Не отрывая глаз от Дженны, он увидел, как она робко и слабо улыбнулась ему. Наконец повозка остановилась под самой перекладиной.– Вначале женщину, – распорядился шериф, и толпа откликнулась восторженным ревом.Потом зазвонил колокол, возвещая, что пришло время казни, и наступила тишина.Бенджамин на мгновение прикрыл глаза, а когда вновь открыл их, то увидел, что Дженна, уже с веревкой на шее, в отчаянии озирается, ища его взглядом. И вот она увидела его. Его любимая увидела его!..И когда палач стегнул лошадь по крупу, повозка дернулась из-под виселицы, Джснна успела подарить ему последнюю, прекрасную, долгую, грустную улыбку и потом, очень медленно, задергалась в дикой пляске смерти…
На долину опускалась ночь, и с ней – тишина. К западу от маленького коттеджа Даниэля, за прудом с пляшущими по его глади серебряными огоньками, клонилось к закату солнце. Полыхающие багрянцем облака казались турнирными знаменами и вымпела ми. Появилась робкая молочно-белая круглая луна, задул упорный ночной ветерок, унося прочь остатки дневного тепла.Держа на руках ребенка, Агнес спросила.– Как ты думаешь, Бенджамин сегодня вернется? Может быть, он решил провести ночь возле Дженны?– Пойду, поищу его, – ответил Даниэль. – Он должен ехать со стороны Шардена. Держи наготове горячую похлебку, Агнес. Боюсь, сегодня будет долгая ночь.Надев шляпу и прихватив фонарь, он вышел. Оставшись одна, Агнес подбросила в огонь дров и занялась стряпней. Она успела покончить с делами, но мужчин все не было. Тогда, накинув шаль, Агнес вышла на крыльцо и начала тревожно вглядываться в темноту.Ветер стих, небо заволокло туманом, сквозь который едва просвечивала серебряная богиня, звезд же вообще не было видно. Ночную тишину вдруг нару шил крик лисицы. Огонь в очаге догорел, и Агнес, заново раздувая его, думала о другом огне – о пожаре, который только сегодня завершился в Хоршеме ужасным событием, повергшим их в скорбь и траур.Снаружи послышались мужские голоса. Агнес бросилась к двери и распахнула ее, думая, что это ее отец встретил Бенджамина и, чтобы хоть как-то отвлечь и успокоить его, пригласил из Бэйндена кого-то из соседей. Но приветствия замерли у нес на устах. Даниэль и трое других мужчин несли на плечах ее зятя. Его голова беспомощно свисала и болталась из стороны в сторону, а потускневшие синие глаза, не мигая, смотрели прямо на Агнес. Он был мертв.Слишком испуганная, чтобы говорить, Агнес из дала отчаянный крик. Ее отец объяснил.– Роб Коллинз обнаружил его в Хокесден-Парке. Он повесился – выбрал для себя ту же смерть, что и Дженна.– Давайте положим его на стол, – предложил Роб, – и пусть кто-нибудь сходит за констеблем.Но Агнес уже не слушала их и даже не думала о несчастном дорогом Бенджамине – из колыбели, стоявшей неподалеку от очага, подал голос ребенок. Наклонившись, Агнес взяла его на руки, он открыл глаза и улыбнулся ей молочно-сладкой детской улыбкой.Потом он опять уснул, но Агнес, заняв свое место у очага, бодрствовала и долго-долго смотрела в огонь. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯПОЛНОЧНЫЙ ЛАБИРИНТ Глава тридцать третья В рощице у дороги под покровом ночной тьмы притаились лошадь и всадник. Они, казалось, слились с окружавшими их деревьями, и даже сбруя звенела чуть слышно, когда лошадь осторожно переступала ногами. Ночь укрыла человека и животное своим таинственным безмолвием.Затем что-то произошло. Лошадь пошевелила ушами, всадник насторожился и наклонился к ее шее, прислушиваясь к далекому звуку. Шум приближался, и человек напрягся: на вершине холма показалась карета и начала тяжело спускаться по крутому склону, ведущему от моста Пенни-Бридж. Настал момент, которого ожидал всадник.