— Живым я эту комнату не покину.
— Еще как покинете, — возразил Ульф. — Мы не собираемся убивать вас прямо сейчас. Так просто вы от нас не отделаетесь. Весь мир должен увидеть, как герцог расправляется с предателями. С тем чтобы потом еще долго никому из поганых колдунов и в голову не пришла мысль об измене.
— После моего ухода вам нет смысла бояться Избранных, — равнодушно пояснил ему Фал-Грижни. — Но советую — не слишком докучайте им. Они способны за себя постоять.
— Не в вашем положении советовать что бы то ни было кому бы то ни было. У вас у самого достаточно неприятностей, чтобы не ломать себе голову над чужими. Долго я ждал этого часа, Грижни.
— Я знаю. Вы мелкие людишки — и вы сами, Ульф, и вам подобные. У вас и мысли, и чувства, да и поступки мелких людишек. Но меня это сейчас уже не касается.
— Вот именно, — согласился Хаик Ульф. — Вас касается только то, что произойдет с вами, если вы не пойдете с нами, как вам приказано. И не думаю, чтобы вам хотелось узнать, что в этом случае произойдет.
— А чего я добьюсь, подчинившись вам?
— Вы сохраните жизнь — на некоторое время.
— Но она не нужна мне, — ответил Фал-Грижни. — Я уже достиг цели.
— Что еще за цель? О чем это вы?
Фал-Грижни окинул взглядом гвардейцев, взявших его в стальное кольцо, а затем ответил:
— Вы опоздали и поэтому проиграли. Моя смерть вам не поможет. Слова уже сказаны. Договор уже заключен.
— Что же вы сделали? — заволновавшись и стараясь не выдать этого, спросил командор.
Его гвардейцы и вовсе оробели.
— Тьма, окружающая вас сейчас, густая темень, топившаяся в этой комнате, со временем накроет всю страну, — посулил маг, устремившись взором вдаль, словно в будущее. — Станет жарко и сыро— как здесь сейчас. Тьма ослепит и задушит вас, она высосет ваши силы, вашу смелость и вашу волю. В тени этой кромешной ночи проснутся болезнь и безумие, ибо эта тьма злонамеренна по отношению к роду человеческому. Прямо сейчас она уже взялась за вас и незаметно подтачивает ваши силы. С каждым мгновением вы становитесь все слабее и слабее.
— Хватит! Нам неинтересно слушать весь этот вздор! — перебил его Ульф с притворным возмущением.
Что же касается гвардейцев, то они слушали сейчас в оба, будучи насмерть перепуганы.
— Но мое пророчество на этом не заканчивается, — продолжил Фал-Грижни. — Ночь, приход которой мною предсказан, темная и губительная для всего живого, будет кишмя кишеть существами, которые станут охотиться на вас и на ваших ближних точно так же, как вы сами сейчас охотитесь на меня. Жажду они удовлетворят кровью — вашей кровью и кровью ваших потомков. Там, где воцарится кромешная тьма, они пройдут, торжествуя, — и ваши сыновья расступятся перед ними, отдадут им свое добро, отдадут свою землю, отдадут мир и покой и в конце концов отдадут свою жизнь. Да будет вам известно, что эти существа, что ваши грядущие правители, пусть и не будут они принадлежать к роду человеческому, суть мои порождения!
Фал-Грижни на мгновение умолк, словно ожидая ответа, но никто не произнес ни слова. Хаик Ульф и его гвардейцы как будто онемели. Никогда еще Фал-Грижни не обладал подобным могуществом, никогда еще не излучал такую уверенность. Угрозы, которыми можно было бы пренебречь как бессмыслицей на устах у безумца, звучали с абсолютной убедительностью, с абсолютной проникновенностью, и не поверить им было просто нельзя.
—Тень, — продолжил он с ледяной однозначностью, — родится в самом сердце страны и поползет оттуда в сторону моря. Люди попытаются остановить ее продвижение, но у них ничего не выйдет, потому что наступление этой тьмы остановить невозможно. В конце концов им придется отступить перед нею — отступить вплоть до самого берега. И там, на берегу, они сгрудятся тысячами и десятками тысяч, пока в итоге не набросятся друг на друга, ибо их, наряду с отчаянием, охватит жажда убийства. Самые сильные и безжалостные захватят челны, стоящие на причале, — вот им, возможно, удастся спастись. Многие умрут от руки своих братьев. Остальные просто застынут на берегу, ожидая, пока на них не навалится великая тьма, чреватая существами, в ней обитающими. — Фал-Грижни говорил бесстрастно, как будто не угрожал и не пророчествовал, а всего лишь констатировал факты. — Запомните мои слова, занесите их в письменные анналы и тем самым сберегите до наступления великой тьмы, которую создал я. Такова последняя победа, одержанная мною в этой жизни.
Наконец лорд Ульф обрел дар речи.
— Это страшная сказка для маленьких детей. Никто из нас вам не верит.
Однако сам Ульф поверил, и его люди поверили тоже. Интуиция подсказала им, что так оно все и будет.
