Я отвечаю за общий порядок в доме. В этом моя главная обязанность.
Я глядела на огонь и видела разные картины. В какой-то момент вдруг возникло лицо, выражение его было добрым, потом вспыхнул уголек, и оно изменилось, неуловимо перейдя в злобное. Мистер Сильвестер Мильнер? Наверное, он такой.
Мама показала мне мою комнату. Она была небольшой, рядом с ее собственной. В комнате имелось большое окно, чуть ли не от пола до потолка. Комната была меблирована весьма скромно, хотя и со вкусом.
— Ты можешь, если захочется, погулять по парку. Конечно, сейчас многого не увидишь, но он очень красивый. Чудо как хороши лужайки — прямо как на картине! А весной и летом, говорят, такие цветы, что просто трудно поверить, что они живые. Кстати, ты увидишь, как интересно построен дом — в форме буквы «Е», только средняя линия развернута в другую сторону. Смотри… вот сюда. Видишь вон те два окна. Там и находится сокровищница мистера Мильнера. При дневном свете ты рассмотришь все гораздо лучше, — добавила мама.
Она была очень довольна собой, поскольку прекрасно справлялась со своими обязанностями домоправительницы.
Мы возвратились в ее комнату и говорили, говорили обо всем на свете! Мне передалось ее восторженное настроение. Все сложилось так, как ей хотелось. Кто бы мог поверить, что такая удача возможна?
В этот первый вечер в усадьбе Роланд я была необыкновенно возбуждена, может быть поэтому ночь оказалась не из легких. Ветер, задувавший сквозь ветви деревьев, разбивался, казалось мне, на множество голосов, и эти голоса без конца повторяли имя: «Мистер Сильвестер Мильнер».
А вообще каникулы получились интересными.
Я сразу же подружилась с прислугой.
— Очень хорошо, — заметила мама, — что миссис Коуч приняла тебя, да и мистер Каттервик не имеет возражений против твоего присутствия.
Я всегда оказывалась рядом, когда садовники срезали еловые ветви, и мы относили их в дом. Я была в саду, когда срезали и ветки омелы .
На кухне стоял замечательный дух, поскольку миссис Коуч, чья массивная фигура и розовые пухлые щеки так хорошо сочетались с фамилией , выпекала бесчисленные пироги и суетилась над рождественскими пудингами. Она, возведя меня в ранг своей любимицы, разрешила отведать кусочек, как она сама его определяла, «пробного» пудинга.
Этот день, пожалуй, был самым счастливым в новом моем календаре, отсчет в котором начался с даты смерти отца. Я сидела около кухонной плиты, слушала бормотание подходящего теста и смотрела, как миссис Коуч достает готовые изделия специальной вилкой и накладывает их в рядок. Позже всего появилась маленькая корзиночка, в которой и было то, что мне предстояло попробовать. Я села за стол и стала есть отрезанный кусок пудинга. Я наблюдала за лицом миссис Коуч — оно меняло выражение: сначала было видно напряженное ожидание, потом на нем отразилось колебание и, наконец, удовлетворение.
— Может, получилось не так хорошо, как в прошлом году, но явно лучше, чем в позапрошлом.
Но все те, кто были наделены привилегиями вкусить первые куски, начали бурно протестовать, утверждая, что никогда еще пудинги не удавались ей лучше, чем в этот раз, и что вообще миссис Коуч просто не в состоянии создать плохой пудинг, даже если будет очень стараться.
В награду за такие цветистые комплименты каждый из нас получил стакан ее особого вина из пастернака, а мистер Каттервик и моя мама были поощрены щедрее — соответствующим количеством тернового джина. Видимо, это означало их общую принадлежность к высшему слою местного общества.
Миссис Коуч сказала мне, что в прежние времена здесь жила Семья, но никто не собирался верить ей — не потому что не хотели, — все правда, такие дома должны передаваться из поколения в поколение, тогда возникает явление, известное под названием «корни». Просто это был с ее стороны довольно прозрачный и при этом косой намек на мистера Сильвестера Мильнера.
— А он не явится домой к Рождеству? — спросила жена одного из садовников.
— Надеюсь, что нет, — заявила Джесс, горничная, на которую весьма выразительно посмотрел, явно не одобряя такой тон, мистер Каттервик, а я в очередной раз почувствовала нечто среднее между благоговением и страхом. Так бывало всякий раз, когда я слышала имя мистера Сильвестера Мильнера.
Моя мать, как и мистер Каттервик, некоторым образом держалась на определенном расстоянии от слуг. Человек должен иметь твердую позицию, говорила она мне и добавляла, что за это убеждение слуги и уважают ее.
Они знали, что мама многое повидала на этом свете, и знали, что я учусь в школе Клантона, куда, как информировала их миссис Коуч, ходила и одна леди из Семьи.
