А?
Некоторое время Лор молчал, переваривал услышанное. Потом вскочил, хлопнул себя по ляжкам, заорал:
- Гениально! Здорово! Молодец! Будешь и виски пить бесплатно! «Джунгли»! Это то, что надо. Одену официанток в шкуры, табуреты обтяну змеиной кожей, нет, пусть чучела змей свешиваются с потолка. Пить будут из половинок кокосовых орехов. Это, кстати, выгодно, половинки-то большие, не то что рюмки, - деловито добавил он. - Молодец, Ал, просто здорово!
Просто здорово! Название есть, остались пустяки: выжить, вернуться домой, заиметь деньги, купить бар, приобрести клиентуру… А так порядок - название есть!
Кар участливо посмотрел на друга.
Вдруг события помчались стремглав. Лоридан провернул какую-то особенно удачную «операцию» и перевел домой солидную сумму. А тут вышел как раз приказ о возвращении на родину. Солдат начали быстро-быстро эвакуировать. По алфавиту. Кар шел раньше Лоридана, но в силу лишь господу богу известных высших соображений начальства первыми уезжали те, кто по алфавиту стояли дальше, и настал день, когда Лоридан вернулся из штаба сияющий как медная кастрюля, уже успевший где-то набраться, размахивающий официальным предписанием. Через три дня он уезжал.
- Не грусти, Ал, - он обнял Кара за плечи, - ты бы посмотрел, что там делается! Очередь! Всех так спешат отправить, словно повстанцы уже в городе. И недели не пройдет, тебя отправят. Встречу у трапа - и прямо ко мне в бар, шейкер привезу на аэродром. Ха-ха!
Кар действительно расстроился. Уезжал друг. А ему еще сидеть здесь…
Лоридан уехал, обещав прислать письмо; они долго прощались на аэродроме у гигантского зеленого, маскировочного цвета самолета, хлопали друг друга по плечам, обнимались, прикладывались к фляжке…
Кар смотрел вслед таявшему в синем небе самолету и размышлял о том, что скоро такой же самолет унесет и его в родные края. В конце концов, оставалось ждать недолго.
Эх, если б он знал!
Недаром в его стране бытует поговорка: «Если у вас все хорошо, не расстраивайтесь - это скоро пройдет».
Неожиданно на следующую ночь роту подняли по тревоге: группа партизан напала на военные склады. Сонные, недовольные, живущие уже в будущей мирной жизни, они примчались в деревню в нескольких километрах от города, где находились эти чертовы склады. Все горело. Сухие деревянные стены пылали, словно политые бензином (а может, их действительно полили). Растерявшаяся охрана, к тому же не очень, как выяснилось, трезвая, разбежалась. Партизаны прятались в окрестных рощах и пускали оттуда мины. Огонь грохотал, мины рвались, жители деревни, боявшиеся за свои жалкие домишки, кричали. Столпотворение!
Прибывшее подкрепление открыло беспорядочную стрельбу по зарослям, увеличив сумятицу. Кар, проклиная все па свете, строчил из автомата в темноту и вдруг почувствовал сильные удары в ногу, в спину, в ягодицу, в шею. Боль была адская, и он потерял сознание.
Он пришел в себя в госпитальной палате, где было светло, прохладно от привычно жужжавшего кондиционера, где хорошенькие сестры в зеленых халатах спешили выполнить любое его желание…
Но особых желаний не было. Кроме одного: скорей уехать. Оказалось, что шальная мина, разорвавшаяся у него далеко за спиной, добросила до него несколько осколков. Осколки были на излете и серьезных ран не нанесли, но все же впились в мышцы. Пустяковые, но очень болезненные, эти раны не давали спать, жгли, и Кар ругался, стонал, капризничал и вообще вел себя как слюнтяй, сознавал это, а потому злился еще больше.
По ночам в городе слышались выстрелы, взрывы, свет то и дело гас, останавливался кондиционер, жара наваливалась невыносимая, услужливые сестры куда-то исчезали, раны начинали жечь огнем, словом, жизнь становилась не мила.
И вот однажды под вечер во двор с ревом въехали крытые брезентом грузовики, раненых без особой нежности погрузили в них и отвезли на аэродром. Наконец-то! Наконец-то домой, Кар готов был стерпеть все на свете, лишь бы скорей покинуть этот чертов край, которому причинил столько зла и на который был так зол. Впрочем, логически мыслить он сейчас не мог. А мог бы. Все равно, по его и его товарищей логике, виноваты во всем были эти проклятые красные, которые почему-то не хотели понять, что когда их пытают, убивают, насилуют их женщин и сжигают их деревушки - это делается во имя их же блага. И что вообще Кар и его соотечественники всегда и во всем правы. Ну да ладно, главное - он летит домой!
Оказалось, шиш! Не домой его везли, а на какой-то островок, тоже чужой, но где пока что имелась военная база, над которой развевался флаг его родины.
На голом, унылом плато, за колючей проволокой и рвами стояли бараки. Здесь долечивали вывезенных с материка раненых.