Гвардейцы принялись перешептываться, и один из них прорычал:
— А когда? Когда все это случится?
— Никогда, глупец окаянный! — яростно вскричал Хаик Ульф. — Ничего не случится. Только этого колдуна предадут суду, а затем казнят. Пошли, давайте вытащим его отсюда!
— Передайте герцогу, что он потерпел поражение.
— Сами передайте, пока он не вынес вам смертного приговора!
— Мы с герцогом больше не встретимся. Ну ладно, хватит. Мы уже обо всем поговорили.
— Вот именно. Гвардейцы! — вновь воскликнул Хаик Ульф. — Хватайте его!
И вновь его приказ остался невыполненным. Обнаженные лезвия мечей трепетали подобно тростнику при первых порывах урагана, однако никто не тронулся с места.
— Ты спросил у меня, — с тончайшей издевкой произнес Фал-Грижни, — когда все это случится. Ответ мой будет таким: когда звезда загорится в полдень, а львица родит дракона.
— Что за вздор он несет! — пробормотал один из воинов.
— Он рассказывает сны и говорит загадками. Все это ерунда. Он пытается запугать вас! — рявкнул Ульф. — Кронил, — обратился он к своему лейтенанту. — Если ты не выполнишь моего приказа, я собственноручно перережу тебе глотку. И я сделаю это прямо сейчас, в острастку остальным. Клянусь, так оно и будет.
— А может, мы просто-напросто запрем его здесь — и пусть сгорит заживо вместе со своим дворцом, — в отчаянии предложил Кронил.
— Время, о котором я говорю, возможно, отстоит от нынешнего на целые столетия, — сказал Фал-Грижни. — Но это не имеет значения — рано или поздно оно все равно наступит. Но чтобы развеять ваши сомнения, я на вашем примере покажу, что это такое. Для вас это время наступит здесь и сейчас.
И едва маг произнес эти слова, как факел в руке у лорда Ульфа, на миг ослепительно вспыхнув, зашипел и погас. Выругавшись, Ульф швырнул его на пол. Фал-Грижни произнес тихим голосом несколько слов — и точно так же сперва ярко вспыхнули, а потом погасли остальные факелы. Жаркая тьма надвинулась со всех сторон на сбившихся в кучу и перепуганных гвардейцев.
— Прекратите! — бессильно заорал на них Хаик Ульф. — Хватит робеть! Вытащите его отсюда!
Услышав приказ, Кронил бросился было вперед — но тут же его факел, перед тем как погаснуть, вспыхнул так сильно, что гвардейцу опалило бороду и брови.
По мере того как зной загустевал и становился все сильнее, начал раздаваться и какой-то странный гул, по воздуху заклубился дым; воины закричали, вслепую натыкаясь друг на друга, и в смятении остановились. Во влажном и в то же время обжигающе горячем воздухе кое-кто из них уже начал задыхаться. И надо всем этим, чистый и невозмутимый, как всегда, зазвучал голос Фал-Грижни:
— Такая тьма разольется по всему Далиону. Ночь, наполненная ужасом, ночь, не ведающая конца.
Еще один факел вспыхнул и погас. Тени, близкие и гнилостные, надвинулись на гвардейцев, тесня их железными руками, тогда как удушливый дым глубоко проник им в легкие. Один из воинов опустился на пол, лишившись чувств. Другой закричал истерически-высоким, чуть ли не женским голосом. Отчаянно бранясь срывающимся голосом, лорд Ульф неуверенно шагнул в сторону лорда Грижни. В багровом свечении, которое стало уже почти неразличимым, он увидел рядом с собой еще кого-то и понял, что это Кронил. Вдвоем они набросились на Фал-Грижни, который стоял неподвижно, как ледяное изваяние. Они тут же схватили его за руки. Маг тихо произнес несколько слов — и последний факел погас.
— Заткните ему рот, — еле слышно прошептал Хаик Ульф. Он и сам сейчас задыхался.
Гвардейцы пришли в ярость. Почувствовав, что их враг не сопротивляется, один из них бешено рубанул мечом, лезвие которого рассекло черный плащ мага и глубоко впилось ему в плечо. Когда гвардеец извлек меч из раны, тот был обагрен кровью. Грижни и звука не издал. Лишь самую малость обмяк в руках у тех, кто его держал, но остался на ногах.
— Не убивайте его! — заорал Ульф. — Еще не время.
Но гвардейцы не слышали его или не хотели слышать. Еще один воин обрушил на Грижни меч, потом еще один, а затем удары посыпались градом. Сейчас на Грижни набросились уже все, кто проник в комнату; приказы командора они пропускали мимо ушей. Плащ Фал-Грижни потяжелел, пропитавшись кровью. Маг медленно опустился на колени. Голову он по-прежнему держал высоко, а лицо его напоминало посмертную маску, хотя он все еще оставался в живых.
— Вы опоздали, — повторил он. — И поэтому проиграли. — Он говорил так тихо, что гвардейцам приходилось напрячься, чтобы разобрать смысл сказанного. — Опустится тьма.