— Конечно, — подчеркнула миссис Коуч, — когда здесь обитала Семья, дочь домоправительницы не могла бы посещать ту же школу, что и одна из девочек Семьи. Это даже не пришло бы никому в голову. Но теперь все по-другому.
Я никогда бы не поверила, что могу так радоваться рождественским каникулам без моего отца. Это было как-то странно, но все перевешивала тайна мистера Сильвестера Мильнера.
Я старалась узнать все, что возможно, о нем. Я установила, что он никогда не говорит много, но совершенно определенно дает понять, что все в этом доме должно следовать заведенному им порядку. Он переоборудовал дом с того времени, как стал его владельцем после отъезда Семьи. Он даже установил этих языческих драконов внизу.
Семья, видимо, попала в тяжелую ситуацию и была вынуждена продать дом. Тут появился он и купил его. По дому он передвигается бесшумно, — подчеркнула миссис Коуч. — Вдруг ты обнаруживаешь, что он здесь. Он объясняется с этим Линг Фу на каком-то тарабарском языке. Часто они закрываются вдвоем в сокровищнице.
Я думаю, мне повезло, что мое первое Рождество без отца прошло совершенно не так, как бывало раньше. Это снизило боль воспоминаний. Я поделилась с мамой своими соображениями, назвав это чудом, но мама объяснила мне, что все устроено отцом; это он привел нас сюда, потому что продолжает, как и раньше, заботиться о нас.
Похоже, так оно и было, потому что все шло просто прекрасно.
Мы очень весело украсили ту часть дома, где жила прислуга, омелой, плющом и падубом, и даже мистер Каттервик, добродушно усмехаясь, только мягко корил расходившихся горничных. В канун Рождества пришли исполнители рождественских гимнов и пели их внизу перед домом. А мама опустила от имени нашего дома шиллинг в их жестяную кружку.
— Конечно, когда здесь была Семья, — припомнила миссис Коуч, — бродячих певцов приглашали в холл и Хозяин, и Хозяйка, и все другие члены Семьи угощали их горячим пуншем и сладкими пирожками. И такая традиция держалась не одно поколение. К сожалению, времена поменялись…
У нее на кухне стояло кресло-качалка, и она очень любила раскачиваться в нем туда и обратно после нелегкой работы по кухне. Так она отдыхала. С тех пор как появилась я, ей понравилось беседовать со мной, а мне все было интересно, и я была рада подолгу слушать ее. Я провела немало часов на кухне в обществе миссис Коуч. Мою маму радовало, что мы стали друзьями, потому что, без всяких сомнений, кухарка в этом доме имела власть.
Миссис Коуч очень любила поговорить о Семье и о том, как все было в те старые времена.
— Настоящее умение содержать дом — это искусство, — начинала она, как бы отмечая, что сейчас что-то делалось не так и это «не так» ей не очень нравится. Но потом она отходила от этой линии и продолжала:
— Здесь жили Хозяин и Хозяйка и их две дочери. Но Хозяин был игроком, всегда был… а перед тем таким же был его отец. Так вот они и спустили потихоньку все свое состояние.
— И им пришлось продать дом, — подсказала я. Она наклонилась поближе ко мне:
— Причем, за бесценок, — прошипела миссис Коуч. — Мистер Сильвестер Мильнер — настоящий делец. Он купил дом, когда у Семьи не оставалось никакого другого выхода, как только продать его.
— А что дальше произошло с Семьей?
— Хозяин умер. Считалось, что от пережитого шока. Хозяйка вернулась в свой родной дом. Одна из юных леди уехала с матерью. Другая, как я слышала, заняла место гувернантки. Это ужасно. Она, у которой была собственная гувернантка, когда она росла, конечно же рассчитывала, что и у ее собственных детей тоже будет гувернантка…
Я про себя подумала, чем мне придется заняться, когда я подрасту. Может, и мне придется стать гувернанткой. Это была не самая радостная мысль.
— Он спросил меня, останусь ли я на своем месте, я согласилась. Я ведь свое дело всегда хорошо вела. Не много, однако, я понимала…
— А что происходит, когда он здесь? — спросила я.
— Мистер Мильнер? Ну, например, он приглашает на обед друзей. И они заходят в сокровищницу как ни в чем не бывало. Беседуют. О делах, о чем еще беседовать деловым людям! Но все это совсем не то, чего ожидали мы, я и мистер Каттервик.
Я тут же поинтересовалась:
— А что вам мешает уйти отсюда и найти дом, в котором живет Семья, причем никто из ее членов не проигрывает состояние.
— Ну нет, я решила жить здесь, потому что я привыкла жить именно здесь! К тому же, дело облегчается тем, что… хвала Богу, он же не все время здесь.
— О чем вы подумали, когда впервые увидели его? — спросила я.
— О чем? Да о том, что он отличается…
— Отличается от кого?
