В живых он остался чудом. С тех пор на левой шеке появился кривой шрам, а к его кличке Артист добавилась ещё одна - Резаный.
После отсидки Сема подался к Беглову. Надоело лохов шарашить, возраст не тот. Да и время нынче пасмурное, одному прожить трудно.
...Вячеслав Анатольевич Карлин в сопровождении охранника неторопливо шел по залу. Его коричневая ондатровая шапка была видна издалека.
Объявили посадку на местный рейс.
Толпа возле стойки кафе пьяно загомонила. Бурильщики в радостном оживлении двинулись регистрировать билеты. Часть мест в зале ожидания освободилась.
Карлин подошел к креслу, возле которого стояла искусственная пальма в кадке с пыльными листьями, и опустился в него. Южная растительность, вернее, её жалкая имитация, в этом северном сибирском городе выглядела нелепо.
Вячеслав Анатольевич поставил рядом с кадкой довольно вместительную дорожную сумку. Дипломат он держал на коленях.
Резаный знал, что находится в дорожной сумке. Роскошная шубка из соболей. "Бабе своей купил, - незлобиво усмехнулся Сема. - Чтобы лучше любила".
Карлин оправдал доверие Артема. Он вел себя именно так, как
Беглов предполагал. Гудков поручился за него не зря. Банк, два акционерных общества, одно из которых было "Азиядрагмет", приносили верный доход. Генеральным директором официально являлся Карлин. Здесь все было чисто. Вячеслав Анатольевич отрабатывал доверие Артема и мог не беспокоиться за свое будущее.
Зато Сема беспокоился. За Карлу и за себя тоже.
Две местных бригады решили объединиться против Артема. Такой кусок мимо них проскочил!
"Кинулась ...изда в ладоши хлопать, когда кончили играть!" - зло думал Сема. Действия юнайтед братвы могли доставить серьезные неприятности. Беглов, конечно, разберется, но потом. А сейчас надо было добраться до столицы.
Посланник Артема в холодную зиму не зря прохлаждался в сибирском городе. Нарыл такой компромат на губернатора Блинова, которому Беглов помог на выборах, что, стукни об этом, куда положено, такой вой поднимется, только держись.
У Резаного, которому все было до фонаря и который жил по принципу: все воруют, но не все попадаются, - волосы встали дыбом, когда он разузнал поподробнее о житье-бытье губернатора. Какие там аферы! Он свои деньги зарабатывал, можно сказать, честным нелегким трудом. Как ни говори, а по совокупности заслуг худо-бедно шесть сроков отмотал, не последний, значит, человек по части надувательства и махинаций. Так вот, он - щенок по сравнению с этими дельцами.
Обидно стало. Сколько выдумки и смекалки надо было проявить ему, чтобы себе на хлеб с маслом заработать! Объегорить трезвого, в здравом уме человека - это не два пальца обоссать. А тут... Ну, е-мое!
Главное, мужик этот, Блинов, примитивен, как оглобля. Видно, и впрямь все перевернулось в наше время. Одного за десять тысяч долларов Интерпол разыскивает, - подорвал основы государства! - а другие сотнями тысяч хапают на глазах у изумленной публики, и ничего.
Ладно бы сам Блинов брал, так ещё и семейка его не теряется. Охулки на руку не кладет. Присосались, как клещи, и сосут, и сосут... Все семейство, как мухи, обсело богатейший регион и доит его без зазрения совести.
Ну, жизнь наступила, ну, жизнь! - сокрушался Сема. Если разобраться, то деятельность Артема Беглова - благотворительное общество, островок среди хапуг и взяточников.
Вячеслав Анатольевич Карлин действовал здесь строго в рамках закона. Артистическая натура Резаного с большим трудом научилась переваривать эти слова. Напрягаться пришлось! Сколько сделок Карле ни предлагали за это время, какой куш ни сулили, он все отклонял. Сема был в курсе событий. Он с уважением смотрел на Карлу. Стойкий мужик, не зря его Беглов на хозяйство посадил.
Сам он тоже не раскаивался, что пришел к Беглову. За такими, как Артем, будущее.
Резаный стоял у сувенирного киоска, насвистывая слова известной блатной песенки.
Поворую, перестану.
Жду: вот-вот богатым стану.
Вот тогда начну опять
Я законы соблюдать...
Эх, поворую...
Его внимание привлекли двое мужиков, мелькнувшие в толпе буровиков.
Панцирь! Внутри у Семы все похолодело. Он знал этого отморозка. Зачем он сюда причалил? Появление бандита не могло быть случайностью.
Панцирь отделился от своего спутника и расслабленной походкой направился в сторону Карлина, который продолжал сидеть в кресле.
Бандюга на ходу прихлебывал баночное пиво. Вторую банку держал в руках. Все выглядело естественно. Разве что очень уж осторожно нес он эту банку, даже лицо побелело от напряжения. Но никто, кроме Резаного, не обратил на это внимания.
