Георгий Миронов
Игуана



Георгий Миронов

Игуана

Международная наркомафия проводит хитроумную операцию по захвату «каравана» с героином, принадлежащего «русской мафии». Крупная оргпреступная группировка в России поставлена «на счетчик». Им предложено: в покрытие «процентов» выполнить срочное задание главаря наркомафии Джона Локка, техасского мультимиллионера, наркодельца и страстного коллекционера. Задание – выкрасть из европейских музеев (том числе и прежде всего речь идет о коллекции картин Веласкеса и Эль Греко в музее «Прадо» в Мадриде и музее изобразительных искусств им А. С. Пушкина на этот раз речь идет о временно экспонирующейся здесь выставке японских художников Утамаро, Хокусая, Хиросиге, Харунобу и др. из японских музеев) картины, представляющие особый интерес для Локка как коллекционера. Он намерен тайно любоваться полотнами в своем закрытом от мира дворце «Эскориал» в Техасе, а чтобы подозрение не пало на него, как заказчика, чтобы следы не привели к нему, он и поручает это «русской мафии», причем участников ограблений предполагается уничтожить после совершения краж. Однако, проведя ряд ограблений музеев и заполучив для реставрации редкой картины одного из лучших российских реставраторов Нину Иванову, Локк узнает, что все это время он находился в разработке Отдела специальных (или особых) операций генпрокуратуры РФ, действовавшей совместно с Интерполом и ФБР.
Это основная сюжетная линия, с которой перекликаются ещё несколько: линия самого Локка, в молодости работавшего в России, женившегося там, вынужденного оставить молодую жену, и выехать на родину, прихватив («воспоминание» об А. Хаммере) ряд редких произведений изобразительного искусства; это история измены ему молодой жены и страшной мести ей и любовнику, иезуитски организованной Локком; и история сына Локка – влюбленного в живопись карлика, для которого и выкрадываются редкие картины, ибо сын-карлик – горе и счастье Локка, безвыездно живет в «Эскориале» в Техасе. Это и история первой жены Локка» Марфы, ставшей со временем из прелестной юной девушки чудовищно толстой страшно алчной старухой, возглавившей одно из направлений российской оргпреступности (именно её будет подозревать читатель в том, что она и есть «Игуана»). Это и история брошенной (сознательно отцом, вынужденно посаженной в лагерь матерью) их дочери Манефы, ко времени действия романа сошедшей с ума и ведущей причудливый образ жизни современного Плюшкина – причем её судьба окажется странно переплетенной с судьбой уникального древнего украшения – панагии Софьи Палеолог, что даст возможность читателю оказаться свидетелем расследований кражи панагии и убийства монаха в дореволюционной России. И, наконец, сюжетная линия связанная с искусствоведом и реставратором Ниной Ивановой, которая неожиданно для себя оказывается в центре операции, проводимой Генеральной прокуратурой. Напряжение читательского интереса поддерживается не поиском убийцы или грабителя с последовательным раскручиванием эпизодов. Здесь события происходят события происходят параллельно во времени и пространстве уводя читателя то в прошлое (линия панагии Софьи Палеолог, то в настоящее, перебрасывая читателя из Мадрида в Самарканд, из Москвы в Техас).
С одной стороны в романе – традиционная для русской и европейской прозы «история семьи» Членов её судьба причудливо разбросала, так и не дав им соединиться даже в конце книги. История драматическая, даже трагическая.
С другой стороны – это динамичный традиционный триллер с ограблениями, уничтожением «шестерок», убийством коллекционеров, жесткими нравами в криминальных структурах, как в России, так и в США.
И в то же время в романе есть определенный объем полезной информации, которую ищут в триллерах (даже в триллерах) интеллектуалы. Это и история России, и история живописи, и древние драгоценности.
А для любителей «загадок» – главная – в конце. Кто же был «Игуаной», руководившей криминальными операциями? Для жаждущих справедливости – ощущение, что Локк наказан, картины возвращены, а «Игуана» – под колпаком правоохранительных органов.


Ханна: Я все смотрела на эту игуану…
Шеннон: Да? Ну и как? Мила? Привлекательна?
Ханна: Нет» в этом создании нет ничего привлекательного. И тем не менее её надо отпустить,
Шеннон: Знаете, если игуану привязать за хвост, она его откусывает, чтобы вырваться?
Ханна: Эту привязали за горло. Она не может откусить себе голову, чтобы убежать мистер Шеннон. Можете вы посмотреть мне прямо в глаза и честно сказать, что вы не уверены в том, что она тоже способна испытывать страх и боль?
Шеннон: Вы хотите сказать, что и игуана – создание Божье?
Теннеси Уильямс «Ночь игуаны»


