Дел было по горло.
На правом берегу Куры, рядом с Загэсом расчищали просторную посадочную площадку. Вдоль Дидубийской долины от Загэса до самого Тбилиси протянули навесы от солнца, поставили скамьи для многочисленных зрителей, палатки с прохладительными напитками и закусками.
Во всех тбилисских гостиницах были заблаговременно подготовлены лучшие номера для приглашенных на торжество гостей.
Сообщение Грузтага о результатах опыта произвело в Европе и Америке подлинную сенсацию. Правда, некоторые ученые капиталистических стран, скептически настроенные, сомневались в достоверности этого сообщения, но их неверие разбивали телеграммы и письма трех англичан, присутствовавших на демонстрации опыта и подробнейшим образом описывавших замечательную победу ученых.
В Тбилиси прибыли гости-представители различных научных ассоциаций, делегаты от рабочих организаций. На следующий день съехались представители всех научных и промышленных центров Союза.
Тбилиси был полон гостей.
В день праздника уже с утра к Загэсу стал стекаться народ, Все дороги были запружены.
На новом аэродроме Загэса выстроились семь черных самолетов и десять красных автомобилей.
По распоряжению Камарели, в присутствии иностранных специалистов были тщательно проверены моторы самолетов, автомобилей и электрометр.
В 12 часов дня пушечный залп возвестил о начале торжества.
На высокой мачте над Загэсом взвилось алое знамя, зазвучала мелодия «Интернационала». С первыми же звуками музыки в синеву неба черным орлом взвился самолет, за ним второй, третий – и через несколько минут к Тбилиси журавлиной стаей устремились семь металлических птиц. Не слышно было привычного шума моторов, самолеты парили неудержимо и бесшумно. Через несколько минут по серому асфальту шоссе пронеслись красные автомобили. Крики восхищения, удивления, восторга многотысячной толпы, звуки музыки, мощный пушечный залп содрогали воздух.
Когда самолеты описали круг над Тбилиси, в небо поднялся громадный белый аэростат с развевающимся алым знаменем. Казалось, в синеву вместе со знаменем взмыла вершина Мкинвари. Мкинвари – грузинское название горы Казбек.


Когда аэростат поднялся на достаточную высоту, с ним поравнялся один из самолетов, и громадный шар, как заранее было задумано, опадая белым пятном, лег на черное тело самолета.
Тридцатиметровое красное знамя развевалось над ним. За знаменосцем в два ряда следовали остальные шесть самолетов.
Наконец они плавно опустились на загэсовском аэродроме.
Председатель правительства Грузинской Социалистической Республики открыл митинг. В своем выступлении он подчеркнул, что нынешний день знаменует новую эру в развитии мировой науки.
Затем выступил инженер Камарели. Его встретили громом аплодисментов.
Камарели был очень смущен и взволнован. Он поблагодарил присутствующих и добавил, что своим открытием он во многом обязан помощнику, которого он может назвать пока только счастливым случаем.
Публика, тронутая скромностью инженера, устроила ему овацию. Вслед за Камарели на трибуну один за другим поднимались делегаты разных стран. Небольшую, но взволнованную речь произнес представитель журнала «Electropower». Митинг закончился в три часа дня. Но и вечером в Тбилиси, залитом огнями иллюминации, продолжалось торжество. Ровно в 10 часов на несколько мгновений в городе погас электрический свет, и оживленные улицы Тбилиси объял полный мрак. Но еще мгновение… – и, казалось, на ночном небе взошло солнце – высоко на столбах одновременно загорелись, ослепительным огнем бесчисленные фонари Ровный и яркий дневной свет разлился по городу и его окрестностям.
Весть об удивительном техническом открытии, продемонстрированном советским инженером в Тбилиси, быстро облетела весь мир. В физических лабораториях Европы и Америки началась напряженная работа: ученые стремились приподнять завесу над тайной советского инженера. Но все усилия были тщетны.
Забила тревогу зарубежная пресса. Либерально настроенные газеты требовали от своих правительств срочно начать переговоры с Советским Союзом. Сторонники «жесткой» политики требовали отказа со стороны Советского Союза от этого «опасного» открытия.
«Где гарантия того, что Москва, – писала парижская газета „Matin“, – не использует это открытие в целях усиления своей военной мощи? Никто не знает, каким сюрпризом обернется оно в военной технике».
Некий американский инженер опубликовал статью «Чего мы должны ждать?», в которой пугал, что Москва может производить обстрел чужой территории летаргиновыми бомбами и снарядами на большом расстоянии. «Ужас в том, что против таких бомб ничего нельзя будет предпринять. Это будут искусственные метеориты, во сто крат более опасные, нежели падающие с неба камни».

