Ребята били по воротам. На фоне остальных Анатолий Бышовец нехотя, небрежно бил по мячу, главным образом, нанося удары «подсечками», «подрезками». Качалин его поправил. Он, как мне показалось, умышленно засветил мяч метров на сто выше ворот.
– Ты, что, Анатолий, нарочно?
– Я так бью, – ухмыльнувшись, ответил он Качалину и отправился играть в квадрат.
Качалин сдержался. Этот случай мы обсуждали вечером у себя в номере. В обычной обстановке, говорил я, можно было бы и не придавать ему большого значения, но ведь через два дня играть матч, который на четыре года определит судьбы нашего футбола, это вызывает серьезные опасения. Гавриил Дмитриевич, не менее меня озабоченный этим обстоятельством, своей линии все же не изменил. Решил верить игроку до конца и проглотить горькую пилюлю неуважительности, чтобы не оборвать в напряженнейший момент ниточку, за которую можно вытянуть всю цепь подготовки коллектива к решению ответственной задачи.
Хоть «собственная песня» футболиста была фальшива, наверное, и самому исполнителю она не нравилась, но наступить ей на горло оказалось труднее, чем допеть до конца. И Анатолий допел: после ужина ушел к себе в номер, как ни в чем не бывало. Он жил с Валерием Паркуяном, своим близким товарищем, которого любовно называл «Паркуша». Мне представилось, что в тот вечер, когда мы – Качалин, Парамонов и я – обсуждали этот эпизод в нашей гостиной, то Анатолий и Валерий у себя в номере тоже не обошли эту тему.
Нитка моих отношений с Анатолием напряглась до предела. Я ему лично своих недовольств не высказывал. Индивидуальные беседы с ним вел Гавриил Дмитриевич. В таких случаях двусторонний нажим может вызвать только раздражение. Но он не мог не слышать моих откликов на его поведение. Во всяком случае, протест в свой адрес, как мне показалось, я заметил. Когда находишься в поездке, скрыть в коллективе ничего нельзя. Каждый, если можно так сказать, обладает абсолютным кулуарным слухом. Любой оттенок в голосе, нюанс в действии улавливается почти безошибочно. В столовую вошел Анатолий и всем присутствующим дал подписать фотокарточку команды, кроме меня. Парень он воспитанный и не преминул бы подождать собирать автографы, пока я нахожусь здесь. Но он не захотел скрывать своего отношения ко мне. Я подумал: холодная война.
Может быть, именно поэтому сон не шел ко мне. А рядом в кровати, лежа навзничь, с блаженной улыбкой на лице еле слышно во сне посапывает Парамонов. Наверное, он уже играет в финале, и я ему завидую. За день он так набегается по футбольному полю вместе с игроками, что на психологические этюды ему ни времени, ни сил не хватает.
Допускаю, что врач-психолог иронически улыбнется на мучившую меня бессонницу по такому пустяку, как «проблема Бышовца». Никакой, мол, и проблемы не было: надо было посоветовать Анатолию, скажем, аутогенный метод тренировки, а самому излишне не нервничать по такому ничтожному поводу, и сон бы сразу пришел.
Но у нас в гостиной на столе лежали сотни писем, телеграмм, посланий со всех концов нашей страны. Все они были полны надежд и пожеланий. О безмятежном сне не могло быть и речи, если хоть один игрок, пусть самый запасной из запасных, хоть немного не в своей тарелке…
Такие дни, как 31 мая 1972 года, футболистами не забываются: открытие чемпионата мира. Жребий сделал свой выбор, мы встречались с хозяевами поля. Я думаю не ошибусь, если скажу, что большего напряжения, чем в этот день мне переживать не приходилось. Были матчи, исход которых по своему значению превосходил этот. К примеру, финал олимпийского турнира или финальный матч на Кубок Европы. И все же там не было такого ажиотажа и напряжения, какое испытывали мы в Мексике. И в Мельбурне, и в Париже мы играли с нейтральными командами. «Чужих стен» не боялись. Здесь за десять дней пребывания мы столько насмотрелись и наслышались о подготовке мексиканцев к этому дню, что размах события принял значение общегосударственного престижа.
Кто-то из бывалых журналистов высказал мнение, что чемпионат мира ничего особенного с собой не несет и ничем вроде бы от обычного календаря на первенство страны не отличается.