Козел, дубина! Сема сверлил глазами охранника, но тот спокойно сидел рядом со своим патроном. Второй намертво застрял возле справочной. За что им только деньги платят! Резаный выругался. Одна вывеска...
Панцирь тем временем обогнул искусственную пальму, боком взглянул на безмятежного Карлина, ожидающего регистрации на московский рейс, и поставил пивную банку на край кадки.
Сема уже знал, что будет дальше...
Он выскочил из-за своего укрытия и рванул к пальме.
- Ложись! - заорал он и, схватив Вячеслава Анатольевича за руку, выдернул его из кресла.
В последнюю долю секунды он увидел, что качок, как снаряд, метнулся к своему боссу.
Тут же прогремел взрыв. Кто-то заорал не своим голосом.
Ничего не понимающий Карлин открыл глаза и увидел, что от кресла, в котором он только что сидел, ничего не осталось, а на сохранившихся кое-где пальмовых листьях клочьями висело что-то непонятное.
- Батюшки! - раздался рядом чей-то голос. - Разворотило-то как все! Ужас...
Вячеслав Анатольевич продолжал смотреть туда, где только что стояло кресло.
- А это что? - прошептал он побелевшими губами, вглядываясь в странные клочья на листьях.
Это висели остатки соболевой шубки, которую он собирался подарить Лидочке.
У него затряслись губы. Это... это он мог бы сейчас там... клочьями!..
Карлин, отгоняя подступившую дурноту, с ужасом оглянулся. Где тот парень, который спас его?..
Рядом с ним громко сопел и что-то бубнил опростоволосившийся охранник, который тоже с трудом приходил в себя. Не привиделся же Вячеславу Анатольевичу его спаситель?..
А Сема исчез. Не дожидаясь аплодисментов. В такой суматохе это было нетрудно. Он видел, как Карлину помогли подняться, как он растерянно таращил глаза. Еще пара секунд, и его пришлось бы не поднимать, а соскребать с полу, желчно подумал Резаный.
Второй охранник появился возле своего объекта вместе с двумя сержантами. Этот качок вообще отделался легким испугом.
Место взрыва оцепила милиция, и Сема незаметно скрылся.
Глава 9
Борис Ефимович Мастинский в прежние времена был мелким чиновником, настолько мелким, что о его существовании не всегда помнило непосредственное начальство.
Невысокого роста, невзрачный, он на первый взгляд не производил впечатления могущественного человека.
Лысеть Мастинский начал с тридцати двух лет, и к пятидесяти уже имел обширную лысину, которую пытался прикрыть, начесывая на неё волосы сбоку. Выглядело это жалко и нелепо, что и отметила недавно
Ирэн Сайгина.
Борис Ефимович углядел девушку в офисе её отчима, с которым у него были дела - они знали друг друга много лет - и неожиданно для себя влюбился.
Жена ушла от Мастинского давно, ещё когда был нищим и неимущим, и он меньше всего жалел об этом. Несложившуюся личную жизнь компенсировало другое.
Начавшийся в стране раздрай превратил маленького невзрачного чиновника в значительную фигуру, монолит, которому иной министр поклониться за честь считал. И то сказать, министров много, и меняются они, как перчатки при нынешнем бардаке, а он, Мастинский, один. С ним уже сейчас считаются, вернее, он заставил с собой считаться, но то, чего он достиг, это ещё не вершина.
Начинал Борис Ефимович с малого, ещё при Горбачеве. Моментально почувствовал перелом и занялся бизнесом. Ничем не гнушался, лишь бы деньги заработать. Был он необычайно расчетлив и умен. Там, где другие миндальничали, он железной рукой прихватывал за горло. Потому и преуспел.
Сколотил в перестройку небольшой капиталец. Дальше - больше. Началась приватизация. Ну, тут уж развернулся как следует. Он прекрасно разобрался в ситуации и начал хапать по-крупному. Без оглядки, не опасаясь, что его схватят за руку. Основал несколько акционерных обществ, дал хорошую рекламу. Люди понесли ему деньги. Точнее, не ему, а в эти самые акционерные общества и банки. Он сулил невероятные прибыли и удивлялся, как нормальный человек может поверить в такое. Ну как?!.. Он все рассчитал точно. Грянул час - и банки эти, хлоп, закрылись.
Он не скрывался, как другие, от правоохранительных органов. Документально все было оформлено - комар носу не подточит. Банкротство-с, не извольте беспокоиться.
Но люди, не понимая этого, беспокоились. Как стадо баранов, потерявшее вожака, метались они у заколоченных входов в офисы, где совсем недавно им сулили несметные прибыли, как в стране дураков из старой детской сказки. Кретины! Неужели кто-то будет таскать каштаны из огня для других? Страна непуганых идиотов...
Люди, их беды, горести - для Мастинского не существовало таких понятий. Если это выгодно для него и пройдет безнаказанно, значит, надо брать и рвать. Это была игра с несуществующими правилами.
