Ни последовавший после этого странного шага бешеный натиск друзей и соратников отца, ни личная беседа с президентом, почему-то решившим, что просьба Роберто – выражение какой-то глубоко затаенной обиды, не заставили майора отказаться от задуманного. Смерть президента, перестановки в кабинете, включая назначение нового шефа пограничной службы, удачно заслонили собой от публики Роберто Кастельяноса, и он стал тем, кем хотел стать…
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел охранник Рамон. Две бутылочки с темным пивом, почему-то названным «Волчья голова»; и подносик с бутербродами в сочетании с голубой формой делали его похожим на официанта. Рамон поставил пиво на стол и попробовал убедить шефа посмотреть, какое шикарное шоу показывают по телевизору. Но Роберто не смотрел на Рамона и не слышал его. Глядя на майора, Рамон заключил, что начальник не в духе, и, удивленный, покинул кабинет. Ради хорошего шоу граждане Эль-Параисо обычно бросают любые, самые срочные, дела.
Майор торопливо прожевал бутерброды, выпил пиво и вернулся к столу. Бумажку с названием препарата он смял и бросил в корзину. Разложив на столе папки с анкетами, майор выбрал ту, где были анкеты людей, прибывших в Ринкон Иносенте с деловыми целями и имеющих визы на пребывание в стране на срок больше одного месяца. Эта папка была самой тощей: какие дела могут быть в Ринкон Иносенте?
С листа первой анкеты на майора смотрела угрюмая физиономия мужчины с лысым черепом и странно сощуренными глазами. «Адам Бочорносо», – прочитал майор и пристально всмотрелся в фотографию. По регламенту пограничной службы лицам, прибывшим в страну не с туристическими целями и просящим визу на срок более одного месяца, выдавалось временное удостоверение личности на испанском языке с фотографией – формальность, которая пунктуально выполнялась. Другая фотография наклеивалась на их анкеты. Такой порядок остался со времен последнего диктатора, стремившегося показать иностранцам с самого начала, что без внимания их здесь не оставят.
Лицо лысого Адама Бочорносо заинтересовало майора сразу. По анкете он был гражданином Панамы, представителем туристической фирмы «Роза ветров». Майор хорошо запомнил, что одним из последних впечатлений Луиса перед тем, как он впал в беспамятство, был образ незнакомого угрюмого лысого мужчины, который как-то странно и пристально рассматривал его в баре. Лицо Адама Бочорносо на фотографии было, бесспорно, лысым и угрюмым. Это лицо волновало майора.
Роберто встал, рассеянно прошелся по кабинету, и вдруг его движения приобрели лихорадочную быстроту. Сейф был распахнут, и в руках майора оказалась папка с грифом «Совершенно секретно». Майор вернулся к столу, и рядом с анкетой Лысана появилась мутноватая групповая фотография из бюллетеня Международной ассоциации по борьбе с наркотиками, в работе которой уже несколько лет участвовал специальный департамент пограничной службы Эль-Параисо.
Выпуск бюллетеня был целиком посвящен кокаиновой мафии Колумбии. Среди снимков была фотография одной из местных газет, подпись под которой гласила: «Эрнесто Суарес, глава самого могущественного кокаинового клана страны, дает торжественный завтрак для друзей и приближенных по случаю помолвки старшей дочери Ильделисы».
Папка была получена Роберто около месяца назад. Он несколько раз пробегал ее содержимое глазами, не обращая внимания на фото и концентрируясь, главным образом, на информации о маршрутах самолетов и самолетиков с кокаином, которые часто выбирали себе путь вдоль побережья Эль-Параисо. Застигнутые врасплох тропическими циклонами, эти самолетики падали в море. Иногда майору приходилось спасать бедных контрабандистов, которые обычно оказывались сопливыми юнцами, а чаще вылавливать или подбирать их искалеченные тела.
Подчиняясь какому-то инстинкту, Роберто потянулся именно к этой папке и без труда обнаружил на фотографии Лысана с тем же подозрительно сощуренным взором совсем недалеко от легендарного Суареса – человека, нажившего на кокаине десятки миллионов. Лысан щурился так угрюмо, что бокал с шампанским в его руке казался чем-то лишним.
Роберто профессионально отметил, что человека с такой гнусной физиономией легко запомнит самый нерасторопный агент. Майор был возбужден. Один из близких Суаресу людей находится здесь, в Ринкон Иносенте, уже неделю и планирует пробыть не меньше месяца, судя по визе! Что может понадобиться людям Суареса в Ринкон Иносенте? Граждане Эль-Параисо не употребляли и никогда не будут употреблять кокаин. Чтобы достигнуть того, к чему стремятся бедолаги-наркоманы, счастливым жителям Эль-Параисо достаточно услышать несколько тактов ритмичной музыки или выпить чашечку хорошего кофе, или понаблюдать, как раскачивает бедрами девушка, медленно идущая по улице так, словно она не подозревает, что ее сложную походку придирчиво изучают десятки мужских глаз…
Майор Кастельянос потянулся к аппарату секретной связи и, связавшись с дежурным офицером в столице, выяснил, что вертолет, на котором возвращается Гидо, вылетает через сорок минут. Гидо нужен был майору позарез.
