Миссис Эйхенбаум подала первые признаки жизни в полдень. Это было как гром среди ясного неба.
Что ей надеть? Я изо всех сил старалась сдерживаться, хотя ощущение надвигающейся катастрофы с каждым часом становилось все сильнее.
– Что вы имеете в виду?
– Я не хочу, чтобы были блики. Как насчет хлопка?
– Хетти, – ласково произнесла я (близкие друзья звали ее Хетти), – можете надеть все, что душе угодно. В кадр попадет только Бобо, а не вы.
Последовала убийственная пауза. Затем:
– Как это он, интересно, попадет в кадр?
– Вы опустите его на пол и слегка подтолкнете по направлению к Жози.
Новая продолжительная пауза. После чего:
– С какой стати я буду толкать, если можно с достоинством доставить его туда, куда нужно?
– Потому что все продумано. Камера сама спланирует на пол. Меня тоже не покажут. Только обоих пуделей. При этом они постараются выделить светом Жози. Хетти, душенька, у вас изумительные рыжие волосы, но на экране они будут казаться бесцветными. Вон я, брюнетка, и то поблекла в потоках света.
– Ах вот почему у вас был такой жалкий вид! – Она немного поразмыслила. – Но все равно. Я готова пожертвовать собой. Лишь бы все в Патерсоне убедились: это действительно Бобо.
– Я же обещала назвать его по имени.
– Это не убедит Патерсон. Бобо – довольно распространенное имя. В Эссекском питомнике живут два пуделя с такой кличкой. Еще один – в Хэмпшире. И целых три Бобо на Пятьдесят седьмой улице. Моя сестра утверждает, что в Патерсоне ей попадался еще один Бобо, причем даже не пудель.
Мне стало ясно, что именно ее беспокоит.
– О'кей, Хетти. Я назову его Бобо Эйхенбаум. Только не говорите мне, что существует еще один пудель с подобной комбинацией.
Двумя часами позже миссис Эйхенбаум снова была на проводе.
– Бобо сейчас в салоне красоты. У вас будут какие-нибудь пожелания относительно его внешнего вида?
– Не трогайте ни единого волоска на его голове! Пусть он будет в своем натуральном виде, и, уверяю вас, его природное обаяние не замедлит сказаться.
– Но я не хочу, чтобы он был похож на любого другого пуделя.
Я поняла, что пора проявить твердость.
– Миссис Эйхенбаум, я всегда могу раздобыть для Жози другого партнера. А вот представится ли Бобо другая возможность выступить по телевидению?
Это возымело действие.
– Хорошо, – и она повесила трубку.
Однако когда назавтра в восемь часов утра мы сошлись в вестибюле, стало ясно, что миссис Эйхенбаум и не думала держать слово. Бобо был вычесан и вылизан до последнего дюйма. И украшен яркими сатиновыми ленточками.
Я перевела свирепый взгляд на его хозяйку.
– Немедленно уберите украшения!
Она окрысилась:
– Это еще почему? Вон сколько на Жози желтых бантиков – и желтый маникюр!
– Когда у Бобо будет собственный бенефис, – возразила я, – он сможет надеть все, что заблагорассудится.
Миссис Эйхенбаум стояла на своем. Разве Жози не заинтересована в том, чтобы ее партнер хорошо смотрелся? Королеву играет свита – разве не так? Я подозрительно уставилась на миссис Эйхенбаум. Для человека, бесконечно далекого от индустрии развлечений, она проявляла слишком большую осведомленность. Пришлось повторить:
– Никаких украшений!
Миссис Эйхенбаум надула губы. Только этого мне и не хватало в четверть девятого утра – стоять в вестибюле отеля и ссориться из-за ленточек в собачьей прическе! Я твердым шагом направилась к выходу, бросив через плечо:
– Так вы идете?
Бобо потрусил было за мной, но его хозяйка уперлась и не сдвинулась с места.
– А если я откажусь? – прошипела она. – Что тогда?
– Тогда все население Патерсона будет крайне разочаровано.
Эти слова оказали поистине магическое действие. Во всяком случае, они вернули миссис Эйхенбаум к суровой действительности. Она нагнулась и сняла бантики. В глубине души я чувствовала себя порядочной стервой: без бантиков у Бобо был куда менее презентабельный вид. Но в шоу-бизнесе царит закон джунглей. Главное – защитить интересы звезды!
В сущности, миссис Эйхенбаум – добрая женщина. Когда мы добрались до телестудии, эпизод с бантиками отошел в далекое прошлое, и она сгорала от нетерпения. При виде телекамер и съемочной группы она онемела. Режиссер с операторами онемели при виде двух пуделей.
Наконец кто-то подал голос:
– Прошу прощения, мисс Сьюзен, но мы не пускаем сюда зрителей. Ваша знакомая с собакой должна покинуть помещение.
Миссис Эйхенбаум встрепенулась:
– Кто сказал, что это собака? Это артист!