Две тени скользнули между деревьями к обочине дороги – изъезженной, изрытой колеями – и снова растворились во мраке. Всадник не мог видеть кареты, но слышал, как кучер кричит на лошадей, удерживая их на самом крутом участке тракта, ведущего от Лондона к Мэйфилду.Он был готов. Натянув шейный платок на нижнюю часть лица, разбойник вынырнул из тени, вытащил пистолет и, крикнув: «Стой!», очутился у двери кареты прежде, чем кто-либо из сидевших внутри успел схватиться за оружие. Карета, съехав на обочину, зашаталась и остановилась. Еще раз приказав: «Стоять!», грабитель заглянул в окно.Вначале он не увидел ничего, кроме пышного парика и руки, нервно сжимавшей серебряную табакерку, затем легкий шорох привлек его внимание к девушке, сидевшей рядом с господином в парике, – наклонившись вперед, она с любопытством поглядела на разбойника ясными нефритовыми глазами и вновь откинулась на спинку сиденья. Кроме них, в карете сидели двое слуг: молоденькая испуганная горничная и громадный неуклюжий парень, который глядел на грабителя так, будто готов был убить его на месте. Краем глаза разбойник заметил какое-то движение на козлах и метким выстрелом тут же выбил пистолет из рук кучера, ранив его в плечо. Тот завопил от боли, слуга выругался, высунувшись из окна карсты и наблюдая за происходящим.– Выходите, – грубо распорядился разбойник. – Все, и ты тоже, – бросил он кучеру. – От такой раны еще никто не умер.Пассажиры стали выбираться из кареты – вначале мужчина в парике, затем девушка, потом горничная и, наконец, слуга.– Кто вы? – спросил мужчина. – В последние полгода на Пенни-Бридж не было грабителей.– Не задавайте ненужных вопросов, – прозвучало в ответ. – Мужчинам лечь на землю, лицом вниз. А ты, – приказал он дрожащей горничной, – свяжи их вот этим, да как следует.Сдернув с седла веревку, разбойник обратился к обладательнице выразительных нефритовых глаз:– Где шкатулка с деньгами?– У нас ничего нет, – быстро ответила она.– В самом деле? Довольно необычно для джентльмена возвращаться из Лондона без денег. Так где же она?– Скажите ему, Генриетта, – раздался приглушенный голос обладателя парика.Бросив мрачный взгляд на грабителя, девушка махнула рукой.– Там, на сиденье.Разбойник улыбнулся.– Так достань же ее, моя девочка.– Неотесанный наглец, – прохрипел мужчина в парике. – Ты разговариваешь с мисс Генриеттой Тревор из Глинда. Будь повежливсе, черт побери!Теперь в свою очередь улыбнулась девушка.– Сквайр Бейкер, право же, не время учить его хорошим манерам. Пусть негодяй берет, что хочет, и оставит нас в покое.С этими словами она шагнула к карете и появилась снова, держа в руках темную, надежно запертую шкатулку.– Благодарю вас, мисс Тревор, – проговорил грабитель. – Очень любезно с вашей стороны, черт возьми.Он пытался копировать сквайра, но в его речи звучал акцент, не свойственный жителям Суссекса и выдававший в нем уроженца какой-то другой части Англии.– Поставьте это на землю, – распорядился разбойник.Девушка послушалась. Сделав ей знак отойти, он прострелил замок, отстегнул седельную сумку и швырнул ее горничной.– Как тебя зовут? – Его голос звучал скорее приветливо, нежели грубо.– Сара, сэр.– Тогда наполни сумку, Сара, пока я займусь драгоценностями джентльмена. Потом настанет очередь мисс Тревор.Он нагнулся и, невзирая на яростные протесты сквайра Бейкера, чей парик съехал на один бок и теперь напоминал ухо спаниеля, быстро и ловко завладел украшениями, табакеркой и соверенами. Затем вновь повернулся к Генриетте.