Роберто никогда не утруждал себя попытками приобрести нужную информацию самостоятельно, если для этого существовали другие люди. Майор отводил себе роль мозгового центра, к которому стекаются сведения, где они обрабатываются и превращаются в новую информацию или в новый план, или в решение. Не мог же майор сам искать отель, где остановился этот угрюмый Адам Бочорносо, опрашивать прислугу, организовывать наблюдение! Даже если это необходимо срочно. Нет, Роберто твердо придерживался привычки, обзавестись которой советовал ему отец много лет назад, – иметь надежных людей, получать от них надежную информацию и не жалеть для этих людей ничего, конечно в пределах разумного.
«Суетиться могут позволить себе только женщины! Но и им это мешает!» – любил говорить покойный отец Роберто, на склоне лет выражавшийся исключительно афоризмами. Майор разделял эту мысль и не терпел суеты, которая вообще не свойственна гражданам Эль-Параисо, так как у них всегда много времени.
За окнами на смену коротким тропическим сумеркам пришел черный непроницаемый вечер. Майор выглянул из кабинета, прокричал приплясывающему от избытка счастья вокруг телевизора Рамону, чтобы тот приготовил кофе, и достал из специального деревянного ящичка огромную пахучую сигару «Золотой лев». Его пальцы привычно искали в столе отделанные перламутром щипцы, а глаза ритмично двигались слева направо, изучая и ощупывая каждое слово и каждую фразу бюллетеня. Когда чашка с кофе появилась на столе, Роберто решительно откусил головку сигары, сделал первый большой глоток кофе и закурил. В этот момент он, как настоящий житель Эль-Параисо, забыл обо всем на свете, наслаждаясь тонким сочетанием вкуса бразильского кофе и лучшего в мире табака.


* * *

Луиса разбудило шипение аппарата, которым граф измерял давление. За прошедшие сутки Хуан несколько раз навещал Луиса, выслушивал его сердце, измерял давление, и каждый раз на лице графа появлялось выражение страха. Давление и пульс целые сутки находились в критических пределах, и это ясно говорило графу, что его друг был на грани гибели. Будь Луис человеком хоть немного менее здоровым или более старым, его не спасло бы ничто. Доза препарата была убийственна, и это потрясло Хуана даже больше, чем название, которое сообщил ему майор по телефону. Граф не мог представить себе, как Луиса хватило на то, чтобы вести машину в полушоковом состоянии.
Луис открыл глаза, резко дернулся вперед, и его синие глаза широко раскрылись от боли. Граф улыбался.
– Ну как, Луиси? – По лицу Хуана никто и никогда не смог бы догадаться, что вопрос задан человеку больному.
Луис попробовал пошевелить руками, потом подвигал ногами и тихо прошептал:
– Ничего. Только все колет… Как будто везде маленькие иглы…
– Это скоро пройдет. Попробуй сесть! – Граф положил ладонь на затылок Луиса и слегка потянул на себя. Луис сел на кровати, морщась от боли. – Ничего, посиди немного. Я принесу твой завтрак.
– Какой завтрак! – Луис жалобно смотрел на графа глазами больного ребенка, которого хотят заставить есть манную кашу.
– Это очень легкий завтрак! – отозвался граф и направился к холодильнику. Он вернулся с высоким стаканом, наполненным жидкостью зеленовато-золотистых оттенков, в которой плавали кубики льда. Это был настой трав, который Хуан готовил в течение суток.
Луис сделал несколько глотков и бессильно упал на подушку.
– Не могу! – прошептал он.
– Допей! – настойчиво попросил граф, и Луис подчинился.
– Теперь бы кофе… – попросил Луис, но граф весело покачал головой:
– Ты, как всегда, торопишься, Луиси! Кофе завтра! Сейчас ты снова уснешь, а завтра будешь в норме. Только прошу тебя, Луиси, когда проснешься, делай все медленно, а если будет трудно или больно, позвони мне сразу. Впрочем, думаю, что утром я разбужу тебя сам.
– Спасибо, Хуан! – Глаза Луиса увлажнились. По мере того как после выпитого настоя трав по всему телу начала разливаться холодная и неудержимая истома, по мере того как отступала боль, Луис наполнялся благодарностью к своему целителю.
