обвинения в умышленном убийстве, он, при всех его деньгах, проведет остаток своих дней в тюрьме. А «голубочки» будут резвиться в его «Эскориале», наслаждаться его винами, радоваться его картинам, гладить руками его драгоценные камни… никогда… Никогда…
Рука, которой он тянул к себе «Библию», дрогнула от волнения и он чуть было не уронил маленькую, но тяжелую уже для него книгу на скрытый толстым ковром пол.
Но в последний момент удержал, раскрыл наугад…
Прочитал:
В «Евангелии от Иоанна», в главе 8, на странице 112 «Нового завета» под цифрой «34» было написано:
«Иисус отвечал им: истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха»…
Как всегда он увидел в случайно выхваченной из «Библии» мысли глубокий смысл. И, впервые захотел узнать, что ему делать дальше. И прочитал следующую запись, под цифрой «35»:
«Но раб не пребывает в доме вечно».
– Бог помогает мне, давая словами Евангелия «От Иоанна» подтверждение принятого решения. Подтверждение его правильности.
Она совершила грех прелюбодеяния. Она – раб своего греха. Но раб не пребывает в доме вечно.
– Раб должен быть изгнан из дома, – решил наконец Локк уже окончательно и нажал кнопку звонка, вызывающего камердинера.
Ему предстояло мучительное в его возрасте утро.
С трудом надо было встать, – хотя и с помощью камердинера, – потом так же, преодолевая боли в суставах, в пояснице, в о во всем позвоночнике доковылять до ванны, уже наполненной теплым парным молоком, привезенным с его же фермы, потом терпеть прикосновения камердинера, обтирающего его сухое, морщинистое тело мягким ворсистым полотенцем, потом терпеть ещё большую муку, – когда тело, чувствительное даже к легкому прикосновению несильных струй, бивших только что в его кожу теплым молоком, будет подвергнуто пусть и мягкому, щадящему, но массажу. Массаж делала девочка – тайка, большая мастерица и кудесница. Но иногда даже её нежнейшие, как порыв теплого техасского летнего ветерка, пальцы приносили боль, но надо было терпеть. Массаж – непременное условие жизни. Это ему лечащий доктор растолковал довольно убедительно. А он понимал в своем деле – выдающийся терапевт-геронтолог не даром получал свои деньги. Локку за 80, а он ещё очень и очень.
Правда, очень и очень он уже днем.
А утром приходится собирать себя по частям…
После массажа – десять минут отдыха. И завтрак. Легкий, нужный, полезный. Как правило, такие завтраки бывают невкусны. Но это у простых смертных все полезное – не вкусно. Для него готовили выдающиеся повара Европы, Америки и Азии. Все было свежайшим, нежнейшим, абсолютно без сахара, холестерина, жира, соли и т. д. Но с точки зрения вкуса – там был и вкус соленого – в черной икре, и сладкого – в мороженом с клубникой, и копченого – в паштете из угря. Вкус был, а самого этого ничего не было. При том, что никакой химии, все – натуральное. Наука.
Потом он опять отдыхал. Перед ним по специальным желобам двигали шиты, на которых висели в расположенном с кабинетом, запасники с картинами. Ему нужно было лишь заказать те работы, которые хотелось видеть именно сегодня.
Сегодня после завтрака он заказал себе Веласкеса.
– Маленьких, – заказал он.
Секретарь понял и привез две дивных по исполнению копии картин Веласкеса.
На одном полотне крохотный карлик с печальным лицом, в черном плаще, в черной широкополой шляпе, перелистывал страницы огромного, – с него ростом, – фолианта.
На другом портрете был изображен сидящий карлик с густой черной бородой и лихо закрученными усами, в красной безрукавке, украшенной тонкой работы кружевным брюссельским воротником.
На первом потрете великого испанца был изображен его современник дон Диэго де Асеро, прозванный «Эль Примо». На втором дон Себастья, де Морра.
Портреты были созданы с разницей в четыре года, в Мадриде – в 1644 и 1648гг.
Рассматривая в то утро портреты, Локк впервые наконец понял, почему он вот уже месяц приказывает демонстрировать ему именно эти работы, при том, что в его домашнем музее были работы может быть, не сильнее по исполнению, но любопытнее по сюжету. Все дело как раз в сюжете.
Он понял, что хочет создать для сына-карлика галерею портретов карликов кисти великих живописцев. И это должны быть подлинники…


Счастье и горе реставратора Веры Ивановой. Ограбление в «Пушкинском»

Машину поставили на Волхонке так, чтобы Виктор Егоров – ясно видел оба выезда – со стороны собственно «Пушкинского» и из-за Музея частотных коллекций, из двора НИИ.