Думается, что это кокетство бывалостью. Я был на мировых чемпионатах мира четыре раза. Города, в которых проводятся состязания, преображаются. Даже такая громадина, как Мехико, с его четырехмиллионным населением, казалось, не имел уголка, где бы чем-то не был обозначен мировой чемпионат. Или популярнейший Хуанито, сделавший своего создателя-художника богатеем, или бандерили, вымпела, флаги всех участвующих стран в неисчислимом количестве смотрели на вас с витрин магазинов, рыночных палаток, уличных ларьков, рекламных стендов. Трудно вообразить феерическую красоту иллюминированного на футбольные темы вечернего Мехико. Море электрического огня, пляшущих, скачущих, движущихся фигурок, мячей, цифр, сочетаний букв – и все о футболе, о футболе… И темпераментный, живой, неугомонный, не устающий говорить о футболе мексиканский болельщик. Любовь к футболу мексиканского народа пока превышает его чисто спортивную квалификацию. В табели о рангах сборная команда Мексики занимает скромное место. Но все же из девяти финальных турниров этого высшего футбольного соревнования Мексика участвовала в семи. Высшее достижение – одиннадцатое место в 1962 году, в иных турнирах впереди таких грандов мирового футбола, как Испания, Уругвай.
Если команда Мексики не могла до сего времени предъявить в выступлениях на первенствах мира преимуществ в технике и тактике игры, то темперамента и волевых усилий у нее всегда было достаточно. Тем более этого нужно было ожидать на «Ацтека».
Было чудесное мексиканское утро. Солнце еще не успело перегреть охладившийся и очистившийся за ночь воздух. В тени веяло прохладой, и на горизонте четко просматривалась «Спящая женщина» – удивительно верно вырисованная вершинами гор фигура лежащей женщины.
Мы рано встали, чтобы успеть до игры спокойно позавтракать. На установку, проводившуюся в тени развесистых кустов, ребята собрались, как это обычно бывает в дни ответственных состязаний, в сосредоточенном молчании.
Гавриил Дмитриевич рассказал план игры и объявил состав команды. Открыть чемпионат мира выпала честь – Анзору Кавазашвили, Геннадию Логофету, Альберту Шестерневу, Владимиру Капличному, Евгению Ловчеву, Виктору Серебрянникову, Кахи Асатиани, Владимиру Мунтяну, Гиви Нодия, Анатолию Бышовцу, Геннадию Еврюжихину.
Я следил, по давней привычке, за внешними признаками состояния футболистов. Одним из положительных симптомов является зевота. Помню, перед полуфиналом европейского чемпионата в Марселе у одного из руководителей, впервые выехавшего с футбольной делегацией, это вызвало недоумение. После установки он обратился ко мне с укоризненным вопросом: в чем дело, Андрей Петрович, такая игра, а участники на совещании зевают?
Он был очень удивлен, когда я ответил, что все в порядке, значит, к бою ребята готовы. В самом деле, это зевота ничего общего с апатией и скукой не имеет. Наоборот, она свидетельствует о небольшой нервозности, без которой волю к победе не разбудишь. Мы выиграли тогда три-ноль у сборной команды Чехословакии.
Такое состояние наблюдалось и перед отъездом на «Ацтека». Ребята позевывали, но ведь это только симптом. Рассчитывать на него – дело не надежное. Кто знает, где тут истина. Там же, в Мексике, Пеле выступил против психолога-врача: «Когда врач уверяет, что команда психологически к встрече готова, она, как правило, играет очень плохо»…
Но морально-волевой настрой никаких опасений вроде бы не внушал. Беспокоило другое: не было уверенности в передней линии команды. Ведь за три последних матча мы забили всего один гол. Правда, и защита пропустила один. Но все равно, такая результативность не веселила.
Ровно в 10.00 мы сели в свой автобус, каждый на свое, строго определившееся место. Так уж принято. Суеверие это или просто привычка, но не приведи бог, если кто-то сядет на чужое место. Настроение у «хозяина» будет испорчено. Затрещали полицейские мотоциклы. Приветливо помахали руками синьор Маноло Дельвади с супругой и заливистой руладой подал сигнал к отъезду общий любимец, черный пудель Цукки.
Несмотря на самые энергичные действия Чикуки по обеспечению нам беспрепятственного проезда, мы опаздывали. На дорогах творилось что-то невообразимое. Ни у одного стадиона мира мне не приходилось видеть такого скопления автомобилей, как на пути к «Ацтека». Средняя норма времени разъезда после матча – полтора часа. На открытие чемпионата мира, казалось, устремилось все несметное количество автомобилей мексиканской столицы. Делегация ФИФА во главе с сэром Роузом пробивалась к стадиону около двух часов. При нормальной обстановке на это понадобилось бы минут двадцать-двадцать пять.
Чикука с партнерами превзошел самого себя. Мы прибыли на стадион, когда мексиканские футболисты, уже раздетые, заходили в часовню, смежную с раздевалкой, помолиться мадонне о ниспослании победы. Нам как раз хватило времени, чтобы одеться и приготовиться к выходу на парад. А в этот момент Гранаткин, обеспокоенный ложным известием, что мы, чтобы сохранить силы, якобы не хотим выходить на торжественный церемониал, прямо из центральной ложи, прыгая через барьеры трибун «Ацтека», прибежал к нам в раздевалку для наведения порядка. Но Шестернев уже стоял во главе шеренги своих партнеров. И через минуту команда расположилась на разметке против центральной трибуны.
