Я почувствовала в его голосе нетерпение. Ему хотелось избавиться от Джеми. — Лошади, по-моему, уже начинают волноваться, — он посмотрел на меня. — Думаю, что нам по пути. Вы домой?
— Да, пожалуй.
— Можем поехать вместе.
— До свидания, Джеми, — сказала я.
Джеми поднялся с валуна, и ветер разметал у него на голове его светлые волосы. Без шляпы он выглядел для меня как-то привычнее.
Уходя, мы слышали, как он звал собаку. Потом крикнул:
— Ну вот, Лайонгарт. Нам пора. Прыгай в двуколку, братец.
Мы с Полем ехали молча. Наконец я сказала:
— Думаю, Джеми никому не скажет.
— О чем?
— О том, что он нас видел вместе.
— А с чего бы он вдруг стал болтать?
— Вы же знаете, как тут любят распускать слухи. Местная публика с удовольствием раздула бы целый скандал про вас и меня… Мне противно даже думать об этом.
Он промолчал.
— Но думаю, за Джеми можно не беспокоиться, — сказала я. — Он не такой, как все.
— Да, он необычен. Должен признаться, что в его появлении для меня было что-то сверхъестественное.
— Что ж в этом такого? Ему нужно было сделать кое-какие покупки для сада, и он воспользовался двуколкой, чтобы довезти груз до дома.
— Да, но… то, что он остановился.
— Он остановился из вежливости, так как увидел нас. У него хорошие манеры. К тому же он обещал своему псу, что даст ему размяться.
— А его намеки насчет шахты?.. Вас он предостерегал, а собаку пустил спокойно.
— Он считает, что пес почувствует опасность в любом случае быстрее человека. И это вам кажется сверхъестественным? — Да, пожалуй. Об этом руднике столько ходило всяких слухов!.. Говорили, что будто бы тут видели белых зайцев и черных псов.
— И что же?
— Это предвестники смерти. Вы же знаете, что такое народная молва. Я всегда предостерегал людей от того, чтобы они приближались к шахтам. Всякое может случиться.
— Что ж, в таком случае Джеми рассуждает так же, как вы.
Через минуту Поль проговорил:
— Нам нужно вновь увидеться… и поскорее. Я далеко не все успел сказать тебе.
Лично мне казалось, что говорить больше нечего.
Уже поздно. И что бы мы ни сказали теперь друг другу, это не изменит того, что случилось. Я любила Поля, но была убеждена в том, что необходимо отставить свои чувства в сторону.
Мне стало казаться, что счастье — это не для меня.
Но стоило Полю раскрыть передо мной свои чувства, как все изменилось. И я стала бояться того, что, несмотря на всю свою решимость, не смогу скрыть от него собственных переживаний.
Я была очень взволнована и одновременно мучилась мрачными предчувствиями. Не смея даже задумываться о будущем, я настойчиво убеждала себя в том, что надо куда-нибудь уехать отсюда. Была даже мысль написать умудренной жизненным опытом Рози, рассказать ей обо всем и, возможно, намекнуть, что я могу приехать, поработать у нее. Впрочем, какой толк от меня будет среди утонченных шляпок и нарядов?.. Ничего, всему можно научиться…
Или принять приглашение Альфонса? Хотя звали они меня не сказать чтобы до конца искренно…
К тому же я знала, что кузина Мэри с каждым днем все больше и больше на меня рассчитывает. Я частенько одна навещала фермы, и со временем Джим Берроуз проникся ко мне большим уважением. Я, конечно, еще далеко не полностью разобралась в таком сложном хозяйстве, но кузина Мэри говорила, что у меня есть талант сходиться с людьми — качество, несвойственное Трессидорам. У нее у самой, несмотря на все ее добрые намерения, характер был несколько грубоват и резок. А мне удавалось быть дружелюбной, одновременно сохраняя приличествующую моему положению дистанцию.
— Это большой дар, — с одобрением говаривала кузина Мэри. — И ты им обладаешь. Люди довольны. Я это чувствую.
Как я могла покинуть кузину Мэри, которая в мое отсутствие, по ее же собственным словам, чувствовала себя, как «медведь, страдающий мигренью»?..
Приятно было сознавать, что ты нужна и способна добиться успеха в том деле, за которое взялась. И все же время от времени в сознаний появлялась мысль о том, что остаться здесь — означает накликать несчастье. «Надо все тщательно обдумать», — говорила я себе изо дня в день.
Время шло.
Я часто навещала Джеми в его сторожке. Это было место, где я обретала покой. В настоящее время Джеми ухаживал за птичкой со сломанным крылом, которую он нашел и собственноручно выходил.
Я также наблюдала за тем, как он делает для своих пчел заготовку на зиму, помешивая сахарную массу в соуснике, поставленном на огонь. Он был очень озабочен тем, чтобы приготовить достаточное количество этой смеси для того, чтобы его пчелы легко пережили зиму.
— Зима может превратиться в настоящую лихую годину для зверей и насекомых, — рассуждал он вслух. — А природа не всегда в состоянии позаботиться о запасах, необходимых для выживания.