Егорыч остался в машине. Вася, Пал Палыч, Дима и Федор как старший группы разошлись по «точкам» так, чтобы контролировать ситуацию и засечь потенциальных грабителей до начала преследования: надо было их вычислить и запомнить, отследить до машин, и «сопроводить» до места передачи коллекции.
Когда Федор заглянул во двор, чтобы проверить, насколько там закамуфлировались Василий Андреевич и Дмитрий Сергеевич, то даже беглого обзора местности ему хватило, чтобы не только убедиться: оба его сотрудника не привлекут внимания ни профессионалов, ни тем более дилетантов, но и заметить кое-что более важное.
Дима сидел на крыльце НИИ и курил, просматривая какую-то монографию с таким интересом, что заподозрить его в фальши не смог бы сам Константин Сергеевич Станиславский, вечно, по уверениям современников, истошно вскрикивающий «Не верю», если улавливал неестественность в игре. У них тоже был реалистический театр, так что играть надо было естественно. Неплохо выглядел и Вася, – оказывается он успел согласовать свою «роль» с Николаем Терентьевым, начальником охраны музея, и теперь, вооружившись стамеской и молотком пробивал некую, лишь ему видную и понятную ложбинку между цоколем здания и асфальтом. Смысла в этом занятии не было никакого, но впечатление он производил абсолютно убедительное. Таким образом, оба отсматривали два возможных канала передачи гравюр из музея во двор и могли не только запомнить, но и заснять на миниатюрные видеокамеры, закамуфлированные в одном случае в корешке книги, в другом – в торце стамески (конечно же, Вася «бил» по ней чисто символически, так, скоблил) – по крайней мере двоих подозреваемых в совершении кражи.
Но Федор увидел и другое.
Машин у злоумышленников, скорее всего, будет две.
Потому что именно две машины привлекли внимание Федора.
И не потому, что ярким цветом отличались от других, стоявших во дворе. А тем, что только у них, были почему-то раскрыты багажники. Словно машины были сообщницами и уже заранее хищно раскрыли рты, чтобы заглотнуть добычу.
– Точно. И два пижона, один сидел за рулем красной машины, второй прогуливался рядом с другой машиной, нервно покуривая коричневые дорогие сигареты с золотым мундштуком и разбрасывая вокруг себя окурки.
– До «убортреста» не докуривает. Либо богатый пижон, но чего богатому нервничать, либо уж очень сильно волнуется. Скорее второе. Оба пижона производили впечатление полных дилетантов, впервые идущих на «дело».
– Полные придурки, – сказал Федор в микрофон, вмонтированный в уголок спортивной кожаной куртки и связывающий его с полковником Патрикеевым. Клянусь, товарищ полковник, возьмем – враз расколются.
– Ты их ещё вначале возьми.
– Так я двоих уже вычислил, – можно хоть щас.
– Ага… А он посредника и не знает…
– Они…
– Они… Не знают. Им приказано поставить угнанные заранее тачки в условленном месте. Картинки возьмут. А им в другом условленном месте передадут деньги или наркоту. И что мы от них узнаем, даже с пристрастием допрашивая в момент задержания и поймав «момент истины»?
– Ну что, ждать будем?
– Будем.
– Раз так нервничают, значит скоро начнется. Не будут же они тут за час светиться.
– Это мы понимаем… – усмехнулся полковник. – Тоже, извини, не из парикмахеров. Я машину тебе послал сразу, как вы уехали, вдогонку.
За рулем второй машины Саша едет ты его знаешь – худенький такой, вечно всем недоволен – зарплатой, состоянием его машины, гаишниками… Но парень абсолютно надежный, я его в деде не раз проверил. Видишь его?
– И где же он…
– А ты оглянись. Он в конце разговора нашего с тобой тоже на связь вышел, так что я сигнал твой на него перевожу, диктуй ему расклад.
Федор огляделся. Вторая машина стояла на выходе из двора, между «Пушкинским» и Музеем личных коллекций. Водитель повернул голову, улыбнулся.
– Саня?
– Я. Федор Палыч.
– Ты сиди пока, перекури это дело. Я сигнал подам.
– Скоро?
– Думаю, что скоро.
– Потом куда?
– По нашему расчету, либо с Моховой в сторону метро «Парк культуры», либо – поворот направо и мимо Комитета ветеранов войны, Российского фонда культуры, Дома художника…
– Представляю. Спасибо, что сориентировали. Так то быстрее выйдет.