И взбешенный, и вместе с тем испуганный, один из воинов неуклюже рубанул мечом по горлу их общей жертвы. Лезвие вонзилось между плечом и шеей. Кровь ударила из раны темной струей. Ульф и Кронил отступили на шаг, чтобы их не окатило. Лишившись их поддержки, Фал-Грижни упал лицом вниз на каменный пол; его тело в черном плаще накрыло пологом тьмы мозаичную карту Далиона. Даже в смертный миг он ухитрился прошептать слова заклятия — или, возможно, они прозвучали только в его мозгу, потому что никто из убийц не услышал их. Но тут же одновременно вспыхнули и погасли два последних факела в руках у гвардейцев, погрузив всю комнату в абсолютную тьму — в ту тьму, превыше человеческого разумения, которая лежала здесь раньше.
Оставшиеся во мраке гвардейцы закричали так, как могли бы взреветь на их месте насмерть перепуганные звери. Некоторые из них набросились на неподвижное тело Грижни и принялись вслепую осыпать его новыми ударами в тщетной надежде на то, что, стоит погаснуть последней искре жизни в теле чародея, и в мире восстановится привычный порядок вещей. Большинство воинов принялось бесцельно и безнадежно плутать во тьме. Воздух в комнате стал совершенно невыносимым, наполненный дымом и тем странным запахом, который резко усилился, как только окончательно погас свет. Трое гвардейцев лишились чувств. Остальные начали спотыкаться и падать; они кричали, но изо рта у них вырывалось лишь сдавленное хрипение.
Командор Хаик Ульф умудрился сохранить хладнокровие. Когда погас последний факел и в комнате воцарилась кромешная тьма, он заставил себя остаться на месте. Борясь с естественным импульсом броситься вслепую вместе со всеми остальными к выходу, командор попытался мысленно восстановить план комнаты, чтобы сориентироваться в ней. Он вспомнил расположение мозаичной карты, вспомнил, куда упал Грижни, вспомнил стол и в конце концов вспомнил дверь. И лишь зафиксировав мысленно ее местонахождение, Хаик Ульф двинулся в направлении, которое представлялось ему единственно верным. Идти было нелегко, потому что голова начала уже кружиться от жара и от недостатка кислорода. То и дело ему под ноги попадались безжизненные тела его собственных воинов и он грубо отпихивал их в сторону. Один раз лежащий у него под ногами зашевелился, и Ульф, чудовищно выругавшись, ударил его что было силы. Он почувствовал, как его кулак входит в мягкую беззащитную плоть, услышал сдавленный крик боли. Стиснув зубы, он продолжил путь. И вот он уже завидел призрачно-серый прямоугольник, каким казалась дверь из глубины комнаты.
Ульф радостно рванулся к ней — и споткнулся о тело лежащего без чувств гвардейца. Он упал и в падении ударился головой об угол восьмиугольного стола. Тяжко приземлившись, он застыл в неподвижности. И тело, и голова были разбиты. Он испытывал смертельную усталость и не понимал, что ему делать.
Но скоро отлично развитый инстинкт самосохранения помог командору прийти в себя и он мало-помалу зашевелился. Медленно перевел тело в сидячее положение и сделал паузу, чтобы собраться с силами. Дыхание у него было сбито, ориентироваться в комнате он перестал, голова раскалывалась. Тьма запечатала глаза, а крики и вопли обезумевших воинов заложили уши.
Ульф решил поискать хоть какой-нибудь источник света, но ничего не нашел. Тут рядом с ним споткнулся один из гвардейцев и в падении рухнул на своего начальника. Этот удар выколотил из легких Ульфа последние остатки воздуха, но все же ему удалось выругаться:
— Черт бы тебя побрал!
Узнать его по голосу было сейчас невозможно. Остающийся невидимым гвардеец испустил истошный вопль:
— Колдун! Он здесь! Он живой!
— Да ты что, идиот… — начал было Ульф, но договорить ему не пришлось.
Острое лезвие, просвистев во мраке, впилось ему в тело.
Ульф чудовищно закричал, почувствовав, как из свежей раны хлынула кровь. В ответ на этот крик его ударили снова — и на этот раз меч вонзился в жизненно важные органы.
Говорить Ульф уже не мог. Обливаясь кровью, испытывая невыносимую боль, он, однако же, оставался в сознании и вполне понимал, что именно с ним происходит. Он застонал — и новые удары обрушились на него, жаля, как слепые змеи. На этот раз за дело взялись несколько мечей сразу. Крик переполошившегося гвардейца привлек к себе внимание его собратьев — и теперь они яростно били, крушили, рубили в капусту простершееся на полу тело до тех пор, пока оно не застыло в полной неподвижности. И только тогда его оставили в покое.
Судьба оказалась немилосердна по отношению к лорду Хаику Ульфу — и его беспамятство обернулось лишь обмороком. Очнувшись, он обнаружил, что лежит на полу, весь израненный, однако в здравом уме и ясной памяти. Лежал он, хотя это так и осталось для него неведомым, всего в нескольких футах от бездыханного тела Грижни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46