— Хорошо, что есть на земле такие люди, как вы, которые помогают природе в том, с чем она сама не справляется.
— Звери и пчелы мои друзья, — ответил он. — Так что нет никакого подвига в том, что я делаю.
— А вот я думаю иначе. Про каждую зверюшку, которая попадается вам на пути, можно сказать, что ей крупно повезло. Вы всегда были таким?.. Всегда так заботились о живых существах?
Он сцепил руки в замок и с минуту молчал. Потом посмотрел на меня и улыбнулся.
— Я всегда заботился о крохах, — проговорил он. — Заменял им отца.
— А у вас были собственные дети, Джеми?
Он покачал головой.
— Но вы были женаты?
— Это было давно.
— А она… — начала было я, но запнулась, ибо осознала, что эта тема для него крайне болезненна.
— Да, — ответил он. — Она умерла. Бедняжка. Не дожила до старости.
— Это очень грустно. Но, с другой стороны, такова жизнь. Зато теперь вы осели здесь, разводите пчел… У вас есть Лайонгарт, Тигр.
— Да… Я уже не одинок. Всегда буду благословлять тот день, когда поступил на службу к мисс Трессидор.
— Я рада, что вы здесь. Она прекрасная женщина. Ко мне она тоже очень добра.
— Вокруг одна печаль. В Лэндовере особенно. Здесь в Трессидоре, пожалуй, полегче.
Мне стало интересно, дошли ли до него какие-нибудь слухи? Впрочем, он был не похож на человека, с которым слуги любят делиться секретами. Он вообще считался нелюдимым. Даже мне редко удавалось поговорить с ним.
Рука его с ложкой замерла над сиропной массой в соуснике.
— Да, — продолжал он. — Счастье редкий гость в этих местах. А в Лэндовер оно даже не заглядывало. Я это точно знаю.
— Но вы ведь почти ни с кем не видитесь из этого дома, разве нет?
— Верно. Только время от времени с их кухни присылают ко мне человека за медом.
— Ваш мед славится на всю округу, Джеми. Значит, этот слуга, который приходит к вам, и рассказывает об обстановке в Лэндовере?
Он покачал головой.
— Никто мне ничего не рассказывает. Я сам все чувствую. Вдыхаю вместе с воздухом. Особенно, когда прохожу вблизи от этого дома. Я почувствовал это также, когда увидел вас вместе с мистером Лэндовером. Я такие вещи всегда •чувствую. — Он провел рукой по груди. — Меня это печалит. Я даже так скажу: грядет трагедия. Человек крепится-крепится, но приходит момент, когда уже нет сил… И этот момент близится.
Он неподвижно смотрел прямо перед собой. У меня появилось странное ощущение, что он сейчас не со мной, а где-то в другом месте… возможно, в прошлом… или в будущем. Мне стало казаться, что в эту минуту он видит нечто такое, что остается невидимым для меня.
— Женитьба спасла родовое поместье, — проговорила я. — По-моему, это было удачное разрешение проблемы.
— «Какая будет польза человеку, забравшему себе весь мир, если при этом он потерял свою душу?» — протяжно проговорил он.
— Джеми… У вас сегодня странное настроение.
— Я всегда такой, когда пчелы спят. Впереди их ждет долгая зима, нескончаемая череда черных ночей. Тишина опустится на землю… Я люблю весну, когда растения наливаются соком, когда поет природа. Но сейчас близится зима, и природа готовится заснуть. Печальная пора. Именно в эту пору людям хочется переступить рамки и сделать то, чего им и в голову бы не пришло в яркий и солнечный летний день.
— Зима еще не пришла.
— Она грядет.
— «Как придет зима, считай, весна уже не за горами».
— До весны еще надо дожить. — Ничего, как-нибудь доживем… совсем как пчелы, которым вы заготовили столько припасов.
— Не приближайтесь… — начал он, но не договорил. Только пристально посмотрел на меня.
Я почувствовала, как вся заливаюсь краской. Он сейчас явно вспомнил тот день, когда застал нас с Полем на пустоши. Он предупреждал меня.
— Не приближайтесь к шахте, — все-таки сказал он после паузы.
— О, Джеми, шахта не таит в себе никакой опасности. А к самому краю я подходить, конечно, не буду.
— Это злое место.
— Вы говорите прямо как истинный корнуоллец, — упрекнула я его. — Никак не ждала услышать таких слов от умудренного жизнью шотландца.
— Все мы кельты, — ответил он. — Видимо, нам дано видеть больше, чем вам, англо-саксам. Вы практичны. Видите только то, что происходит у вас перед глазами… Но вперед и назад вы оглянуться не можете. Не приближайтесь к той шахте.
— Я слышала, что это место посещается духами. Но, похоже, именно поэтому меня туда и тянет.
— Не приближайтесь, говорю вам. Я знаю, что там однажды произошло.
— Расскажите.