Я поспешила с объяснениями. После этого персонал удалился на краткосрочное совещание. По возвращении режиссер потребовал небольшого прогона. Я отказалась: это скажется на их непосредственности. У Жози замечательная интуиция, она прирожденная актриса.
Он снова отошел посоветоваться с группой, а, вернувшись, выдвинул встречное предложение. Не могла бы я хоть на словах познакомить его со сценарием? Не то чтобы он сомневался в моем артистическом чутье, но мистер Шелдон обычно нервничает при виде двух собак вместе.
Я ответила: все, что требуется от мистера Шелдона, это представить нас с Жози. После этого пусть ее снимают крупным планом, а я немного расскажу о ней и ее близком друге Бобо, поведаю о его любви и преданности. Потом я опущу Жози на пол, а миссис Эйхенбаум слегка подтолкнет к ней Бобо. Как только она его отпустит, он устремится к Жози и встанет на задние лапки.
Режиссер похвалил сюжет и поинтересовался, нельзя ли увидеть эту замечательную пантомиму до выхода в эфир. Он хочет прохронометрировать весь эпизод, чтобы планировать дальнейший ход передачи. Он боится показаться занудой, но нам отвели всего две минуты. Возможно, придется сократить монолог мистера Шелдона.
Я пообещала сократить свой собственный монолог и выразила твердую уверенность в том, что мы уложимся в четыре минуты. Режиссер проявил незаурядное мужество и готовность к риску: он кисло ухмыльнулся и пошел сообщить мистеру Шелдону сногсшибательную новость.
Началась передача. Как только на экране появилось ее изображение, Жози моментально обрела все свое искрометное очарование. Когда я начала свою маленькую речь, она повернулась ко мне и нежно поцеловала в носик, а, поняв, что я собираюсь опустить ее на пол, проявила неожиданный интерес к моему жемчужному ожерелью, которое до сих пор видела тысячу раз и на которое никогда не обращала внимания. В этот момент маленькая плутовка чувствовала себя центром вселенной и не хотела опускаться на пол, чтобы разделить экран с Бобо.
Я поняла и подыграла. Жози продолжала пристально, как ювелир, изучать ожерелье. Потом она потрогала его лапкой. Я сняла его и повесила ей на шею. Жози в тот же миг начала прихорашиваться. Это было умопомрачительное зрелище: белый жемчуг на черном фоне! Блеск, да и только!
Наконец мне удалось опустить Жози на пол. Ассистент режиссера похлопал по плечу слегка обалдевшую миссис Эйхенбаум. Она тоже опустила Бобо и показала на Жози. Он ринулся было к ней, но вдруг заметил камеру и застыл на месте, а потом подался назад, под крылышко миссис Эйхенбаум. (Полагаю, нет нужды объяснять, что этот эпизод не появился на экране.) Все внимание было отдано Жози, которая с видимым удовольствием наблюдала за действиями своего партнера.
На этот раз миссис Эйхенбаум не подвела. Она мягко, но решительно подтолкнула Бобо к его маленькой подружке. Он посмотрел на Жози, потом на камеру, снова на Жози – и любовь одержала убедительную победу! Его преданность этой сирене оказалась сильнее страха перед неведомым. Он бросился к Жози, забыв о слепящих огнях и чужих людях, не видя перед собой никого и ничего, кроме Элизабет Тейлор из мира пуделей. Его глаза лучились любовью. Поняв его чувства, Жози превзошла самое себя: встала на задние лапки и так, стоя, приветствовала Бобо. Ему ничего не оставалось, как заключить ее в объятия.
Жози позволила обнимать себя чуточку дольше, чем обычно, и даже не поморщилась, когда он осмелился запечатлеть на ее носике нежный поцелуй. (Теперь вы убедились, что она настоящая актриса?!)
Наконец она мягко высвободилась из его объятий и повернулась к нему спиной. Бобо продолжал служить и отчаянно махать передними лапами, чтобы привлечь ее внимание. Как говорится, это было что-то!
После передачи режиссер признался, что сроду не поверил бы, если бы ему сказали, что два пуделя способны целых десять минут удерживать всеобщее внимание. Все поздравляли Жозефину. Бобо скромно ждал своей порции аплодисментов. Для дебютанта он отлично справился!
А впрочем, Бобо не прельщали ничьи похвалы. Жози поцеловала его! Он не отрывал полных обожания глаз от ее маленькой фигурки. Когда мы вышли в холл, он попытался снова обнять ее. Она зарычала. А когда Бобо предпринял попытку сорвать с ее уст еще один поцелуй, ударила его лапкой.
– Бедный Бобо, – с грустью произнесла миссис Эйхенбаум. – Ему невдомек, что она всего-навсего играла. Откуда ему знать, что такое телевидение? Он-то решил, что это была встреча двух любящих сердец!