Ерундовые ранения, а провалялся он с ними еще два месяца. Особенно угнетало Кара то, что шрамы у него останутся на спине, на икрах, на ягодицах. Подумают еще, что он убегал, мол, улепетывал со всех ног, а его сзади достали.
Пришел день, когда угрюмый пожилой военный врач, осмотрев его, долго писал что-то, ставил печать и наконец сказал:
- Все, парень, считай здоров. Топай домой и постарайся не снимать штаны на людях, а то еще подумают, что ты не из храбрых.
Тогда-то и настиг Кара новый удар. Комендант госпиталя посмотрел справку, выданную врачом, и сказал:
Поздравляю с выздоровлением. А вот с отъездом придется подождать. У нас тут народу не хватает. Охраны. Так что ненадолго выздоровевших задерживаем. Ты не бойся, ненадолго. Очередной выздоровеет и на твое место, а ты домой.
Он внимательно и сочувственно выслушал бурные протесты Кара и, когда тот выдохся, сказал:
- Все? Больше ничего? Ну и прекрасно. Ты еще тихий, вежливый, другие не то кричит. А теперь иди служи. Оружие получишь в шестом бараке. И не стесняйся, как захочется ругаться, приходи… я привык. А то что-то скучновато.
Кар поплелся в шестой барак, получил автомат и стал «служить».
Служба была легкой. Раз в два дня он заступал на пост. Шел к складу, к штабу, в порт, садился в тенек и, отложив автомат, сладко спал. Остальное время бездельничал.
И в этой дыре он проболтался еще без малого полгода.
Но постепенно поток раненых иссяк. Выздоровевших отправляли домой, и пришел день, когда, как всегда, в жуткой спешке весь госпиталь да и вообще всю эту временную базу стали эвакуировать.
Кто-то грузился на серые длинные военные корабли, которые, покачавшись у пирсов, уходили в море и исчезали за горизонтом.
Кто-то грузился на вертолеты и после пересадки на другом большом острове улетал на транспортных самолетах.
Кару постепенно все стало безразлично. Ну завтра улетит, ну через неделю - какая разница…
Он знал все - газеты приходили, радио работало, - знал, что дурацкая война, да какая война, какой-то нелепый, никому не нужный карательный поход закончился, непрошеным гостям пришлось убраться. И ему в том числе.
Первые восторги дома - вернулись герои - прошли, и все эти отучившиеся работать, но научившиеся безобразничать вояки всех раздражали. Количество «рабочих мест», как изящно выражались газеты, сокращалось, безработных и так хватало.
Словом, ждать теперь на родине восторженного приема не приходилось. Хорошо, если Лоридан окажется верным другом, тогда на первых порах он найдет у него пристанище. А у кого ж еще? Родителей, жены и детей у Кара не было. Жаль, а может, как раз наоборот, хорошо. К благополучному брату он ни за что не поедет - тот и написал-то ему раз-два за все время.
Немного тревожило, что от Лоридана нет вестей. Кар писал ему, послал телеграмму, но ответа так и не получил. А ведь прошел уже без малого год…
Вертолет, поболтавшись часа два над морем, опустился на полевой аэродром большого голого острова. Им выдали сухой паек, напоили водой и загнали в гигантский транспортный самолет, выкрашенный во все оттенки зеленого цвета.
Кар покрутился, стараясь поудобнее усесться в наспех установленном кресле, застегнул ремни и почти мгновенно заснул.
Так он и спал всю дорогу, спал и видел сны…
Глава II
ВСТРЕЧА
Кар спал и не видел под крылом самолета синие и изумрудные заливы, не видел безбрежную океанскую ширь и безбрежную ширь Аравийских пустынь, ослепительно белые города и слившиеся с землей бурые поселки.
Не видел волшебных красок восхода, когда небо начинает светлеть, золотиться, желтеть, розоветь, потом кроваво-красные полосы расходятся по горизонту и сначала медленно и неуверенно, а потом настойчиво и требовательно пунцовое от натуги солнце выталкивается из-за дальних пределов, рвется в вышину и наконец заливает все вокруг золотым светом. И ночи он не видел, и заката, и черного звездного неба… Самолет летел долго, а он все спал, просыпался, снова окунался в дрему.
Порой его расталкивали на обед (или завтрак то был, а может, ужин, он потерял ощущение времени). Но и ел он с закрытыми глазами.
Сквозь сон слышались песни, громкий смех, шум, крики. Многие из ребят не только ели, но и пили, и не только лимонад…
Путь их закончился рано утром.
Самолет опустился на бетонную полосу какой-то военной базы, долго катил по рулежной дорожке и наконец, качнувшись, остановился в дальнем конце аэродрома. Люди зашевелились, собирая пожитки, надевая снятые на ночь ботинки. Выходили сонные, протирая опухшие от вчерашней пьянки глаза, спускались по трапу. Было свежо, дул легкий, напоенный ароматом далеких, невидимых гор ветерок, доносился колокольный звон - наступило воскресенье, - лай собак, шелест грузовиков с близкого шоссе.