— Один человек убил свою жену. Жизнь с ней стала для него невыносима. Они жили вместе двадцать лет. Поначалу он ничего не замечал, но чем дальше, тем хуже… Со временем у него на этой почве расстроились нервы. Они стали ссориться… Поначалу несильно… но потом все больше и больше. И в один злополучный день прорвало… Он убил ее, отнес туда и сбросил в шахту.
— Я кое-что подобное уже слышала. Но откуда вам известны такие подробности?
— Я просто знаю, — ответил он. — Людям он сказал, что она бросила его. Всем давно уже было видно, как худо они жили. К тому же жена часто грозилась уйти от мужа. Поэтому ему все поверили, когда он сказал, что она его бросила и вернулась к своей семье в Уэльс. Но его постоянно тянуло на место преступления. Глупо, конечно. Ему не следовало там больше показываться, но он стал приходить туда снова и снова. Его тянуло туда, как магнитом. И вот однажды… были уже сумерки… он услышал голоса, которые звали его. И в этом хоре он узнал голос жены. Он стал спускаться в шурф. Все ниже и ниже… Пока не достиг дна и не лег рядом с ней… Его нашли. Следы привели к шахте. Они лежали рядом. Он и его жена.
— Я что-то такое слышала. Была туманная ночь, и человек заблудился на пустоши. Ходил кругами, пока окончательно не заблудился. Но это что-то не совсем похожее на то, про что вы рассказали. Наверное, это другой случай…
— Ничего он не потерялся. Его манили— голоса. Туманная ночь, говорите?.. Англо-саксы всему и всегда изобретают практичные объяснения.
— А особый взгляд, на вещи есть только у кельтов? У кельтов и у корнуолльцев?
— У нас он развит больше, чем у кого бы то ни было еще. Его заманили голоса, зову которых он не имел сил противиться. Он вынужден был спускаться все ниже и ниже… в шахту.
— Ну, хорошо, Джеми. Пусть будет по-вашему. Не возражаю. В любом случае история мрачная. Но не волнуйтесь. Если я услышу голоса, я со всех ног убегу подальше от старой шахты. Между прочим, похоже, ваша смесь в соуснике подгорела. Чувствуете запах?
Джеми вновь переключил внимание на соусник, когда смесь была готова, он убрал ее остужаться. Потом заговорил о пчелах, о том, сколько они могут давать меда. Сказал, что серьезно подумывает о новом улье.
Он вновь успокоился и перестал походить на мрачного провидца, распространяющегося о мистических вещах.
После этого визита я почувствовала себя лучше и на время забыла о тех тучах, которые сгущались у меня над головой…
Недели сменяли одна другую. Постепенно я заставила себя полностью погрузиться в заботы о поместье, но уверенность в завтрашнем дне не пропадала. Кузина Мэри с каждым днем все больше на меня полагалась. Мы постоянно обсуждали хозяйственные вопросы, в которые я ушла с головой.
Я старалась больше не видеться с Полем. На людях мы, конечно, встречались. Когда он являлся гостем Трессидора или мы с кузиной Мэри бывали в Лэндовере. Мне казалось, что в нем кроется какая-то внутренняя напряженность, он выглядел таинственным. Выражение его глаз, впрочем, менялось, как только ему удавалось увидеть меня. Поль словно оживал, тут же подходил ко мне и заводил непринужденный разговор, который ни у кого не мог вызвать никаких подозрений.
Порой мне казалось, что Гвенни что-то уж очень пристально смотрит на него. Любовь к показушности перешла в ней, казалось, все границы. Она постоянно упирала на то, что Лэндовер — это ее дом, что это она провела ремонт в нем, восстановив, насколько это оказалось возможным, тот облик, который дом имел в XIY столетии.
Гвенни вообще была странной женщиной. Казалось, она должна была быть очень привязана к своему ребенку. Это был красивый мальчик с правильными чертами лица, глубоко посаженными темными глазами и роскошной черной шевелюрой. Как-то, навещая Лэндовер, я встретила его, когда он гулял вместе с няней по одной из аллей перед домом. В нем было нечто очень трогательное.
В первую минуту меня поразило, с какой открытой благодарностью он воспринял проявление внимания к себе со стороны взрослого человека, то есть меня. Это навело меня на мысль о том, что подобные знаки внимания оказывают ему нечасто. Я опустилась на траву рядом с ним и стала расспрашивать его о том о сем. Поначалу он робел, торжественно глядя на меня своими темными глазами, но вскоре разговорился. Мы с ним почти подружились. Я рассказала ему про свое детство, про сестру. Он слушал очень внимательно.
— Он вам, наверное, докучает, мисс Tpeccидор? — обратилась ко мне няня.
Я ответила, что, напротив, мне очень интересно.
Я стала рассказывать ему притчу из репертуара мисс Белл, заключавшую в себе неизменную мораль. В ней говорилось о двух детях, которые помогли однажды безобразной старухе донести до дому вязанку дров. Каково же было их изумление потом, когда старуха вдруг превратилась в прекрасную фею, пообещавшую исполнить три их желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59