– Что есть у вас, мисс Тревор?Он наклонился к ней, его глаза улыбались, в этот момент платок соскользнул с его подбородка и они оказались лицом к лицу. Несмотря на темноту, за короткий миг, прежде чем он снова надел маску, Генриетта успела разглядеть лицо, словно высеченное из гранита: широкий нос, тяжелый рот, решительный подбородок. Глаза были ярко-синие, а под черной шляпой мелькнула прядь ярко-рыжих, как лисий хвост, волос.– Забудьте, что вы меня видели, – яростно прошипел он. – Понятно?Впервые Генриетта Тревор ощутила укол страха.– Да, – прошептала она. – Я забуду.По-видимому, немного успокоившись, разбойник глянул на Сару, но Генриетте показалось, что поведение его изменилось; теперь, когда его лицо, пусть на мгновение, открылось постороннему взгляду, грабителю, судя по всему, не терпелось убраться восвояси.– Поторопись, – отрывисто приказал он. – Сколько там еще?– Только один мешочек, сэр.Разбойник перевел взгляд на Генриетту.– Теперь остались ваши украшения.Девушка начала снимать ожерелье и серьги, под аренные ей на восемнадцатилетие три недели назад ее красавицей-матерью, Люси Тревор. Это были ее фамильные драгоценности.– Вам жаль с ними расставаться? – спросил он, когда она медленно протянула ему украшения.– Это подарок моей матери. Они много лет хранились в ее семье.Генриетта встретила его серьезный взгляд. Затем он неожиданно поцеловал ей руку и вернул украшения.– Возьмите их и вспоминайте обо мне.– Грабитель-джентльмен! – хмыкнула она, слегка приседая.– О нет, – возразил он, привязывая к седлу набитую деньгами сумку. – Такой же грубиян, как все прочие. Теперь можете развязать своих попутчиков и ехать дальше. Да не забудьте отвезти кучера к врачу, пока он не потерял слишком много крови.Грабитель взлетел в седло.– Прощайте, Генриетта.– Прощайте, – отозвалась она, на мгновение задержала взгляд на удаляющейся фигуре, а затем повернулась, чтобы помочь остальным.
Согласно многолетнему ежевечернему обычаю, Люси Бейкер, старшая из оставшихся в живых детей старого сквайра Бейкера, и, увы, единственная старая дева в этом доме, начала свой ритуал обхода дворца, поднявшись по старинной винтовой лестнице и зная точно, что к моменту, когда она войдет в верхнюю гостиную, часы над камином пробьют десять. Она всегда чувствовала удовлетворение от собственной пунктуальности, придававшей ей уверенности в этом неустойчивом мире, полном тревог и волнений.Сегодня все шло как всегда. Люси стояла наверху винтовой лестницы, глядя на то, что когда-то было солярием архиепископа, и слушала нежный перезвон, говорящий о том, что близок час, когда вся семья разойдется на покой. Чуть слышно вздохнув, Люси прошелестела юбкой по двери солярия и огляделась, высоко подняв свечу. Несмотря на то, что у отца была большая семья: двенадцать детей, из них семеро до сих пор живы, они никогда, даже собираясь все вместе, не использовали эту комнату как спальню. Мать Люси, умершая двадцать шесть лет назад, всегда говорила: «Здесь предавались размышлениям великие люди; здесь не место для шумных детских игр», и семья придерживалась этого правила до сих пор.Люси с удовольствием прошла по тихим темным коридорам к небольшим спальням, в которых всегда находились детские. Сейчас, когда Черити и Рут вышли замуж, а Питер стал викарием Мэйфилда и поселился в Миддл-Хауее, только Томас и Найзел, холостые братья Люси, занимали западное крыло дворца, а их брату Джорджу и его жене Филадельфии было предоставлено южное.