– Все уже прошло! Все самое тяжелое. Теперь спать! И больше ничего. Спать!.. Спать…
Луис снова спал. Хуан прикрыл его легким одеялом, включил кондиционер на максимальный холод и опустился в кресло. «Завтра Луис будет ходить!» – подумал он и заулыбался той открытой детской улыбкой, которая появляется на лицах добрых людей, когда их никто не видит. Граф улыбался так, потому что вдруг понял, что Луис сумел взобраться на высокую и для большинства людей недоступную ступень, когда человеческое тело может вынести невыносимое, а значит, на какое-то время быть выше смерти. По всем классическим нормам Луису нужно было бы лежать сейчас в реанимационном отделении, и, может быть, не одну неделю. А он садится почти сам и еще жалуется, что его что-то колет!
Счастливая улыбка скользила по лицу графа. В том, что Луис жив и, быть может, уже завтра будет ходить, была отчасти и его заслуга. Два года назад, когда состоялось их знакомство, Луис был мало похож на сегодняшнего Луиса. Подбородков у него было если не два, то, по крайней мере, полтора, а складок на животе – четыре. Еще – сутулая спина и вялые, сонные мышцы. Если бы это случилось с ним тогда… Тогда Луис, в лучшем случае, лежал бы в реанимации или там, где граф, будучи хирургом, все же избегал появляться, – в патологоанатомическом отделении. И ему пришлось бы вскрывать тело Луиса и составлять акт… Хуан усилием воли отогнал от себя эти мысли. Он принадлежал к редким людям, которые умеют управлять мыслями и чувствами так же легко, как остальные подчиняются им.
Граф взял Луиса за руку. Пульс стал реже и мощнее. «Все будет совсем в норме через два-три дня», – подумал он. Доктор Хуан Сантос Родригес был хорошим врачом, и пульс говорил ему больше, чем иному механику от медицины дают десятки клинических исследований.

Граф рывком поднялся с кресла и устремился к входной двери. Он никогда не ходил прогулочным шагом и непринужденно переходил на бег, если обстоятельства позволяли ему сделать это. То, что люди ходят медленно, по его мнению, было одним из худших предрассудков цивилизации. Поведение ребенка, который, увидев перед собой какую-то цель, бежит к ней так быстро, как позволяют его силы, граф считал образцом для людей любого возраста и пола. Любопытно, что никто и никогда не спрашивал Хуана, почему он так быстро ходит и бегает. Просто люди, с которыми его сталкивала жизнь, постепенно, сами того не замечая, начинали подражать ему и двигаться быстрее.
Когда граф вышел из дома, его взгляд упал на сиротливо приткнувшуюся у забора машину Луиса. Он открыл дверцу «сакапунты», и ему в нос ударил запах свиней. Посмотрев на часы и отметив, что до операции еще есть время, Хуан сел на горячее сиденье, повернул торчавший в замке зажигания ключ и поехал на станцию обслуживания. Там «сакапунта» была тщательно вымыта, снаружи и внутри, причем внутри машину вымыл сам граф, вполне обоснованно не полагаясь на аккуратность рабочих. Машину осмотрели и сменили масло. По дороге назад Хуан заехал в магазин и купил новые чехлы нарядного оранжевого цвета, и «сакапунта» стала похожа на огромную божью коровку.
До операции оставалось два часа. Обычно перед операцией граф отдыхал – расслабленно лежал в кресле в своем огромном кабинете в клинике и медленно пил кофе. Но болезнь Луиса расстроила обычный режим графа. Дома его ждала Люси, которой он должен был рассказать сказку. Люси спала днем не очень много, но сказки отца были неизменным ритуалом, без которого графиня не засыпала и вообще отказывалась ложиться.
– Папа, а почему Луиси столько спит? Сейчас же день! – Графиня выражала свое беспокойство о судьбе Луиса.
– Он немного заболел. Но завтра, я думаю, он выздоровеет, – ответил граф.
– И мы пойдем вместе плавать! – Люси запрыгала на месте, звонко похлопывая себя по загорелому животу. – И бегемота возьмем плавающего! – Картина морского купания вместе с Луисом и бегемотом отражалась в синих, как море Ринкон Иносенте, глазах графини.
– Да, конечно! – согласился Хуан.
Люси долго не засыпала. Казалось, беспокойство отца передается ей. Когда граф вышел из детской, до операции оставался час.
Хуан пребывал в необычном волнении. Он только сейчас окончательно осознал, что произошло невозможное! Здесь, в Эль-Параисо, в стране, где никто, никогда и никого не убивает, потому что здесь нет такой традиции – убивать людей, произошло покушение на Луиса, человека веселого, доброго, ничем не связанного с миром насилия. Покушение необъяснимое, странное до глупости.
Если пытаться убивать человека, то есть тысячи более эффективных и надежных ядов, тысячи других возможностей убить и скрыть следы преступления. Если же кто-то хотел что-то выпытать у Луиса, а похоже, что это именно так, то почему ему дали смертельную дозу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45