https://wodolei.ru/catalog/kuhonnie_moyki/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 




После этого Овидий присел к молодой девушке и, воспользовавшись тем, что она сама начала литературный разговор, стал продолжать его с намерением ближе познакомиться с ее умом и образованием. Скоро узнал он высоту первого и обширность второго, и внутренне поздравлял Юлию с необыкновенно счастливой находкой; ему казалось даже, что она замедлила своим прибытием.
Юлия явилась немного спустя, введенная в комнату мангоном с глубоким почтением.
Овидий от нетерпения поспешил к ней навстречу и прошептал ей:
– Девушка красива, как богиня, и умом и образованием немного уступает тебе и твоей матери; бери ее, закрыв глаза.
Войдя, улыбаясь, в комнату и увидев Неволею, Юлия тотчас убедилась в справедливости слов Овидия; обменявшись с ней несколькими дружелюбными словами, она тотчас же ушла, сопровождаемая Гаем Торанием, который, в виду ее слишком короткого разговора с невольницей, подумал сперва, что лелеянной им надежде не суждено сбыться. Когда Юлия вошла в его кабинет и там остановилась, он, с сердцем, стесненным сомнением, позволил себе спросить свою высокую посетительницу, придавая при этом чрезвычайно почтительный и мягкий тон своему голосу:
– Итак, божественная Юлия?..
– Злодей, – отвечала она смеясь, – ты желаешь положить мне на грудь аспида, не правда ли? В Риме нет красавицы, которая могла бы сравниться со мной, а ты самым бесстыдным образом предлагаешь мне купить ту, которую римская молодежь предпочтет своей госпоже?
– О, божественная Юлия, какое богохульство произнесли уста твои! Ты, происходящая от Венеры, никогда не имела и не будешь иметь соперниц, ни в Риме, ни в другом месте.
– Льстец! А что просишь ты за свою милетянку? Но прежде всего скажи: действительно ли она из Милета?
– В этом ты сама убедилась, разговаривая с ней: ионический выговор выдает ее происхождение. В этом может тебя уверить и Овидий; наконец, спроси у нее самой; а я готов отвечать за то, что она из Милета.
– Цена?
– У тебя, что мне очень неприятно, отбивает ее навклер, который привез ее сюда.
– А сколько он дает? – спросила сухо и нетерпеливо внучка Августа.
На самом деле Мунаций Фауст еще не предлагал своей цены за Неволею Тикэ, не заводя об этом разговор с Азинием Эпикадом, но жадный магнон, не останавливаясь перед ложью, отвечал:
– Страстно желая иметь ее, он предложил мне не более и не менее как триста золотых; я отказал ему, зная, что она достойна быть лишь твоей невольницей; кроме того, припомни, что твой дед заставляет нас вносить в государственную казну пятидесятую долю продажной цены. См. Диона Кассия. LV, 31.


– И ты, Тораний, полагаешь, что внучка Августа уступит какому-нибудь навклеру? Я даю тебе за нее триста пятьдесят золотых.
Тораний едва мог скрыть свою радость, так как высшая цена милетской девушки, какой бы красотой и какими бы прочими достоинствами она не отличалась, не переходила за двести золотых; несмотря на это, он продолжал лицемерно:
– Но дело в том, что всем известна простота жизни твоего деда, поддерживаемого в этом отношении удивительным образом…
– Скупостью Ливии, хочешь ты сказать?
– Не совсем это; но когда-то ходили уж по Риму слухи, будто бы божественный Август дал заметить твоей щедрой матери, что в своих расходах она должна подражать своему отцу.
– А знаешь ты, что ответила моя мать?.. Что если он забыл свое цезарское достоинство, то она хорошо помнит, что она дочь Цезаря. См. Макробия Сатурналии, кн. II, гл. V.


– Превосходный ответ! Гордый ответ! – воскликнул льстиво Тораний.,
– Отправь же невольницу-гречанку в дом Луция Эмилия Павла и тебе будут отсчитаны моим казначеем четыреста золотых нумий. Nummus aureus или denarius aureus была обыкновенная золотая монета у древних римлян, стоившая 25 денарий или около 20 франков; но по внутреннему своему достоинству, при сравнении с нынешней золотой монетой, она равнялась бы около 24 франков. Такой казначей назывался arcarius. Arcarii были чиновники, заведовавшие частной казной императора (фиском); вследствие этого они носили еще название caeserienses, т. е. цезарских. Были аркарии и у частных лиц, как, например, у Луция Эмилия Павла; это были казначеи, заведовавшие домашними расходами, также доходами и расходами по имениям своих господ. В гробнице вольноотпущенников императрицы Ливии мы находим подпись, в которой упоминается другой Амиант, бывший ее казначеем: Amiantus – Augustae L(iviae), arc(arius).


