Ребята курят марихуану, маленькие жрут конфеты с ЛСД, а самые старшие уже колются. Воруют, хулиганят, в Америке дежурят в классах полицейские, учителя ходят с револьверами! А сколько случаев нападения на них, избиения, даже убийства? И вовсе не тех, кто плохо с детьми обращается, а на любых! Нынешние школьники - звери, почище нас, когда мы в джунглях воевали. И что, прикажешь им лекции о доброте читать? Они и слова-то этого не знают.
- А почему? - вскочила Серэна. - Почему? Да потому, что они, как ходить начнут, уже ковыляют к телевизору, а там до самого выпускного класса одни убийства, пытки, мученья, всех режут, бьют, насилуют! Что, не так? А комиксы? Кино? Те же кошмары. Ты думаешь, Ал, чему ребятишки учились, когда смотрели, что вы там творили в ваших, как ты говоришь, джунглях - убивали, жгли, взрывали? Это же все у нас показывали в хронике. Чему вы их учили своим примером?
Серэна раскраснелась, глаза горели, она размахивала руками, тыкая в Кара обвиняющий палец.
Он испугался. Такой он ее еще не видел. Куда девалась очаровательная девушка с милым лицом и смеющимися глазами! Перед ним стояла разгневанная фурия! Вот, значит, как, вот как она оценивала его участие в войне! Не герой, воин, награжденный медалью, а убийца, насильник, жуткий пример для детворы. И ведь никогда с ним об этом не говорила, молчала. Военное прошлое Кара было запретной темой в их разговорах. Теперь он понимал почему.
- Как тебе не стыдно, - слабо возражал Кар. - Мы жизнью рисковали, защищая правое дело, цивилизацию. Бились с врагом…
- Правое дело! - Серэна залилась истерическим смехом. - С врагом! Каким врагом? С этими несчастными детьми и женщинами в лохмотьях? Я же видела их по телевизору. Правое дело! Какое? Они, что ли, напали на нас? Может, позвали на помощь? Вы туда явились за тысячи километров, напомнить о старом захотели. Что вам эти люди сделали! За что вы их губили? - кричала Серэна. И неожиданно тихим голосом добавила: - Все отравили, там ничего теперь не растет, а что растет, так без витаминов. У них и так-то есть нечего… Да вы еще последнее разорили…
Она заплакала. Это было так неожиданно, так необычно, что Кар совсем растерялся. Он обнял ее вздрагивающие плечи, гладил короткие черные волосы, бормотал какие-то глупые слова утешения.
Размолвка закончилась, разумеется, примирением. Как всегда. Как обычно между влюбленными.
Но для Кара, в его мыслях и чувствах, она сыграла решающую роль. Такая обычная размолвка и так много значила для него? Да нет, дело было не в ссоре - такие у них и раньше бывали. Дело было в тех немногих словах, что сказала ему тогда Серэна, и в том, как они были сказаны.
Кар вдруг задумался о себе. Не о делах своих, планах, желаниях. А именно о себе - вот ты, Альберт Кар, кто ты есть?
Он всегда считал себя воплощением мужества, силы, твердости, неуязвимости. Воин, жестокий, беспощадный воин, имевший право на это звание и перенесший в мирную жизнь все, чему научился на войне. Не только силу и воинственность, конечно, но и храбрость, искусство обмануть врага, притвориться.
А кто был враг? Да все! Шмидт, опытом и сыскным мастерством которого нужно было восхищаться, чтоб хвалил тебя; вице-директор Бьори, которым нужно было восхищаться, чтобы повысил тебя… Целый сонм чиновников, домовладельцев, работодателей, товарищей по работе, всех, от кого хоть в чем-то зависело его благополучие, - их надо было кого запугивать, кого обольщать, кого обманывать, применяя военную хитрость. Вся жизнь - война, поле сражения, где не должно быть места милосердию, жалости, а лишь силе и беспощадности. Ведь они все тоже норовят скрутить тебя. Победит сильнейший, хитрейший.
Вот так он всегда рассуждал и соответственно действовал.
Но что-то изменилось за последнее время. Он вдруг стал прислушиваться к чужим мнениям, находить в них правоту, переосмысливать свои суждения.
Это не значит, конечно, что, если домовладелец справедливо поднимал цену за квартиру из-за общего повышения цен и Кар понимал это, он не старался тем не менее этого домовладельца как-нибудь обмануть. Все же собственное благополучие важнее. Но раньше он всегда считал себя правым, теперь понимал и точку зрения других.
Наслушавшись выступлений этих очищенцев, он вдруг перестал их презирать - болтуны, бездельники. Он еще надо многим про себя иронизировал, но ко многому уже стал относиться серьезно. Он вдруг обнаружил, что часто они бывают правы. А главное, что его особенно поразило, что стало для него невероятным открытием - это что люди могут, оказывается, бороться не только за собственное благополучие, но и за благополучие других!
Кар ловил себя на том, что стал возмущаться разными несправедливостями, которые его-то лично не касались. Раньше такое ему и в голову не могло прийти. Кого-то там преследуют, ну и черт с ним, не его же! Теперь его интересовали и чужие беды, и чужие судьбы. Поразительно!