Из комнаты братьев не доносилось ни звука, видимо, они еще не вернулись. Однако Люси все-таки уловила какой-то шум, и когда она повернула в южное крыло, ее окликнул нетерпеливый голос:– Люси, это ты?Вежливо постучавшись в дверь спальни невестки, Люси Бейкер увидела, что Филадельфия сидит в кровати, широко открыв глаза и прижимая руки к груди.– Ох, я так волнуюсь, что не могу уснуть. Джордж уже давно должен был быть дома. Он выехал из Лондона еще утром. Я уверена, что карета перевернулась или на них напали разбойники. Ох, как сильно бьется сердце…Филадельфия выпрямилась, тяжело дыша. Покачав головой, Люси присела возле нее на кровать. Поглаживая невестку по плечу, она приговаривала:– Ничего, ничего, Дельфи, дорогая, не волнуйся. И Джордж, и Сэм Бриггс вооружены. Никто не может причинить им вреда.Два испуганных глаза уставились на Люси из-под облака темных волос.– Но я не могу не беспокоиться, Люси. Можно мне встать и подождать их внизу?Такая просьба могла показаться странной, но Филадельфии было только двадцать шесть лет, и она была замужем меньше года, тогда как тридцатишестилетняя Люси была хозяйкой этого дома с тех пор, как умерла ее мать.– Что ж, Дельфи, если тебе станет от этого легче – пожалуйста.– Да, Люси, конечно. Я снова оденусь, так что Джордж ничего не заподозрит, когда вернется.– Хорошо, только не переутомляйся. – Люси поцеловала невестку, маленькую, хрупкую, похожую на ребенка, и, как считалось, «утонченную», после чего продолжила обход.Пройдя через собственную спальню в восточном крыле, Люси поднялась по винтовой лестнице на следующий этаж, полностью обойдя, таким образом, по квадрату внутренний дворик, вокруг которого был выстроен дворец.Слева от нее, этажом ниже, находилась семейная гостиная, которая когда-то была приемной архиепископа, а потом столовой сэра Томаса Грэхема и сэра Томаса Мэя. Сын сэра Томаса, Том Мэй-младший, известный поэт и историк, продал дворец деду Люси, железных дел мастеру Джону Бейкеру, поскольку сэр Томас умер, почти полностью разорив поместье и не оставив сыну другого выхода, кроме как продать его. С тех пор здесь жила семья Бейкер, которой дворец архиепископа как раз пришелся впору, чтобы разместить все их многочисленное племя.Не заходя в гостиную, Люси прошла в свою любимую часть здания. Это была спальня архиепископа, где когда-то любили молиться Стратфорд и, по преданию, Томас Бекет, где почивала королева Елизавета, когда была в гостях у сэра Томаса Грэхема. Специально для этого случая сэр Томас распорядился пристроить башню с лестницей, чтобы в комнату можно было попасть, минуя внутренние помещения дворца. Бейкеры всегда использовали эту комнату, как спальню хозяев, и именно здесь умерла мать Люси, давая жизнь своему двенадцатому ребенку, Рут. Сейчас там в одиночестве обитал старый сквайр Бейкер, в свои семьдесят семь лет находившийся в добром здравии и не проявлявший никакого желания покинуть этот мир.Услыхав доносящийся из-за двери храп, Люси улыбнулась и вошла в комнату. Но это была грустная улыбка. Нелегко было одиннадцатилетней девочке вдруг оказаться старшей женщиной в доме и обнаружить, что все, в том числе и отец, по любому поводу обращаются к ней. Нелегко было и пожертвовать своей судьбой ради того, чтобы поднять семью (правда, два ее брата умерли в детстве), нелегко было смотреть, как младшие сестры выходят замуж и покидают дом, предоставляя Люси справляться со старым сквайром, добросердечным братцем Джорджем, глупенькой Филадельфией, апатичным Томасом и робким Найзелом, который не мог взглянуть на женщину без того, чтобы не покраснеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65