Магнон попал в цель, затронув гордость внучки Августа.
В эту минуту к ним подошел Овидий, и Юлия вместе с ним отправилась домой.
Мангону выпал счастливый денек: он успел продать и отправить по назначению почти всех своих невольников и невольниц, и был девятый час, когда он, вполне довольный честным, по его мнению, выигрышем, садился со своим семейством за ужин. Но едва лишь он растянулся на обеденном ложе, как услышал у портика своего дома громкий спор. Причиной этого спора было то, что jenitor, привратник дома, не впускал кого-то, желавшего во что бы то ни стало видеться с магноном.
– Хозяин за столом, – кричал привратник, – и приказал никого не принимать; понял ли ты?
– Я принимаю на свою ответственность нарушение приказания твоего хозяина; дай, о jenitor, мне войти, – ; отвечал незнакомый голос.
– Но ты римский гражданин, и лорарий не может угостить тебя плетью, которой будет предназначено гулять по моим плечам.
– Иди, говорю тебе, и извести о моем приходе, а я между тем подожду; твоему хозяину не будет неприятно и за едой совершить очень выгодную продажу.
Но невольник продолжал упорствовать, и незнакомец, выведенный из себя, готовился бить привратника, когда вызванный из-за стола их спором, к ним подбежал Тораний.
– Что тут такое? – спросил мягким голосом Тораний, имевший привычку обращаться вежливо с людьми высшего общества, а в незнакомце, на платье которого был angusticlavius, он тотчас признал патриция. Angusticlavius было украшение, отличавшее класс всадников и носимое поверх туники; оно состояло из одной узкой (отсюда самое название) пурпурной полосы, или из двух, шедших параллельно одна другой, на передней стороне туники; если было две полосы, то одна шла от левого плеча, а другая от правого. Laticlavies была более широкая полоса, также пурпурового цвета, шедшая посредине туники, сверху и до самого низа, в перпендикулярном направлении; это украшение служило отличием римских сенаторов. Позднее Laticlavius носили, за особые заслуги, и всадники.


– Здесь то, что твой невольник, упорный до глупости, желал бы помешать тебе совершить хорошую и даже, быть может, превосходную сделку.
– Что ты хочешь этим сказать?.. Но войдем лучше в дом, всадник; с людьми того класса, к которому ты, по-видимому, принадлежишь, не придерживаются своих привычек; да, наконец, хорошего дела не следует упускать, а можно едой помедлить; не правда ли?
Затем, проведя незнакомца в свой кабинет, Тораний спросил его:
– Теперь прошу тебя сказать мне, чем могу служить тебе?
– Я желаю приобрести одну невольницу.
– Не хочешь ли подняться на верхний этаж, они там. Подожди, я позову слугу.
– Не нужно, я знаю свою: Азиний Эпикад, вероятно, предупредил уже тебя о моем посещении.
– Не ты ли?..
– Мунаций Фауст, – поспешил отвечать незнакомец, – навклер из Помпеи, на судне которого привезена была эта невольница.
– Неволея Тикэ?
– Она.
– В таком случае ты явился очень поздно: она уже продана.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Август

– Фабий, ты винишь меня и, быть может, думаешь, что мне ничего не стоило сослать свою дочь на Пандатарию? Но что сказали бы обо мне, главе государства, если бы я первый нарушил законы, изданныеСамыми главными из изданных Августом законов были законы против незамужних и холостых, имевшие цели, как моральные, так и политические и фискальные. Брачные законы строго наказывали тех из мужчин, которые, в определенный этими законами возраст, не вступали в брак или оставались бездетными. Август старался побудить граждан к деторождению; он говорил об этом в сенате, указывал публично на Германика, отличавшегося многочисленным семейством, как на пример, которому должен следовать народ, и, наконец, обнародовал в виде указа речь К. Метелла «О необходимости размножения детей». Для облегчения браков дозволил мужчинам свободных классов (количество которых превосходило количество женщин) вступать в брак с отпущенницами; с той же целью запретил выдавать приданое невестам, и тех, которые нарушали этот закон, наказывал наравне с прелюбодеями, ссылая их на острова и конфискуя половину их имущества; об этом свидетельствуют многие из древних писателей: Светоний, Дион Кассий, Павел, Плиний мной самим против женщин, отдающихся прелюбодеянию? Самыми главными из изданных Августом законов были законы против незамужних и холостых, имевшие цели, как моральные, так и политические и фискальные. Брачные законы строго наказывали тех из мужчин, которые, в определенный этими законами возраст, не вступали в брак или оставались бездетными. Август старался побудить граждан к деторождению; он говорил об этом в сенате, указывал публично на Германика, отличавшегося многочисленным семейством, как на пример, которому должен следовать народ, и, наконец, обнародовал в виде указа речь К. Метелла «О необходимости размножения детей». Для облегчения браков дозволил мужчинам свободных классов (количество которых превосходило количество женщин) вступать в брак с отпущенницами; с той же целью запретил выдавать приданое невестам, и тех, которые нарушали этот закон, наказывал наравне с прелюбодеями, ссылая их на острова и конфискуя половину их имущества; об этом свидетельствуют многие из древних писателей: Светоний, Дион Кассий, Павел, Плиний.

