— Не все еще забыли свой долг.— Какой долг! Долг пресмыкаться перед гочаллой или перед божеством?— В этом великая правда мира, основа нашего бытия. На что еще нам опереться! Что остается нам, если не это?— Надежда на лучшее.— Лживая надежда. Ты не только неверна, но еще и невежественна. Ты мелко мыслишь. То «лучшее», на которое ты надеешься, — мыльный пузырь. И на эти блестящие игрушки ты готова променять сокровище!— Старые сокровища потеряли цену. Что не может приспособиться к изменяющемуся миру — гибнет, как гибнет на наших глазах УудПрай. Отец это понимал. Вспомни, отец настаивал, чтобы меня послали учиться в Вонар, потому что он понимал неизбежность перемен, и видел, что запад…— Не смей говорить об отце, ты не имеешь права!— …видел, что запад захватывает наш мир. Хороши они или плохи, новые идеи пускают корни, и для Кандерула уже нет возврата к прошлому. Боги больше не ходят среди нас. Они вернулись к себе. Правитель больше не божество среди смертных…— Не слышу тебя!— И тот, кто не склонится перед будущим, будет раздавлен.Несколько мгновений длилось молчание. Джатонди не сводила глаз с лица матери, а та смотрела прямо в стену.— Ты наконец показала мне, чего стоишь, — заговорила Ксандунисса, и голос ее был суше летних месяцев, но в глазах блестела влага. — Теперь я понимаю тебя. Ты сможешь обсудить свои блестящие современные идеи со своим новым повелителем, НирДхаром. Он, несомненно, будет благодарен тебе за поучения, и надеюсь, ты также получишь удовольствие от бесед с ним. Со мной тебе больше говорить не о чем. Я никогда больше не заговорю с тобой.Гочалла вышла и заперла за собой дверь.
Сумерки. Последние яркие полосы заката померкли на небе. Паро принес ужин, зажег светильники и удалился. Глядя в окно, Джатонди механически отправляла в рот ложку за ложкой тушеных физалий. За окном темнело, в горячем мареве поблескивали звезды.Ждать уже недолго, размышляла Джатонди. Скоро дожди начисто отмоют землю. Времени мало.Еще сама не поняв, что у нее на уме, девушка начала собираться. Одежда, скромные украшения, гребешок, зубная щетка, пилочка для ногтей, несколько памятных вещиц были быстро уложены в легкий саквояж. Поверх всего — фляжка с водой из умывальника. Несколько хлебных корок, пара спелых фуршиб на обед — и саквояж полон, хоть и не тяжел.Она оглядела себя. Решила: одежда подойдет. Скромное, не привлекающее внимания платье. На поясе простой полосатый зуфур. В его складках скрывается маленький кинжал и пара цинну — все ее деньги. А вот обувь… не годится. Она быстро сменила изящные туфельки на пару крепких сандалий, и можно было отправляться, однако Джатонди решила выждать, пока мать и Паро уснут. Слуга, к счастью, ложился рано. А мать, хотя и часто маялась бессонницей, с темнотой закрывала в спальне ставни…Прошел час, ночная темнота сгустилась над садом, и хор мошкары звучал все громче. В душном воздухе чуть повеяло прохладой. Когда взошла луна, Джатонди сбросила легкий саквояж из окна своей комнатки на третьем этаже и спустилась следом по веревке, которую сплела из связанных простыней, покрывала и занавесок. Конец веревки футов на восемь не доставал до земли. Джатонди отпустила руки и спрыгнула, приземлившись на вскопанную грядку, не удержалась на ногах и рухнула на землю. Поднявшись, убедилась, что ничего не повредила, подняла саквояж и внимательно осмотрелась. Не считая освещенного окна ее спальни, окна УудПрая были темны. Никаких признаков жизни, кроме треска цикад. Перед ней расстилалась пыльная, бледная в лунном свете равнина, на краю которой горели огни ЗуЛайсы. Девушка бросила последний взгляд на дворец и, расправив плечи, пошла прочь.Путь до города был долог и утомителен. Джатонди не привыкла к пешим прогулкам. Она не раз с тоской вспомнила о королевском фози, древнем, но по-прежнему величественном сооружении, в котором, благодаря рессорам и мягким подушкам, так приятно было путешествовать. Паро мог без остановки довезти фози до самого города за каких-нибудь три часа, даже в самую жаркую погоду. Пешком ей так скоро не добраться, зато сейчас не придется жариться на безжалостном солнцепеке.