Прямиком из Берлина Сева Непомнящий прибыл в Москву, совершенно точно зная, чем станет заниматься, где учиться и что делать потом.
В итоге все сложилось успешно, он быстро нашел работу – в реставрационных мастерских Суриковского института, вечерами учился в школе рабочей молодежи, потом – на рабфаке, потом – держал экзамены, разумеется, в Суриковский, на факультет искусствоведения.
И – поступил.
Небольшое полотно, привезенное из Германии – аккуратно переложенное пергаментом и картоном, – все это время лежало на дне его солдатского чемодана, под стопкой чистого белья, пузырьком одеколона и еще какими-то пожитками, необходимыми молодому одинокому человеку.
Здесь следует, видимо, отдать должное выдержке и терпению Всеволода Серафимовича, тем паче что лет ему было еще очень мало – немногим за двадцать, а в этом возрасте люди, как правило, горячи и нетерпеливы. Особенно если уверены в своей правоте.
Всеволод был уверен, однако ж только к концу третьего курса решился наконец открыть человечеству свою тайну. И, надо сказать, подготовился к этому событию основательно.
Курсовая работа вполне «тянула» на приличную монографию. Посвящалась она, разумеется, творчеству Ивана Крапивина. И в частности, подлинной истории лучшего крапивинского портрета – «Душеньки».
Истории – а не легенде, что, собственно, и вознамерился доказать Непомнящий. И почти доказал – перелопатив бездну всяких документов, копаясь в архивной пыли до помутнения рассудка.
Но история – историей.
Несокрушимый аргумент молодого исследователя, бесценный – как полагал – дар в сокровищницу русской живописи ждал своего часа в чемодане, под узкой продавленной койкой в студенческом общежитии. Небольшой женский портрет, волей судьбы оказавшийся в солдатском чемодане рядового Непомнящего, был – по его глубокому убеждению – именно тем крапивинским шедевром, существование которого пессимисты отрицали, оптимисты – признавали, но считали утраченным безвозвратно.
С этим шел студент Непомнящий на защиту курсовой работы, полагая, что через пару часов она станет много большим.
Он был честолюбив на все свои двадцать с лишком.
И… потерпел сокрушительное поражение.
То есть курсовая прошла «на ура».
«Блистательная версия, молодой человек, хотя не бесспорная – но в любом случае прекрасная основа для серьезного научного исследования!»
«Для истории слишком романтично, больше для мелодрамы. Но – почему нет? Дерзайте!»
И далее в том же духе.
«Душеньке» повезло значительно меньше. Случилось худшее из всего, что может произойти с полотном великого мастера, разумеется, кроме физического уничтожения, – авторство не признали.
Конечно, Непомнящий не намерен был сдаваться.
Последовало множество экспертиз, и разные, самые признанные в ту пору специалисты в один голос отмечали высочайший художественный уровень работы.
Значительно выше, чем в работах Крапивина! – таков был главный аргумент.
При том признавали вроде «наличие некоторых характерных для Крапивина приемов письма» и даже «вполне крапивинскую манеру в целом».
"Но – внутренняя экспрессия образа в гармонии с абсолютной внешней статикой! Нет, увольте!
Какой, право слово, Крапивин?! Это живопись совсем другого уровня! Улыбка, которую замечаешь не сразу, но сразу чувствуешь. Леонардо! Да, да, это сопоставимо…"
Потом начался поиск «достойного» автора.
И очередная серия пристрастных, скрупулезных исследований.
Аргунов, Кипренский, Рокотов…
Эксперты сокрушенно качали головами – и разводили руками, Не смогли!
На светлом лике Душеньки отчетливо проступила тень позорного клейма.
«Н/х» – творение неизвестного художника, вещь, по определению, второсортная, независимо от подлинной ценности. Так уж заведено в советском искусствоведении.
Место «н/х» – в лучшем случае в музейном хранилище. Хотя какой он, к черту, лучший, этот случай?!
В хранилищах сырость, и плесень, и холод зимой, а летом – жара и сушь, и крысы величиной с котов, и коты, которые известным образом обживают свою территорию.
Впрочем, заточение в хранилище «Душеньке» не грозило – по крайней мере серьезных попыток изъять полотно у Непомнящего никто не предпринимал.
Интересовались, конечно, в разных инстанциях: откуда взялась непонятная картина?
Всеволод Серафимович отвечал заученно: «Трофейная, с фронта», – и было достаточно.
Тогда много разных вещей оказалось в стране и особенно в столице.
Трофейных.
Разобраться с каждой – у разных структур руки были коротки.
А в некоторых случаях, пожалуй, что и нос не дорос.
Чего уж цепляться к бедному студенту?
Осталась «Душенька» в чемодане.
Много позже, когда Всеволод Серафимович был уже известен и даже знаменит, он снова вернулся к этой теме. Снова были экспертизы и ученые споры – разумеется, совершенно в ином ключе, чем когда-то. Но, по сути, все осталось по-прежнему.
Просвещенная общественность, вслед за высоколобыми специалистами, отказалась признать кисть Ивана Крапивина. Хотя снова – и с гораздо большей помпой – пропела славу безымянному живописцу, создавшему шедевр.
В итоге Всеволод Серафимович на общественность плюнул – разумеется, гипотетически, – водрузил «Душеньку» в своем доме на самое почетное место и вдобавок велел прикрепить к массивному багету бронзовую табличку с именем Ивана Кравпивина.
Чтоб знали.