Трибуны гремели, звенели, шумели, трещали, кричали: «Ра-ра-ра!..» Вдруг на мгновенье все смолкли и стало жутко. Тишина напугала. Оркестр заиграл национальный гимн, и 100-тысячный хор запел. Измерить степень давления на психику игрока этого пения невозможно. Радио и телевидение не могут полностью передать атмосферу стадиона. Многоцветие флагов, транспарантов, вымпелов, шумовые эффекты многотысячных перекличек организованных групп болельщиков, барабанная дробь, завывание труб и трескотня трещоток, и все это под палящими лучами солнца, отвесно падающими на неприкрытые головы футболистов.
Кипящий котел страстей!..
На другой день – 1 июня – я отметил в своем дневнике:
«Вчера сыграли с Мексикой: ноль-ноль. Это была солнечная битва на „Ацтека“ – иначе не скажешь. Как сообщают газеты, на трибунах во время матча произошли два смертельных случая. В одном „виноват“ Кавазашвили. Когда Лопец бил головой по воротам и Анзор отбил, казалось бы, неизбежно проходящий в ворота мяч, то почитатель мексиканской команды не перенес разочарования – сердце у него разорвалось. Среди зрителей обмороки были не единичны. Кто-то, неудовлетворенный исходом матча, покушался на самоубийство.
Ноги у наших ребят были «чужие». По-видимому, раскованности в этой обстановке обрести не смогли. Газеты полны откликов на игру.
Стенли Роуз: «Мексика была ближе к победе, но русские не поддались»…
Корреспондент газеты «Эксцельсиор»: «За нас были солнце, высота, поле, народ, и все же мы не победили»…
Ральф Рамсей: «Русские выиграли у солнца и высоты»… И добавляет: «Если бы я был тренер, то не был бы удовлетворен игрой полузащиты»…
Диди: «Русские недостаточно двигались»…
Стефан Божков: «Кто проиграет Бельгии, не попадет в четвертьфинал».
Все они были по-своему правы. Но и у нас есть свое мнение. Все мы – и игроки, и руководители – сходимся на одном, что полученное очко для нас более ценно, чем потерянное.
Играли мы неважно. Но подавлены этим не были. Я убежден, что мы встречались с самым трудным противником в нашей подгруппе. Изможденные после игры, никто никуда не хотел идти. Приглашения на айс-ревю, в кино, варьетэ остались неиспользованными. Ребята потеряли в среднем по три килограмма веса. Руководство – по два с половиной. Все мы взвешивались до и после игры. Сидевший с нами вместе за столом Ловчев, обращаясь ко мне и Парамонову, тихо сказал:
– Вы говорили, что первому матчу надо отдать все силы – моральные и физические. Мы отдали их. Я сейчас и есть не могу. Добраться бы до постели.
Это хорошо. Никаких претензий к спортсмену, кроме похвалы, если он в борьбе отдал все свои силы. Но ведь Диди говорит, что русские недостаточно двигались. В чем тут дело: не смогли освободиться от груза перенапряжения?
Задуматься об этом меня заставил разговор с Бышовцем в перерыве матча. В первой половине игры Анатолий не оставил впечатления центрального нападающего, действующего с отдачей всех сил, играющего активно с мячом, и что не менее важно, без мяча.
Вдруг в душевой комнате, обращаясь ко мне, он сказал:
– Открываюсь без конца, чувствую, что легко убегаю, просто проскакиваю мимо противника – не дают, прошу, кричу: дай! – не дают! Ну, что делать, Андрей Петрович?
Я понял, что мы стоим на полярно противоположных точках зрения о происходящем на поле. Явление в футболе не редкое. Игрок думает, что он все делает верно и хорошо. А сторонний наблюдатель считает, что он все выполняет ошибочно плохо. Это я знаю по собственному опыту. Бывало идешь с поля с огромным чувством удовлетворения от своей игры, а в раздевалке тренер спрашивает: «Что с тобой сегодня, почему так неудачно сыграл?» Бывало и наоборот.
В данном случае, в душевой раздевалке «Ацтека» все мы находились на грани нервной напряженности. Любое возражение могло вызвать двухстороннюю вспышку. Я счел, что благоразумнее признать его претензию основательной и спокойно (чего стоило это спокойствие!) сказать:
– Ничего, продолжай так же, только прибавь, сколько можешь, движения.
Как показала вторая половина, вся наша команда немного «прибавила движения». Но этого не хватило, чтобы добиться победы.
Диди в своем анализе нашей игры смотрел в корень. Мы мало двигались.
В Чили, на мировом чемпионате наша команда в первом матче победила. Но это была пиррова победа, после нее мы недосчитались Дубинского, Метревели, Понедельника, Маслаченко, Гусарова. Сейчас все целы. Кроме того, мы не проиграли хозяевам поля, как это было в Швеции и в том же Чили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41