Саквояж мешал двигаться, и все же девушка шагала довольно проворно. У Пирамахби она остановилась напиться, но в зловеще темневшие под луной руины заходить не стала. Задерживаться здесь тоже не хотелось.Луна уже садилась, когда она добралась до окраин ЗуЛайсы. Стояла глубокая ночь, и хотя городская жизнь не прекращалась круглые сутки, обычно в такое время на улицах бывало тихо. Но только не сегодня.Огни, шум толпы и оживление нарастали по мере того, как девушка приближалась к центру людского улья. Шум, громкий гомон, недовольство, выплескивавшееся в горьких жалобах и упреках. Все против вонарцев, заметила девушка. Проповедники Сынов призывают к бунту именем Аона. Джатонди ожидала появления солдат Второго Кандерулезского, готовых подавить беспорядки среди местного населения, как они уже проделывали это не раз. Но теперь толпы были слишком велики и враждебны. Джатонди быстро поняла, что фанатиков уже не сдержать силой — это не привычные беспорядки.В такую ночь вонарская резиденция, конечно, окажется крепко заперта и под надежной охраной. Наверняка, подумала Джатонди, у, ворот ее задержат. Однако если назвать себя, то должны впустить. А во Трунир, когда услышит что заставило ее просить убежища, не откажет в помощи.Джатонди старалась не думать о том, встретит ли в резиденции Ренилла. Вообще-то, он там работает. Наверняка рано или поздно они столкнутся. Он, может быть, смутится при встрече с ней. Она свое дело сделала, о чем с ней еще говорить?Но ведь он звал ее уйти с ним. Возможно, он говорил не всерьез. Тогда зачем вообще было говорить? Он ничего не выигрывал, наоборот, рисковал получить пулю в лоб.А если бы не Паро со своим пистолетом, приняла бы она тогда его предложение? Тогда, когда угроза ненавистного брака еще не выгнала ее из УудПрая? Пошла бы она за вонарцем по доброй воле? Быть может. А теперь? Если бы он снова позвал ее? Это вряд ли. А если все-таки? Что ей ответить? Этот вопрос так занимал Джатонди, что она почти не замечала дороги. Между тем толпа вблизи Сумеречных Врат стала гуще, а шум громче. Люди подзадоривали друг друга и страсти разгорались. Особенно раздражал толпу вид стоявших у Врат солдат в серо-коричневой форме. Джатонди же в задумчивости не заметила, что острый взгляд из толпы выхватил золотой венчик — знак касты Лучезарных — свисавший с ее зуфура; не видела, как те же глаза скользнули к ее лицу, сощурились, узнав; как обменялись знаками затесавшиеся в толпу недовольных молчаливые люди в темных плащах…Джатонди и не подозревала, что за ней следят. Она не Думала об опасности, пока та не настигла ее, но было уже поздно. Когда она проходила мимо темного провала переулка, оттуда высунулась рука и затащила девушку в темноту. Саквояж выпал у нее из рук, Джатонди вскрикнула, но другая рука тут же зажала ей рот. Новые руки вцепилась в ее плечи и одежду с пугающей силой, и, как ни билась пленница, ей не удавалось стряхнуть их. Кто-то высокий и крепкий обхватил ее сзади, зажимая одной рукой рот и нос, перекрывая крик и дыхание. Девушка почувствовала, что ее отрывают от земли. Лицо уткнулось в грубую ткань. Крикнуть она не могла, и ничего не видела.Отбиваться локтями не получалось: обе руки были крепко прижаты к бокам, но ногами она лягалась что было силы, пока не почувствовала, что второй враг схватил ее за лодыжки. Теперь ей оставалось только глупо и бесполезно извиваться, и столь же тщетно пытаться вздохнуть. Легкие разрывались, и под веками вспыхнул фейерверк искр. Потом красные огни в глазах померкли, и девушка соскользнула в беспамятство, где из всех эмоций оставалось одно лишь изумление. Разве она не Лучезарная из касты жрецов и правителей, разве особа ее не священна? Какой авескиец низшей касты осмелится поднять на нее руку? Невозможно представить! Изумление было последним, что она унесла с собой в пустоту.