И выходит – знали.
В то роковое воскресенье убийцы забрали «Душеньку».
Портрет исчез вместе с другими крапивинскими и прочими работами, однако в официальный список похищенного, составленный и разосланный, как полагается в таких случаях, включен не был.
На картину не было атрибуции – документа, подтверждающего художественную и историческую ценность произведения.
Тогда никто не обратил на это внимания.


Часть вторая
Москва, 3 ноября 2002г., воскресенье, 11.15

Он и теперь улыбался, снова и снова возвращаясь мысленно к давешнему разговору, глубокому и непростому, каким бывает хорошее французское вино. И уж если приходится оно кстати – повезло, вечер удался. А вечер действительно удался.
Потому и пребывал теперь Игорь Всеволодович в прекрасном расположении духа. Так, улыбаясь, подъезжал к дому.
Предусмотрительно расчищенная дорожка вела к гаражу – автоматические двери бесшумно раздвинулись, освобождая проезд.
Подземная стоянка была почти пустой.
За большинством соседей машины подавали откуда-то извне, из каких-то специальных гаражей, в полном комплекте – с водителем, охраной, специальными номерами и сигналами, если требовалось – сопровождением.
Строго по желанию клиента.
Те, кто возил себя сам, уже отправились по делам – стрелки часов приближались к полудню.
И тем не менее в гараже было как-то людно.
Впрочем, Игорь Всеволодович еще не успел оглядеться, как рядом с ним оказались двое крепких ребят, одетых неброско, скорее спортивно, нежели элегантно.
– Господин Непомнящий, Игорь Всеволодович?
– Да, а в чем дело?
– Московский уголовный розыск. Вы не будете возражать, если мы все вместе поднимемся в вашу квартиру?
– Интересно, если я буду возражать – вы не подниметесь?
– Поднимемся, но чуть позже, когда привезут санкцию.
– Отродясь не был бюрократом. К тому же раньше сядешь – как говорят в вашем ведомстве – раньше выйдешь.
– Это точно.
– Ну, прошу!
– Еще одна просьба, Игорь Всеволодович.
– Мне пойти погулять?
– Нет, что вы. Просто машина… Пока мы все здесь – хотелось бы ее осмотреть.
– Валяйте. Если уж я пригласил вас домой, надо идти до конца, будем считать: машина – предмет интерьера.
– Спасибо.

Игорь все еще рассчитывал на недоразумение.
Дурных мыслей относительно прошлого инцидента не было – слишком убедительным и крепким было соглашение, достигнутое ночью.
Машину между тем обыскали быстро и аккуратно;
– Что в этом пакете?
– Картина.
– Боюсь, нам придется пригласить понятых.
– А домой их нельзя пригласить? Отказываться от полотна я не собираюсь.
– Мы вам верим, но – положено.

Далеко искать понятых не пришлось – два охранника, дежурившие в гараже, приблизились к машине с невозмутимыми лицами. Их можно было понять. Нейтралитет удобен для всякого случая. Как бы ни развернулись события потом.
«Душенька» была извлечена из пакета, продемонстрирована присутствующим.
Игорь Всеволодович сообщил, что картина принадлежит ему, хотя официально сделка еще не оформлена, потому как полотно находится у него менее суток.
– Это, – сказал старший из оперативников, – понятым уже не интересно. Если не передумали – приглашайте.
– Приглашаю!

В квартире, оглядевшись многозначительно, но скорее с одобрением, нежели наоборот, опера наконец персонифицировались в сознании Игоря Всеволодовича в троих вполне интеллигентных с виду молодых людей, одетых подчеркнуто небрежно, но без эпатажа.
На улице он бы принял их за компьютерщиков или мелких клерков риэлторской конторы.
– Итак, господа, вы пригласились ко мне для того, чтобы сообщить пренеприятное известие?
Операм поведение Игоря Всеволодовича импонировало. Он не впал в истерику, не стал оглушать именами высокопоставленных друзей, не хватался за телефон и даже не вспомнил про адвоката.
В итоге схожая манера общения была принята обеими сторонами.
Так было проще.
– В общем, да. Но прежде мы должны задать вам несколько вопросов.
– Тоже, возможно, пренеприятных.
– Валяйте.
– Итак, вы подтверждаете, что знакомы с Галиной Сергеевной Щербаковой?
– Подтверждаю. Я ведь уже говорил – не далее как вчера имел удовольствие приобрести у нее картину. Тогда, собственно, и состоялось знакомство. Документы не оформлены пока, тоже объяснял, но если надо – могу объяснить подробно. Знаете, ребята, я ведь не первый год занимаюсь антиквариатом – здесь нет криминала, поверьте. Странная история – это правда. Но не криминальная.
– А в чем странная?
– Это долго. Но если будете слушать, могу даже сварить кофе.