Огляделись, взяли огромные зеленые мешки, заменявшие им чемоданы, и двинулись к автобусам. Автобусы, тоже зеленые, армейские, долго везли их и наконец доставили к длинному одноэтажному зданию.
Тут начались бесконечные, как им казалось, формальности: сдача одних документов, выдача других, заполнение каких-то бумаг.
- Куда билет нужен? - спросил Кара ошалевший от всей этой ранней суеты сержант.
- Какой билет? - не понял Кар.
- Ты что, думаешь, тебе здесь «мерседес» подадут? - разворчался сержант. - Небось все миллионерами там стали, разбаловались! В какой город поедешь? Куда железнодорожный билет выписывать? Или господин генерал предпочитает самолет? Тогда плати разницу.
В какой город? Действительно, в какой? Кар был озадачен. В конце концов он назвал торопившему его сержанту тот город, в котором, по его предположениям, заимел свой бар Лоридан. Большой приморский город, кстати, не столь уж далеко расположенный от этой авиабазы.
Сержант бросил ему какую-то бумажку, заставил расписаться в толстой книге, не преминув заметить, что пишет «господин генерал» как курица лапой.
Кар забрал бумажку, поднял свой мешок и двинулся к автобусу, чтобы ехать на вокзал.
Торжественная встреча, о которой столько болтали офицеры перед их отправкой домой, не состоялась. Ни знамен, ни оркестров, ни ковровых дорожек. Только ворчанье сержантов, вонючий автобус да железнодорожный билет в третий класс.
На вокзале многие прощались друг с другом, все разъезжались в разные края на разных поездах.
Кар сел в пустой вагон - еще бы, семь утра воскресного дня - и через два часа прибыл в выбранный им город. Всю дорогу он смотрел в окно. Слева шел берег - пустынные пляжи, заставленные полосатыми кабинками, барами под соломенными крышами, бассейны, вырытые в двух-трех десятках метров от берега, с вышками и искусственными волнами для тех, кто боялся настоящих волн. Вдоль пляжей, параллельно железной дороге, бежало шоссе. Справа из окна были видны огромные отели, рестораны, лавки и лавчонки, словом, обычная для курортных мест архитектура. Изредка городишки и поселки перемежались высокими сосновыми рощами или уходящими к горизонту фруктовыми садами.
Наконец поезд остановился, и Кар торопливо выбрался из вагона - стоянка одна минута.
Он прошел через прохладный зал вокзального здания, вышел на площадь и огляделся.
Куда идти?
Город, в который он приехал и в котором бывал лишь однажды и очень давно, был и курортный, и промышленный, и портовый, нечастое сочетание.
Он напоминал слоеный пирог. Центральную его часть занимали жилые кварталы. Здесь все шло вперемежку - были целые улицы двух-трехэтажных намертво приклеенных друг к другу домов; были скопления новостроек - пяти-шестиэтажек; были улицы дорогих красивых особняков; скопления небоскребов - банков, отелей, страховых обществ, судовладельческих компаний, всевозможных контор; были в городе и величественные площади с памятниками посредине; захламленные пыльные кварталы бедноты; бульвары, парки, свалки и пустыри. Как в любом большом городе.
Словно набор больших и малых конфет, по всей его территории были рассыпаны магазины, универсамы, рестораны, бары, кафе, кинотеатры, казино, кабаре с их яркими кричащими вывесками, рекламами и днем, горевшими иллюминированными фасадами.
Это было, так сказать, ядро города. За этим слоем ближе к горной цепи, у подножия которой он раскинулся, размещался следующий слой - промышленный - скопище заводов, фабрик, мастерских, складов, гигантские газовые резервуары, нефтехранилища, теплоцентраль… Над всем этим шумным, пыхтящим, свистящим, стучащим муравейником висел густой ржавый смог, уходили к небу столбы фабричного дыма, расплывались плотные белые облака пара.
Наконец, от моря центр города отделял порт. Тут бесконечной лентой вытянулись пакгаузы, в море врезались десятки причалов, словно гигантские комары застыли подъемные краны, беспрерывный поток грузовиков, автокаров, мототележек бороздил асфальтовую набережную, а облезлые огромные сухогрузы, прижавшиеся к причалам, заглатывали в свои трюмы контейнеры, машины, мешки, ссыпали зерно, заливали горючее…
Вокруг города, и слева, и справа, и сзади, карабкаясь в горы, шла курортная зона. Здесь, вдалеке от шумного жаркого центра, от порта, от заводов, в тишине, на легком свежем ветру покоились роскошные виллы и виллы поскромней, высились белоснежные отели, в глубине густых парков стояли дворцы, золотились частные и общественные пляжи, голубели бассейны.
Здесь раздавалось только пение птиц, приглушенная музыка, щелчки ракеток по мячам, мягкий шелест дорогих машин, крадущихся по широким тенистым пустынным улицам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41