Мир возвращался постепенно: ощущение твердой поверхности и теплого воздуха, боль. В мыслях полная неразбериха. Первым из чувств вернулся страх.Джатонди открыла глаза. Голова болела, в горле жгло. Щека прижималась к какой-то твердой поверхности, не теплой и не холодной. Шпильки где-то потерялись, и волосы разметались вокруг длинными иссиня-черными прядями. Окружающую ее обстановку удалось разглядеть не сразу. С глазами что-то было не так: видно, она их повредила. Взметнулся страх, но быстро отступил, когда она разглядела над собой свисающий на цепочках зеленоватый шар. В нем шевелились светящиеся, мерцающие точки.Хидри, вот откуда этот неверный свет. Этот вид освещения почти забыт после прихода вонарцев с их современными керосиновыми лампами и поразительными газовыми фонарями. Здесь, однако, еще сохранились старинные обычаи.Только вот где это — здесь?Никогда в жизни не бывала Джатонди в таких комнатах: стены, пол, потолок — все из странного переливчатого вещества. Стекло? Фарфор? Камень? Словно застывшая вода темного моря, отражающая в неподвижной глади мерцающие зеленые звезды. Она видела в этих крошечных волнах и собственное отражение. Мириады крошечных отражений, каждое чуть искажено, так что представление о реальности быстро терялось, если разглядывать их слишком долго. Гочанна моргнула, и крошечные лица сотен маленьких Джатонди моргнули вместе с ней, каждое чуть по-своему, каждое неуловимо чужое.Голова кружилась, но взгляду негде было отдохнуть. Оставалось только опустить веки, отгораживаясь от безумия, и только после этого вернулась ясность мысли. В голове вертелись тысячи вопросов.Кто посмел коснуться враждебной рукой Лучезарной? Люди запада, пренебрегавшие кастами, не задумались бы. Однако Джатонди смутно понимала, что ее похитители — не иноземцы. Другие Лучезарные, из жрецов или правителей? Из всех авескийцев только они могли решиться на подобное.Жрецы.Теперь она поняла, где находится. Конечно же, они унесли ее в ДжиПайндру. Больше некуда. Но что задумали Сыны? Всего несколько дней назад они писали гочалле Ксандуниссе, предлагая ей союз. Матери не нравилась эта мысль, но она пока не дала решительного отказа. Насколько было известно Сынам, она еще могла согласиться. А в этом случае нападение на единственную наследницу гочаллы кажется бессмысленным. Если, конечно, появление в УудПрае вонарского шпиона не сочли безмолвным ответом гочаллы. Сынам неоткуда было знать, что мать не принимала у себя вонарца и даже не знала о нем. Они должны были счесть, что правительница склонилась на сторону запада. Какая горькая насмешка!Итак, если Сыны Аона оказались во власти подобного заблуждения, похищение легко объяснить. Шантаж или месть — а может быть, и то, и другое. Им не приходит в голову, что Ксандунисса только обрадуется: ее избавили от непокорной дочери! В сущности, ВайПрадхи оказали матери услугу.Джатонди начала задыхаться, боль в висках и в горле усилилась. Не время давать волю чувствам. Нужно подумать. Вероятно, ей не грозит непосредственная опасность: они наверняка попытаются торговаться с гочаллой прежде, чем решатся причинить малейший вред ее дочери — но часы уже идут.Можно ли их убедить? Договориться с ними? Может, они поймут, что их добыча не представляет больше ценности? Отпустят ли ее, поняв, что держать в плену бывшую гочанну бесполезно, а убийство ничего им не даст? Возможно, но такой разговор нужно вести с кем-то, облеченным властью, а когда представится такая возможность?.. Однако рано или поздно дверь откроется, и кто-то войдет… Дверь? Где она? Глаза Джатонди распахнулись сами собой. Снова дрожащий, мигающий свет и мириады крошечных лиц. Отовсюду на нее смотрела она сама, отраженная в бесчисленных кривых зеркалах, но нигде ничего похожего на дверь или проход. Ни одного шва на поверхности морской глади. Отсюда нет выхода…Смешно. Просто необычная архитектура, вот и все. Она пробежала глазами по переливчатым стенам. Двери не видно. Отлично. Значит, она невидима. Чего нельзя увидеть, можно нащупать. Но о том, чтобы встать и начать ощупывать стены, пока нечего и думать: слишком кружится голова, слишком шумит в ушах, да и дверь все равно наверняка заперта. Нужно немного отдохнуть. Джатонди осталась сидеть, забившись в угол, прижимаясь спиной к неровной твердой стене. Множество лиц насмешливо уставились на нее со всех сторон, но на этот раз девушка не отвернулась от них, потому что ей показалось, будто маленькие губы шевелятся, хотя она точно знала, что ее рот плотно закрыт. И звучали слова, слова, которых она не произносила, если только разум не отказывал ей. Избранная возлюблена Аоном-отцом, она — его сокровище и Невеста Его. Она супруга Бесконечности, Матерь Вечности, предпочтенная Им из всех смертных. Здесь будет она Восславлена и познает Сияние, кое есть разум Отца. Его сила преобразит ее, в Его божественности обретет она полноту, ибо она — Сосуд, исполненный вечным Светом Его. Слова лились и лились, но Джатонди не понимала их смысла, и ее захлестывал ужас. Девушке понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой. Пришлось снова закрыть глаза, потому что зрелище бессчетных искаженных рожиц, уставившихся на нее отовсюду, мешало рассуждать здраво.Закрыв глаза, она сумела сосредоточиться на шепчущих голосах — мужских голосах (или не мужских?). Конечно, это Сыны Аона, это их свистящий шепот. Назойливые, вездесущие голоса не смолкали. Возможно, безумная проповедь должна была утешить и успокоить пленницу, но на Джатонди она оказала обратное действие. Очень скоро девушка не могла больше их слушать. Она закрыла руками уши. Стало легче, но все-таки звук проникал и через плотно прижатые ладони. Джатонди постаралась отстраниться от тихого шепота, думая о другом. Знай она пути Дворца Света, могла бы послать свой разум в полет сквозь время и пространство. Но девушке приходилось полагаться только на врожденное умение сосредотачиваться.Думать о положении, в котором она оказалась, не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49