Мастинский стал состоятельным человеком.
Он с усмешкой вспоминал те времена, когда ходил в младших научных сотрудниках НИИ, куда попал почти случайно, воспользовавшись мелким знакомством. Он был счастлив тогда до потери пульса, считая, что ему крупно повезло. Не каждому дано перейти из чиновничьей конторы в научно-исследовательский институт всесоюзного значения.
Оказалось, что радость была преждевременной. Наукой здесь и не пахло, во всяком случае в том отделе, куда его запихнули, а перспектив было ещё меньше, чем в прежней конторе. С тех пор Борис Ефимович вынес стойкую неприязнь к научным сотрудникам.
Он считал деньги от получки до получки, сочинял бумаги за своего начальника отдела, который попал в институт по блату и был дуб дубом. Тот про своего подчиненного вспоминал лишь тогда, когда приходило время делать отчет.
Народ в отделе подобрался ленивый. Мэнээсы (младшие научные сотрудники) по полдня торчали в курилке и обсуждали фирму джинсов, которые какому-то счастливчику привезли из-за бугра, чью-то стрижку... Черт их знает, что они там обсуждали. Борис Ефимович не курил.
Когда от него ушла жена, он на некоторое время сделался предметом обсуждения. Ловил насмешливые взгляды, которые сверлили его затылок.
Иногда слышал шепоток:
- Да-а, видать, отчаянная женщина была, все-таки пять лет с ним прожила.
- Шесть, - поправлял кто-то говорившего.
- Ну-у, вооще... - коверкая слова, развлекалась в курилке скучающая публика.
Жизнь в НИИ напоминала сонное болото. Лишь раз в году оно пробуждалось от спячки. Это когда над институтом, как дамоклов меч, нависал вопрос, волнующий всех. Сокращение!
И начиналось.
Одна - мать одиночка с тремя детьми от разных мужей, ни один из которых возле неё не удержался. Подробностей про мужей у дамы никто не спрашивал, но она сама, преодолев стыдливость, охотно делилась наболевшим с родным коллективом, в надежде, что её не оставят без вспомоществования.
Другие - справками запаслись, где черным по белому... Эти тоже начинали слоняться по комнатам, задолго до предстоящей кампании и трясти своими бумажонками. Глаза горят. Только тронь их, только тронь, такую волну погонят, всех на чистую воду выведут! Кое-кто непрозрачно намекал на одному ему известные упущения и делал при этом значительное лицо.
Начальство морщилось, прикидывая, кого из этих горлопанов можно убрать с наименьшим риском для себя. Действительно, тронешь его, заразу, столько вони будет... Не оберешься потом.
Во времена, предшествовавшие сокращению, курилка, эдакий светский салон, пустела. Сотрудники косились друг на друга чертом, гадая, кого будут выкидывать. Они, хмурые, сидели за рабочими столами, маясь от безделья, и смотрели в окно.
Напротив института, на улице Дзержинского, возводился серый каменный дом: новое здание КГБ. В те времена эта контора называлась именно так, и никто тогда даже не предполагал, что учреждение будет переименовано. Да хрен с ним, с учреждением! Никто в страшном сне не предвидел, какие испытания и лишения ждут их, уважаемых членов общества. Новые демократические преобразования, радужные перспективы... А в ней, новой жизни, Борис Ефимович Мастинский, с которым иногда забывали поздороваться, до того незначительным человечком он был, станет пользоваться уважением, и некоторые министры почтут за честь с ним водиться... Да что вы, открестились бы сотрудники института, такого не будет никогда.
А пока коллектив отдела следил, с какой быстротой возводится этаж за этажом серого здания, и строил различные предположения.
Народец в отделе подобрался пестрый, но все сходились в одном: попадать под сокращение и покидать насиженное, привычное, нагретое задом место не хотелось никому.
Главную головную боль для начальства составляли блатные. С этими было тяжелее всего. Их в институте - большинство. Кадровик хватался за голову, бегая с выпученными глазами. Весь институт блатной, ну весь! Абсолютно некого сокращать.
Сотрудники роптали и ненавидели друг друга. Бывшие приятели становились чуть ли не врагами. Они подозрительно озирались по сторонам, ловя малейшие намеки в свой адрес. На некоторых накатывало трудолюбие. Эти назойливо лезли на глаза начальству, доказывая собственную незаменимость.
Мэнээсы начинали приходить вовремя на работу! Это было труднее всего. Если кому-то не везло, и человек все же задерживался, сотрудники радостно смотрели на несчастного, фиксируя каждую минуту.
Ага, голубчик! Уж тебя-то в первую очередь... Они готовы были мстить опаздавшему за бессонницу, которая мучила их по ночам, потому что боялись проспать.
Местный ловелас и всеобще признанный любимец женщин утратил светский лоск и вяло реагировал на дам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37