Тиверий добровольно поселился на острове Родос, но верь мне, что причиной такого его решения было поведение развратной Юлии, а не его зависть, как говорили, к моим внукам, Каю и Луцию. Мне, как главе семейства и отцу, оставалось заступить права отсутствующего мужа и наказать ее, так как она осквернила весь Рим своим бест стыдным поведением и своими оргиями.
– И весь мир, божественный Август, восхваляет тебя за это и сравнивает с Луцием Юнием Брутом, осудившим на смерть своих сыновей за заговор в пользу возвращения Тарквиниев, и с Титом Манлием Торкватом, наказавшим своего сына смертью за нарушение военной дисциплины; но народ не верит, что те лишения, каким подвергается Юлия в месте своей ссылки, не имеющая права употреблять вино, ни пользоваться некоторыми удобствами жизни, не видеться со своими друзьями, суть следствия твоих приказаний.
– Но чьих же, если не моих? – вскрикнул Август.
– Народ приписывает это ненависти Ливии. Прости мне, о Август, эти слова, высказываемые мной из преданности к тебе…
– Клевета, о Фабий, все это клевета! Не Ливия ли уговорила меня перевести Юлию с острова Пандатарии в Реджию, где она может пользоваться большей свободой и большими удобствами жизни?
– Народ, преданный тебе, ожидал не этого от твоего милосердия.
– Чего же он желал?
– Прощения и возвращения Юлии.
– Народ! Народ! – вскрикнул Август, побагровев в лице. – Знаешь ли ты, Фабий, чего бы желал я тому народу, который вмешивается в грязные истории моего дома? Я желал бы ему подобных дочерей и подобных жен.
– Ошибка искуплена твоей дочерью, божественный Август, и ты прости ее. Что же касается народа, то он вмешивается в твои домашние дела, потому что любит тебя и смотрит на радости и на горести своего государя, как на свои собственные.
– Я дал клятву богам, хранителям Рима, что никогда не прощу ей ее преступления.
– Но народ, еще недавно, освободил тебя от этой клятвы.
– А каким это образом?
– Ты объявил, что тогда лишь поддашься чувству сострадания и возвратишь Юлию в Рим, когда огонь помирится с водой.
– Да, ну так что же?
– А то, что вчера народ бросил в Тибр им самим приготовленные и зажженные факелы и доказал, что огонь может находиться в добром согласии с водой. Serviez, Storia della vita delle imperatrice romane, T. I. Giulia.


– Оставь шутки, о, Фабий: пусть народу будет известно, что Юлия тогда лишь возвратится из ссылки, когда, как сказал наш славный Публий Вергилий Марон:

Aut Ararim Parthus bibet, aut Germania Tigrim. Virgil., Ecloga, I, 63.



Фабий замолчал и во время молчания, наступившего за этим разговором, припоминал в своем уме следующее: «Странный человек! Он забыл о том, каким он сам был прежде. Он забыл о своем развратном поведении в Галлии и о том, как позднее, когда в Риме был голод, он устроил отвратительный пир, на котором приглашенные мужчины изображали собой двенадцать главных богов, а женщины двенадцать богинь; сам Август изображал Аполлона, так что на другой день народ говорил, что всю пшеницу пожрали боги, между которыми Цезарь был Апполоном, но Апполоном-палачом; такое прозвище было дано этому богу жителями одного из городских кварталов». Sveton., August, LXX.


Фабий припомнил также целые сотни совершенных Августом прелюбодеяний и его низкий поступок со своим другом, Меценатом, заключавшийся в тайной связи его с женой последнего, Терентиллой, и одно из писем Антония, где он, упоминая о его связи с Друзиллой, сделавшейся теперь императрицей и также не отличавшейся строгостью, держал пари, что он соблазнит и Тертуллу, и Руфиллу, и Сильвию Титисцению. Фабию казалось, что он еще видит перед собой Афенодора философа, который, желая исправить развратного Августа, поступил следующим образом: сев в закрытые носилки, он приказал нести себя в дом Августа, и когда этот, воображая, что к нему несут одну из его любовниц, бросился к носилкам, философ, выходя из них с кинжалом в руке, сказал ему: «Видишь, как ты рискуешь. Разве ты не боишься, что какой-нибудь республиканец или оскорбленный и ревнивый муж может воспользоваться подобным случаем, чтобы лишить тебя жизни?» Припоминая все это и многое другое из прошлой жизни Августа и видя такую его строгость по отношению к своей дочери, Фабий в эту минуту думал об Августе то же самое, что высказал о нем Аврелий Виктор, а именно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76


А-П

П-Я