Совпадение имен, фамилий, названий фирм, банков и организаций, а также описанных в романе событий с имевшими место в реальности могут носить лишь случайный характер. Основной сюжет романа «Игуана», построенного на реальных исторических фактах и конкретных уголовных делах, придуман автором.
Георгий Миронов

Пролог

Катер шел вдоль берега, от густого подлеска его отделяли считанные метры. Предупрежденный проводником, он внимательно, всматривался в густые переплетения деревьев и кустарников.
Наконец он увидел ее…
В ярком солнечном свете в гуще листвы сидело сказочное существо.
Это была огромная толстая ящерица с чешуйчатым телом, окрашенным в самые различные оттенки зеленого – яшмовый, изумрудный и травянистый.
Ящерица была с большой бугристой головой, уложенной крупными чешуями, и с большим волнистым подвесом под подбородком.
Она небрежно лежала на ветке, впившись в дерево большими изогнутыми когтями и свесив к воде длинный, как плеть, хвост.
На его глазах она повернула свою украшенную брыжами и наростами голову и спокойно начала поедать молодые листочки и побеги вокруг.
– Боже мой, – мысленно воскликнул он. – Какая мощь, какое презрение к окружающему её миру.
Ему хотелось воскликнуть:
– Какая красота!
Но он понимал, что это чудовищное создание природы может казаться красивым только натуралисту, занимающемуся отловов этих наглых хищниц.
Он её ненавидел и обожал. Ненавидел за крадущуюся опасность, которую она таила в своем покрытом шероховатыми бородавками теле. Обожал за силу и то коварство, за которое ненавидел. Совершенное творение.
На его глазах игуана, вяло, казалось бы, только что поедавшая чисто вегетарианскую пищу, даже ещё не заглотнув последний листочек сочной зелени, вдруг сделала неуловимо быстрое движение низко посаженной бородавчатой головой и буквально схватив налету проносившуюся мимо стрекозу, словно сделала во рту своего рода бутерброд, положив «постненький» листок на «скоромное» мясное блюдо.
Какое то время изо рта, окруженного мощными бородавками, ещё торчали беспомощные и беззащитно-нагие задние ножки стрекозы и краешек темно-зеленого листка. Но вот игуана сделала мощный глоток, и все.
Пасть её снова была захлопнута, а чуть навыкате, как у больной базедовой болезнью старой хипесницы, глаза с удивлением оглядели пространство вокруг:
– Что, собственно, случилось? О чем разговор? О стрекозе? Какая мелочь! Это так – закуска. Пора и об обеде подумать…
Произнеся мысленно эту фразу, игуана вяло и с явным отвращением ко всему прикрыла тяжелые веки.
– Вот это настоящая игуана, ничуть не похожая на те вялые и анемичные существа, что демонстрируются в городских зоопарках.
Когда лодка проплывала мимо дерева, на ветви которого дремала (или скорее – делала вид, что дремлет) огромная игуана, ящерица повернула голову и окинула людей надменным взглядом маленьких, в золотистых крапинках глаз. И тут нет никакого противоречия. По желанию она словно бы могла надуться, выкатить глаза, и тогда они казались огромными даже на большой бугристой голове, а то вот, как сейчас, демонстрируя свое равнодушие и презрение к слишком большим, чтоб их проглотить существам, а возможно, – нарочито демонстрируя свое нежелание сразиться с ними, – она сощуривала желтые глаза, и они казались совсем маленькими.
– Удивительно – как эта большая ящерица похожа на сказочного дракона. Того самого, которого на многочисленных русских иконах поражает Святой Георгий. И сейчас, здесь, слегка перекусив легкомысленной стрекозой, она словно ждала своего Святого Георгия. Не для того, чтобы бежать от его карающего копья, а для того, чтобы сразиться с ним. И, кто знает, может, иконы не правы, и в том бою победила игуана?
В мангровых зарослях Егор вначале ощутил, а затем и увидел какое-то шевеление, неуловимое движение.
– Можно так сказать: «Увидел шелест»? – задался он академическим вопросом. Наверное, можно: шелест – слово, передающее звук. Но ведь шелест это и движение. А движение можно увидеть.
Он вначале увидел движение тонких ветвей мангров, затем поймал глазом и цветовое несовпадение. Сквозь заросли буквально просачивалась крупная змея с небольшой тупоносой головкой, украшенной черно-зелеными разводами. Такие же полосы, насколько это можно было различить на расстоянии, украшали и её мускулистую, упругую спину.
Егор проследил глазами движение змеиного тела и в русле этого движения, проведя мысленно прямую линию, метра на два выше сидевшей на дереве игуаны увидел едва заметное в ветвях гнездо тапиолы – довольно крупной птицы, обитавшей в мангровых зарослях.