Откуда все это? Серэна? Сокурсники? Очищенцы? Или вообще жизнь?
Его поразила и деликатность Серэны. Ведь все, что стало для него открытием, она видела и знала давно, но с ним ни разу об этом не заговорила. Значит, она понимала его душу? Если б не тот злополучный разговор на пикнике, когда он согласился пойти на собрание, быть может, все так бы и осталось?
Да нет, признавался себе Кар, не осталось. Рано или поздно что-то другое подтолкнуло бы его или сам он наконец дошел бы до новых мыслей.
Так или иначе, размолвка эта, столь незначительная внешне, сыграла важную роль в их отношениях, еще более сблизила, заставила Кара на многое взглянуть другими глазами.
А так жизнь текла по-прежнему.
Шли занятия, было еще два-три собрания, на которые Кар пошел с удовольствием, хотя по-прежнему лишь посидел наблюдателем в углу. Они продолжали проводить с Серэной свои загородные уик-энды. Но иногда отправлялись на пикник всей компанией.
Укреплялись, вернее, как он мысленно называл это, «уточнялись» его отношения с сокурсниками.
Больше всего хлопот у него было с Ингрид. Она, видимо, не на шутку влюбилась в него и использовала малейшую возможность остаться с ним наедине, обменяться взглядом, коснуться руки или наградить «товарищеским» поцелуем, после которого он не сразу приходил в себя.
Его попытки отшутиться, сослаться на занятость особого успеха не имели. И тогда он в отчаянии прибег к последнему средству - намекнул Ингрид на то, что у него есть девушка!
Ох, уж лучше бы он этого не делал! Ингрид мгновенно превратилась в тигрицу. Щеки ее запылали, глаза метали молнии.
- Знаешь, Альберт, если я ее найду, - а я найду, - задушу собственными руками! Так и скажи ей - пусть лучше убегает на край света. Тебя я завоюю, будь уверен. А вот других, кто будет мешать, задушу! - Ингрид демонстрировала своими могучими руками, как она это сделает.
Глядя на нее, Кар испытывал за свою хрупкую Серэну панический страх. Черт ее знает, эту сумасшедшую, еще действительно выкинет какой-нибудь номер. Надо удвоить бдительность.
Зато с Робертом у них сложились спокойные отношения - они перестали наконец спорить о сравнительных достоинствах культуризма и каратэ и вели профессиональные разговоры о методике тренировок, количестве и интенсивности упражнений, максимальных и оптимальных нагрузках и разных других мудреных вещах, понятных только им.
Что касается Лиоля, тот просто ходил за Каром тенью. Он смотрел на него не менее влюбленными глазами, чем Ингрид, и готов был, кажется, отдать за него недельную стипендию, а может, и жизнь (которую Лиоль ценил, конечно, меньше).
Он с самого начала зауважал Кара за его «боевые», как он выражался, «качества». Но окончательно стал его рабом после одного случая, происшедшего на очередном пикнике.
Девушки пошли купаться. Эдуард сидел, по своему обыкновению, уткнувшись в книгу. Эстебан с Жюли, естественно, куда-то исчезли, а Кар, Лиоль и Роберт перекидывались мячом на опушке. И вдруг мяч, брошенный неловкой рукой Лиоля, застрял в ветвях дерева. Роберт и Лиоль безуспешно пытались выбить его оттуда, швыряя чем попало. Кар несколько минут иронически наблюдал за ними, потом взял нож, молниеносно соорудил с его помощью рогатку, натянул на нее кусок резиновой ленты, подобранный на одной из лодок, на которых они и приплыли, и с первого выстрела сбил мяч.
Роберт и Лиоль смотрели на него, открыв рты.
- Вот это да! - вскричал Лиоль. - Вот это точность! Ну все умеет! Все знает! Тоже небось там научился?
Довольный собой, Кар подошел к дереву, прикрепил к нему, сняв с руки, свои не такие уж дешевые часы, а затем, отойдя на полтора десятка метров, метнул нож. Просвистев в воздухе, нож с силой вонзился в полусантиметре от циферблата. Кар подобрал нож и снова метнул, на этот раз лезвие ножа впилось на таком же расстоянии от часов, но с другой стороны. Кар еще несколько минут метал нож, который со всех сторон вплотную к часам вонзался в дерево, ни разу не задев циферблат или ремешок.
Лиоль смотрел как завороженный. Он не мог произнести ни сдова.
- Научи, этому хоть научи, - сказал он наконец хриплым голосом. - Хочешь, платить буду! (Для него это было вершинной жертвой.)
Кар посмеялся. Но Лиоль пристал к нему с таким упорством, что Кару не оставалось ничего другого, как преподать своему новоявленному ученику несколько уроков.
- Но чтоб девчонки не знали, учти! - предупредил Кар.
- Клянусь! - с жаром произнес Лиоль и даже поднял вверх два сложенных пальца. Не хватало только Библии.