Федор не стал болтаться во дворе, чтобы не спугнуть двоих молодых придурков, всем своим испуганным видом словно нарочно демонстрировавших окружающим свою готовность вот-вот совершить преступление.
Читатель уже знает, что это были Борис и Владик.
Тем временем Гера и Саня уже заканчивали подготовку к акции.
Федор на всякий случай передал приметы двух «фраеров», как он их назвал, «со двора».
– У одного яркий красный берет, кашне в яркую полоску, рыжие бакенбарды и черные очки, у второго ярко-черные усы на роже, при том сама рожа такая, что, вот убейте меня, но должна принадлежать светлокаштановой масти пареньку, если не блондину.
– Камуфляж? – усмехнулся в наушнике полковник Патрикеев.
– А то… Сами придурки, на придурков и рассчитывают.
– Ой, не заносись. Смотри, переоценишь свои силы, не дооценишь силы противника – сразу шанс проколоться…
– Это я понимаю. Но смешно, право слово, товарищ полковник: за километр видно.
– Может, не так и глупы? Может, на это и рассчитывают, сами, или организатор акции. Отвлекут внимание своими яркими красками, а сбросят тачки с картинками в укроны, сами снимут яркие приметы и грим, и ищи их в толпе, проверяй все машины под брезентом…
– Под каким брезентом? – Ну, если ты на минуту их машину отпустишь, машина во двор, там её брезентом накроют, и ищи свой ярко-красный или вишневый «Жигуль» или «Москвич» по Москве.
– Понял, понял… Извините, товарищ полковник, операция пошла: дым валит из окон со страшной силой. Я – в дело. Доложу, как прояснится.
Из залов первого этажа Музея частных коллекций валил дым, слышались крики:
– Пожар… граждане… Просьба не устраивать панику… Потихонечку, без давки прошу покинуть зал.
В передатчики – приемник вмонтированный в уголок воротника куртки, Федор связался с Николаем, начальником охраны Музея.
– Не твои там организуют эвакуацию?
– Нет.., ты ж просил моих на время убрать, там только служители и пожарные.
– Их не предупредил?
– Не стал, так естественнее будет.
– Не помешают они этим придуркам?
– Может и помешают. Но с другой стороны, мы ж не договаривались, что ещё и помогать им будем: пусть все проходит естественно. У них тоже свой риск должен быть, ощущение опасности…
– Это точно, когда никто не помогает, тогда профессиональные качества и куются.
– Как у нас, когда брали Балдасарэна с крупным грузом героина, помнишь.
– А то… Однако эти пацаны, надеюсь, профессионалами не успеют стать. – Мы и помешаем. Значит, я действую, как договорились. А ты чуть запаздывая, – за мной.
– Понял, понял.
– Дима, Вася, внимание, как у вас?
– У нас уже начали передавать «картинки».
– Хорошо, выдвигайтесь так, чтобы быстро – в машины -, и – медленно, но быстро, в погоню, но так, чтоб не заметили…
– Так не бывает, командир, чтоб и удовольствие получить, и целку сохранить.
– Это у девочек так не бывает, сынок, а у мальчиков – бывает. Надо сесть им на «хвост» и вести до места, где они бросят машины. Помните, – их мы и так засняли на пленку, найдем, даже если упустим. Они нам – не интересны, надо главное машины отследить, а потом – тех, кто возьмет на машинах груз.
– Ясно, командир. Кто куда?
– Вы оба в машину к Виктору Егоровичу, Пал Палыч – тоже туда.
Нет, не будем мешать. Я возьму Пал Палыча в машину Саши. Вам долго объяснять, где она, а машину Виктора Егорыча вы видели, знаете, где мы её оставили.
– Точно так в смысле так точно.
– Пошути у меня. В дело, и с Богом, сынки.
Федор прошел в музей, продираясь сквозь толпу валившей из залов первого этажа публики. С трудом нашел Пал Палыча, спросил:
– Как тут?
– Двоих я, как уже докладывал, заснял на пленку. Точно они. И окна осмотрели, когда в зал вошли, и дымовую шашку видел, как один бросил. А потом, когда мы все из залов от дыма ушли, видел, как они, двое, в зале маски на рожи натянули и стали картинки со стен срезать.
– Значит, говоришь, срезать? Верно Вася говорил, не будут они снимать, время тратить. Именно – кусачками? Так?
– Так.
– Это хорошо.
– Они уже заканчивают. Будем брать этих двоих сейчас?
– Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60