– Боюсь, подруга, тебе уже там ничего не светит, – мысленно ухмыльнулся Егор.
Еще в первое мгновение, увидев большую игуану на ветви дерева, он заметил прилипшую к её пятнистой толстой груди скорлупу, и сделал простой вывод о том, что, вероятно, до того, как закусить «салатом», игуана перекусила яйцами из расположенного неподалеку гнезда. Так оно и вышло. Вот и гнездо. Змея, поедая яйца, не оставляет следов: она заглатывает яйцо, даже большое, словно одевая себя на него. Потом сдавливает мышцами скорлупу, содержимое яйца усваивается, а скорлупа выбрасывается спустя некоторое время через анальное отверстие. Игуана же, поглощая яйца, может и «наследить».
– А если есть следы, преступление будет раскрыто, – усмехнулся Егор, осторожно шевеля веслом так, чтобы лодка застыла на месте, не продвигаясь против слабого течения вперед, но и не позволяя этому слабому течению снести легкое судно назад.
Ему хотелось досмотреть до конца представление, словно специально для него устроенное всегда неожиданной и непредсказуемой Природой в джунглях Британской Гвианы.
Однако то, что случилось, и представлением назвать нельзя было. Все произошло так быстро, что если бы Господь-сценарист решил предложить некоей фестивальной публике снятый по этому сюжету фильм, его бы освистали.
Где медленный, захватывающий пролог, где динамичная кульминация, где берущий за душу эпилог? Где раскрытие характеров героев, наконец?
Герои этого предложенного гвианской мангровой зарослью «кина» действовали столь стремительно, что если бы Егор не начал следить за развитием событий заранее, он мог бы ничего не заметить и проплыть мимо этой кровавой драмы.
Угольно черная, с зеленовато-желтой головкой и ярко-желтым хвостом (ее так и зовут – желтохвосткой) змея бесшумно скользнула с верхней ветви мангра на ствол дерева и стремительно направилась к кроне, сосредоточенно глядя вперед, на чарующе аппетитно темнеющее на верху гнездо, где, как она полагала, её ждали четыре крупных, покрытых мелкими рябинками яйца.
Казалось, огромная бородавчатая игуана, перекусив листьями и стрекозой, мирно спит, и желтохвостой змейке удастся прошмыгнуть мимо неё незаметно.
Не тут то было.
Вместо того, чтобы приоткрыть почти закрытое бородавками тяжелое веко и шепнуть товарищу по классу земноводных:
– Не ходи туда, подруга, там нечем поживиться. Я все забрала…
Вместо того, чтобы остановить змейку или, на худой конец, продолжать дремать, предоставляя подельнице самой убедиться в том, что гнездо пусто, гигантская игуана бесшумно раскрыла узкие губы, вытянула крупный, липкий язык и, выстрелив им в голову змейки, притянув извивающееся тело к своей бугорчатой туше, заглотнула голову желтохвостки.
Тело змеи повисло в воздухе. Она предпринимала неимоверные усилия, размахивая ярко-желтым хвостом, пытаясь вырваться из пасти игуаны.
С таким же успехом можно было попытаться вырваться из-под парового катка.
Челюсти игуаны были сжаты, но она время от времени чуть приоткрывала рот, снова захлопывала его как компостер, и с каждым таким укусом-глотком тело змеи продвигалось все дальше в пищевод чудовища.
Описание этого события занимает несколько строк в книге, на самом же деле все заняло доли секунды. Ярко-желтый хвост в последний раз мелькнул на фоне зеленой листвы дерева, и наконец скрылся в пасти игуаны.
Все было кончено.
– Хорошо пообедала, – услышал Егор голос проводника Байвенга, – теперь долго может не кушать.
– Как долго? – переспросил Егор.
– До вечера, – подумав, заметил проводник. И тут же добавил неуверенно, – если не проголодается. Очень большая. Я таких больших в лесу и не видел. В зарослях игуан много. Эта – самая большая.
…Течение реки и мощные гребки Егора и Байвенга сделали свое дело.
Через полчаса они были в деревне.
Спал Егор крепко, но время от времени посыпался в холодном поту. Ему снилась гигантская игуана с торчащей из плотно сжатого рта лапкой стрекозы, извивающимся змеиным телом с желтым хвостом и куском яичной скорлупы, приставшим к бугорчатой коже груди. Он засыпал, словно проваливался в бездну, и, вскоре, снова просыпался – перед ним была широко открытая пасть игуаны, ярко-розовая, с черными разводами неба, и ему казалось, что липкий язык гигантской ящерицы суетливо ерзает по лицу, как бы пытаясь втянуть его голову в широко раскрытую розовую пасть.
Наконец он очередной раз нырнул в черную бездну сна и до утра больше не просыпался.
Проснулся весь мокрый от сладкого липкого пота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60