В глубине души я порадовалась тому, что миссис Эйхенбаум так правильно все понимает. Ведь это сущая правда. Бобо понятия не имел ни о каких съемках. Воодушевленный теплым приемом со стороны Жози, он был готов к любым подвигам, таким как поцелуй или совместная прогулка в парке. Это была бесхитростная, добрая натура. Но у Жози, как у настоящей звезды, наступила реакция. Ей только что пришлось вытерпеть любовную сцену с Бобо, и ее нервы были на пределе. Поэтому не успели мы выйти из холла, как она вдруг присела и пустила лужу прямо на покрытый лаком пол!
Миссис Эйхенбаум потащила Бобо прочь, делая вид, будто не знакома с нами. Я повела себя с холодным достоинством, всем своим видом говоря: «Разве не все пользуются холлом телестудии как общественной уборной?»
Миссис Эйхенбаум не была бы собой, если бы обратила наше внимание на то, как Бобо задрал ножку у первой попавшейся водоразборной колонки. И потом она всю дорогу выстреливала в нас вопросами: кто на телестудии занимается отбором собак? Какая программа пользуется большей популярностью: шоу Херба Шелдона или Уильяма Морриса? Ей уже мерещилась блестящая карьера Бобо на телевидении. Ведь на его биографии не было такого позорного пятна, как эпизод в холле!
Однако вскоре ей пришлось отказаться от честолюбивых мечтаний, потому что едва мы вошли в отель, как у Бобо наступило то, что называют запоздалой реакцией. Его вырвало двухсуточным рационом – прямо в вестибюле!

Глава 18. БАБУЛЯ

После дебюта Жози в телешоу Херба Шелдона последовал целый ряд других предложений. Но Ирвинг категорически воспротивился тому, чтобы она работала летом. Жариться в это время года в ярких лучах юпитеров – непосильная нагрузка для полуторагодовалого пуделя. Поэтому я отвечала соискателям, что у Жози каникулы.
Лето пришлось провести в Нью-Йорке. Ирвинг ставил новое шоу, а мы с Жози, попросту говоря, били баклуши. Ближе к осени Ирвинг планировал вырваться на пару недель в Конкорд, поиграть в гольф. Мы связались с устроителями турнира, Лорен Трайдел и Рэем Паркером, и поинтересовались, разрешается ли привозить собак. Мисс Трайдел, или, как ее все называют, «француженка», ответила, что вообще-то это не принято, но возможны исключения. И вот мы трое – Ирвинг, я и «исключение» – отправились в Конкорд. Там превосходные площадки для игры в гольф, отличное питание и роскошные спальни. У нас был люкс с двумя ванными комнатами и телевизором. Горы и комфорт «Уолдорфа» – великолепное сочетание! На каждого новичка Конкорд производит незабываемое впечатление. Только не на Жозефину.
Сначала она лишь смутно представляла себе, что именно затевается, и без особого любопытства следила за тем, как вахтер помогал нам грузить в автомобиль чемоданы со всяким скарбом и сумки с принадлежностями для гольфа. При виде ящиков с игрушками и сластями Жози пришла в некоторое замешательство и уж совсем разволновалась, когда поняла, что мы берем ее с собой.
Я вела машину, а Ирвинг сидел рядом, держа Жозефину на коленях. Она никак не могла успокоиться: лаяла на каждый полицейский пост, отказывалась спать и даже не реагировала на почесывание животика, считая своим долгом оставаться начеку. Все это мероприятие казалось ей крайне подозрительным, и она чувствовала себя обязанной докопаться, что за ним кроется.
Даже просторная спальня с двумя примыкающими ванными не произвела на нее особого впечатления. Жози ясно дала понять, что не собирается здесь задерживаться. Обнюхав углы, она решительным шагом направилась к выходу и нетерпеливо вильнула хвостом, что должно было означать: «Ну, а теперь давайте сматывать удочки – и поживее!»
Потом она в знак протеста отказалась от пищи. А если такое происходит в Конкорде, это что-нибудь да значит! Мне никак не удавалось втолковать ей, что это временное явление – всего лишь каникулы. Жози решила, что мы решили сменить постоянное место жительства, и тосковала без всего, с чем успела сродниться ее душа: без Центрального парка, Пятой авеню, походов в магазин «Блумингдейл»…
Приходится признать, что Жози – горожанка до мозга костей. Горный воздух действовал ей на нервы. Кроме того, она не умела играть в гольф и плавать в бассейне, а когда я выводила ее на прогулку, не находила, что бы понюхать. Всюду была только свежая зеленая травка.
Мы чудесно провели время, и в конце второй недели нам ужасно не хотелось уезжать. Зато едва Жозефина увидела, как грузят багаж, она моментально ожила. При выезде на Уэстсайдское шоссе это была другая собака. А когда на горизонте замаячили очертания Центрального парка, она чуть не захлебнулась от восторга. Она возвращается домой!
Влетев в вестибюль отеля, Жози подарила нежный поцелуй швейцару, перецеловала всех коридорных – даже одного, которого раньше недолюбливала, – и покаталась по полу. Кому нужна горная травка? Куда приятнее поваляться на ковровой дорожке! Мы с Ирвингом с грустью отметили, что Жозефина стала типичной городской собакой и могла быть счастлива только в Нью-Йорке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25