— Да практически от любого, о ком бы вы ни подумали. А потом все эти сокровища и его род занятий. Что-то там не так, мне кажется. Странный бизнес. И странные люди, которые его окружают. Мы с мистером Каттервиком, впрочем, привыкли к этой публике…
— Он когда-нибудь разговаривает с вами? Она склонила голову набок и затем изрекла:
— Он единственный, кто никогда не приходил на кухню и не давал меню, как это принято в нормальном доме.
— А когда он приедет на этот раз, миссис Коуч?
— Он не из тех, кто информирует заранее.
— Возможно, он хочет приехать неожиданно и увидеть, чем вы все тут занимаетесь.
— Я не стала бы думать о нем так плохо.
Вот так мы и беседовали, и я все время старалась увести ее от Семьи, переключая разговор на нынешнего владельца усадьбы.
В день Рождества сначала подали утку, за ней последовал пудинг, торжественно доставленный на стол самим мистером Каттервиком. Пудинг был объят мистическими огненными языками горящего бренди, за которыми с любовным восторгом наблюдала миссис Коуч. На почетных местах на одном и другом концах стола сидела мама и мистер Каттервик. А вокруг стола собрались все слуги с семьями.
В куске пудинга мне досталась шестипенсовая монетка, а стало быть, и три желания, которые должны были исполниться. Одно перевешивало. Я очень желала себе увидеть мистера Мильнера до того момента, когда мне надо будет возвращаться в школу; вторым желанием было побывать в сокровищнице и третьим, чтобы мама и я продолжали бы жить в усадьбе Роланд.
Я поймала себя на мысли, что если бы папа был здесь, то нынешнее Рождество было бы самым лучшим во все времена, но, естественно, я понимала, что, будь он жив, нас здесь не было бы.
После торжественного обеда каждый должен был что-то «изобразить». Миновала сия чаша маму и мистера Каттервика, которых спасло их высокое положение, и миссис Коуч, от которой тоже не решились требовать чего-нибудь, учитывая ее параметры. Были исполнены песни, кто-то декламировал, некоторые решились на несколько танцевальных па, один из садовников играл в дуэте с сыном на скрипке. Я продекламировала «Гибель Вечерней звезды», миссис Коуч вторила мне шепотом. Я читала так великолепно, что у нее в глазах блестели слезы.
Мама попросила меня подняться наверх и принести ее шаль. Как только я вышла из шумной комнаты и закрыла дверь, за которой остались свет и веселье, у меня появилось чувство, что тихий дом сомкнулся вокруг меня. Я поднялась по лестнице и вдруг явственно ощутила, как меня окутывает сверхъестественно холодное нечто. Предчувствие чего-то охватило меня. Та теплая людская, где продолжался праздник, казалась мне целым миром, от которого я ушла. Поддавшись необъяснимой панике, я взлетела по оставшимся ступеням, отыскала в комнате мамы шаль и собралась бежать назад. Я стояла у окна и пыталась что-либо рассмотреть через него. Свеча, которую я захватила с собой, позволяла мне видеть только собственное лицо, отраженное в стекле. Я слышала, как ветер шелестел ветвями, и знала, что совсем недалеко стоял лес, где, как говорила легенда, за своими обидчиками охотились тени пострадавших.
Естественно, я хотела поскорее возвратиться в теплую уютную комнату, полную людей, и, тем не менее, что-то непреодолимо заставляло меня медлить.
Я почему-то подумала о всегда закрытой сокровищнице. Согласитесь, есть что-то во всегда запертых комнатах, они интригуют и притягивают. Я помнила свой разговор с миссис Коуч.
— Видимо, там есть какие-то роскошные вещи, в той комнате, если она всегда заперта, — заметила я.
— Да, они должны быть там.
— Кстати, это почти как у Синей Бороды. Его жена проявила излишнее любопытство. А мистер Сильвестер был женат?
— О, он довольно странный джентльмен. Он ничем не хочет делиться. Здесь сейчас жены нет.
— Если только она не заперта в секретной комнате. Может быть, она и есть его сокровище.
Это предположение заставило миссис Коуч рассмеяться.
— Жены имеют обыкновение есть, — констатировала она. — И разве не я была бы первой, кто узнал бы, что кого-то надо кормить.
И вот то превозмогающее любые преграды любопытство, сдерживать которое требовал от меня отец, все же победило. И я решила каким-либо образом заглянуть внутрь сокровищницы.
Я знала, где она была расположена — как-то мне мама рассказала об этом.
Апартаменты мистера Мильнера расположены на третьем этаже. Они занимают весь этаж.
Я нашла повод подняться на этот этаж однажды по полудню. Я трогала ручки всех дверей, они открывались, и я заглядывала внутрь — спальня, гостиная, библиотека. Но одна дверь была заперта.
И вот сейчас, сжимая мамину шаль, совершенно уверенная в том, что на этой части лестницы царят темнота и тишина, я заставила себя подняться на третий этаж.
Я держала свечу высоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45