Идея попить кофе пришлась сыщикам по вкусу.
И слушали они внимательно.
А чего бы, собственно, не слушать?
История была захватывающая, даже для ушей искушенных. Для них, пожалуй, в большей степени, потому что изысканная была история, хоть и кровавая – тонкая и романтичная.
Однако ж закончилась.

– Стало быть, картину Щербакова принесла вам вчера, прямо в Центральный дом художника. На антикварный салон. И передала практически безвозмездно, руководствуясь, так сказать, благородным порывом. Картина-то, по идее, ваша. Я правильно излагаю?
– Абсолютно, но в отличие от меня – коротко.
Улыбчивый опер в этот момент шутки не принял или не заметил.
– Игорь Всеволодович, сейчас я задам вам вопрос, который уже задавал. Не удивляйтесь: в нестандартных ситуациях люди иногда путаются во времени, даже совсем недавнем. Итак, Щербакова с картиной появилась именно вчера, второго ноября, в субботу?
– Да.
– Вы категорически в этом уверены?
– Послушайте, ребята, не дебил же я! Салон работал вчера первый день. Собственно, вчера он открылся.
Понимаете? Не великое, конечно, но все же – событие.
Трудно спутать. Но может, вы уже объясните, в чем дело?
– Дело, Игорь Всеволодович, заключается в том, что второго ноября, в субботу, около десяти часов утра, Галина Сергеевна Щербакова была убита в своей квартире. Картина «Душенька», которой она очень дорожила как памятью об отце – боевом партизане. Герое Советского Союза, похищена. Такие дела, Игорь Всеволодович.
– Каком еще отце? При чем здесь партизан и Герой Советского Союза?! «Душеньку» мой отец привез из Германии, и до самой его гибели она находилась в нашем доме.
– Это, конечно, вопрос. И ответить на него, возможно, придется – ниточка, как говорится, может привести в далекое прошлое. Но – косвенный. Потому что убийство совершено в настоящем. Буквально вчера.
– И существует еще одно пренеприятное обстоятельство. Галина Сергеевна Щербакова вела дневник, очень подробный, надо сказать, так, знаете, по-стариковски: «проснулась, думала, по дороге в магазин встретила… Потом читала. Толстой иногда волнует меня, как раньше…» Так вот, в этом самом дневнике она не раз и не два – многократно упоминает о том, как вы атакуете ее с просьбой продать «Душеньку», а она все сопротивляется соблазну. И вот ведь какая незадача, Игорь Всеволодович, аккурат в среду, то бишь за три дня до смерти решилась-таки старушка расстаться с реликвией. Позвонила вам – подробно, кстати, описала ваше ликование. Вот. А встретиться договорились у нее дома, второго, в субботу. Она и про салон не забыла, написала, что вы попросили увидеться пораньше, чтобы успеть к открытию. И – похвалиться перед коллегами. Такие вот откровения… с того света.
– Бред какой-то. Полный бред. Бред. Я ничего не понимаю…
– Вот и не переживайте особо прежде времени. Случаи – они, как известно, бывают разные. А у старушек вроде нашей потерпевшей очень часто едет крыша. И далеко уезжает, должен заметить. Женщина, которая назвалась Галиной Сергеевной, вполне может оказаться преступницей, убийцей, мошенницей на доверии, вообще черт знает кем. Тогда копать нам – не раскопать.
– Но она ведь даже денег с меня не взяла!..
– О, Игорь Всеволодович! Сами знаете, где бывает бесплатный сыр. Неизвестно, в какую мышеловку вас пытаются заманить. Но как бы там ни было… И как, откровенно говоря, нам ни жаль, на данный момент вы – один из подозреваемых по делу. Потому прошу, как говорится, проследовать за нами. Не думаю, что надолго. Побеседуете со следователем, тот оформит протокол и, вероятнее всего, изберет мерой пресечения подписку о невыезде.
– Да ладно тебе человека кошмарить! Подписка, Игорь Всеволодович, можете даже не сомневаться. Так что в жизни вашей мало что изменится. Переживания, конечно, тревоги… Но если совесть чиста – простите уж за банальность, – чего колотиться-то? Ну, поговорите для собственного спокойствия с каким-нибудь адвокатом. Наверняка есть знакомые или приятели в этой сфере…

Москва, 3 ноября 2002 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36