Когда же в результате этих занятий он освоил нехитрое искусство и с десяти метров стал попадать в карточного туза, Кар навсегда стал его идеалом, уже во всем.
Пожалуй, наибольшие изменения претерпели отношения Кара с Эдуардом. Тот никого не учил приемам каратэ или искусству метать ножи, он вообще никого и ничему не учил в общепринятом смысле слова. Он просто размышлял вслух, отвечал на вопросы, рассказывал о прочитанном…
- Скажи, Эдуард, - спросил его однажды Кар, - ну получишь ты еще один диплом, изучишь еще один язык, не всю же жизнь быть студентом, начнешь служить, в государственном ли учреждении, в частном, ты что ж, будешь продолжать эту свою борьбу? Ее ведь начальство нигде не поддерживает, и отпуск, чтоб ходить пикетировать военные базы и химические заводы, тебе никто не даст.
- Как тебе объяснить, Ал? Свою борьбу, как ты говоришь, я, конечно, буду продолжать. Пойми, борьба за чистоту земли, неважно, материальную или духовную, это не временная служба, как, например, солдата на войне, это постоянное кредо.
- Кредо?
- Ну, так сказать, постоянное состояние, как, например, вера у верующего. Понял? Поэтому, где бы я ни был, я всегда буду продолжать это дело.
- А если выгонят? Ты - ведущий специалист какой-нибудь фирмы и вдруг ходишь на демонстрации!
- Ну выгонят, так найду другую работу. Но дело не в этом. Ты прости, Кар, ты немного примитивно понимаешь борьбу за мир, за оздоровление морали, очищение среды обитания. Соль не в том, чтобы пикетировать, устраивать сидячие забастовки, походы за мир. Это все хорошо и необходимо, тем более молодежи, которая мало что умеет. Но ведь сейчас в этой борьбе участвуют и иные люди. Ловкие, тренированные, энергичные, решительные. Смотри, что делают эти активисты из «Гринпис». Слышал о таком движении вроде нашего? Одни подплывают к военным кораблям, к районам атомных испытаний, другие вступают в схватку с армией, полицией. Я не за крайности, у нас тоже есть горячие головы - прокололи людям шины на их автомобилях и чего добились? Что автомобильные фабриканты заработали на продаже новых шин. А владельцы автомобилей, они чем виноваты? Нет, это не методы. Просто я хочу сказать, что ныне борцы за мир часто становятся бойцами, не надо думать, что все они только и ходят с плакатами. Так вот, думается, что убежденные люди, как я - ты ведь меня спрашиваешь, - на любом месте могут бороться: хозяин фабрики - построить очистные сооружения, генерал - быть против войны, фабрикант - переключить производство с бензиновых двигателей на дизельные или газовые… Да мало ли как? Можешь быть уверен, в этом деле безработных не бывает.
Кар молчал, обдумывая услышанное.
- И еще скажу тебе, - нарушил молчание Эдуард, - такие люди, как ты, нам очень нужны - смелые, опытные, умеющие за себя постоять и за других. Ну разве это не свинство, когда эти полицейские или частные агенты бьют наших девушек?
- Частные агенты?
- А ты что думал? У них свой бизнес. Их нанимают охранять себя миллионеры. Не мы же с тобой. Ну, а раз положено охранять, то ведь не только личность, но и имущество. Так что, скажем, забастовщики для них простые воры, они с ними, как с ворами, и поступают.
«Интересно, - подумал Кар, - уж кажется, какая пропасть между Лориданом и Эдуардом, а говорят одно и то же».
- Ты когда-нибудь слышал об американском агентстве «Пинкертон», впрочем, теперь оно стало ничем не хуже любого транснационального картеля.
- Еще бы! - воскликнул Кар.
- Вот поинтересуйся, чем оно занимается, почитай.
«Тем же, что и „Око“. - Кар усмехнулся про себя: -
Уж что-что, а это я знаю получше Эдуарда».
Так порой беседовали они, и Кар не замечал, что частенько приходил к Эдуарду с возникавшими у него вопросами.
А возникало их все больше и больше.
Вот тогда-то и позвонил ему снова вице-директор Бьорн.
И все повторилось. Все было как в прошлые разы. Поздний час, глухой сад, молчаливый охранник, столик с напитками и орешками, приветливый господин Бьорн.
- Ну, как дела, Кар? Я слышал, вы успеваете. - Он и не думал скрывать, что внимательно следит за жизнью Кара. - Укрепили дружбу с вашими товарищами по курсу. А как с Серэной Рендо, надеюсь, день свадьбы приближается? Я уж готовлю свадебный подарок! - Бьорн рассмеялся. - Эх, Кар, завидую я вам - молодой, красивый, с обеспеченным будущим. Сами любите, и вас любят. - Он помолчал. - А ведь есть бедняги, ходят без работы, еле сводят концы с концами. И все-то у вас впереди. Не то что у нас, стариков. - Он грустно покачал головой.
- Ну что вы, господин вице-директор, какой вы старик! У меня-то будет ли еще все это. А у вас…
- Ну-ну, Кар, о чем вы говорите, мы вас высоко ценим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41