Глава третья
НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ

Весь август Камарели провел в Москве. Официальная сторона дела. то есть утверждение и принятие его изобретения рядом вышестоящих органов, потребовала многих хлопот.
Первого сентября, за день до отъезда, он получил из Тбилиси телеграмму:
«Второго сентября выезжаю в Ростов заказывать трансформаторы. Вернусь десятого. Если приедете раньше, в лаборатории найдете пять регуляторов. Двенадцать заказано тбилисским заводам. Вайсман».
Пять месяцев, прошедшие со дня знакомства с Вайсманом, промчались для Камарели необыкновенно быстро. Все это заполненное удивительными событиями время он был так занят, что не мог даже выкроить несколько минут, чтобы поразмыслить над многими странностями своего сотрудника. Вайсман по-прежнему был для него трудной загадкой, но водоворот событий кружил его, не давая возможности разобраться в собственных чувствах.
Телеграмма вновь вызвала в его воображении образ Вайсмана, и всю дорогу от Москвы до Тбилиси – его томило какое-то неясное, глухое беспокойство.
Пятого сентября Камарели был дома. Первым делом он направился в лабораторию. Охваченный смутной тревогой, взволнованный, переступил он порог комнаты, где, впрочем, он и прежде всегда испытывал необъяснимое волнение. Теперь же, когда Вайсмана здесь не было, к обычному волнению добавилось чувство подавленности и томительного ожидания.
Он осветил комнату.
На столе в углу поблескивали пять регуляторов.
Блестящая доска на стене была занавешена черным бархатом.
Камарели подошел к ней и дернул за шнур. Занавес начал медленно раздвигаться.
Показалась черная, отполированная, как зеркало, доска, которую Камарели видел уже не один раз.
В углу, на высоте человеческого роста, темнел маленький ящичек. Это было что-то новое.
Камарели открыл крышку ящика. Внутри лежал какой-то аппарат, похожий на барометр, с колесиком, звонком и короткой, не более пяти сантиметров, металлической ручкой. Он осторожно потянул за ручку. Колесико завертелось, и в тот же миг зазвонил звонок. От ящика вверх была протянута проволока, она шла вдоль экрана, переходила на противоположную стену и там подсоединялась к маленькому четырехугольному аппарату, напоминающему электросчетчик.
Минуты две Камарели рассматривал все это сооружение, стараясь постигнуть его смысл и назначение.
Внезапно за его спиной вновь раздался звонок.
Камарели обернулся и замер от изумления.
С доски, теперь ярко освещенной, удивленно смотрела на Камарели молодая незнакомая женщина. «С доски… удивленно смотрела на Камарели молодая незнакомая женщина».
Здесь автор предвосхищал сегодняшние и завтрашние достижения сверхдальнего широкоэкранного стереоцветного телевидения.


Камарели невольно оглянулся, словно надеясь увидеть в комнате отраженную в зеркале женщину, но убедился, что в лаборатории никого нет.
И вдруг Камарели осенила догадка: перед ним телеэкран. Он немного пришел в себя от изумления. По-видимому, здесь и следует искать ключ к тайне Вайсмана.
В этот момент женщина повернулась и притворила дверь. Камарели только сейчас заметил, что на экране совершенно незнакомая комната: глухие стены без окон разрисованы странными цветами и листьями; в центре комнаты – маленький треугольный столик, три изящных деревянных стула с высокими спинками и необычной формы длинный диван.
На женщине было какое-то легкое прозрачное одеяние, оно все струилось, переливалось. Женщину словно окутывало пламя. Пламенем горели и ее волосы, а голову, как на древней фреске, венцом окружало сияние.
Женщина прошла несколько шагов, присела на диван и подала знак Камарели, приглашая сесть и его.
Он, как пол гипнозом, придвинул стул ближе к экрану.
Женщина, не мигая, смотрела ему в глаза. Взгляд этот лишал его способности двигаться, думать, проникал в душу.
Камарели казалось, что постепенно все существо его наполняется странным сиянием, и чем дольше смотрел он в ее удивительные лучистые глаза, тем глубже погружался в их неведомые глубины.
Трудно было уловить черты ее лица. Глаза, как два чудесных светоча, горели на ее лице. Осененные длинными, влажными ресницами, они то говорили о невыразимой скорби, то светились безграничной радостью.
Как завороженный, неподвижно сидел Камарели перед экраном. Прошло несколько бесконечно длинных минут.
Стряхнув с себя оцепенение, он попытался трезво разобраться в происходившем.
Да, безусловно, это – тайна Вайсмана. Но кто эта женщина? Из какой она страны? Где нашел ее экран инженера-чародея?
Вдруг его осенило: он вскочил, подбежал к столу, написал на листке бумаги по-английски, по-французски и по-немецки: «Откуда вы? На каком языке говорите?» и протянул его женщине.
Она улыбнулась. Затем встала, взяла со стола маленький черный кубик, напоминавший игральные кости, положила его в широкую черную коробку-камеру и протянула Камарели.
На черной стенке коробки возникла белая надпись. Но сколько ни старался Камарели, ему не удалось разобрать ни одной буквы.
Тогда он, жестикулируя, постарался дать ей понять, что не разобрал написанного. Женщина положила камеру на стол и в свою очередь принялась что-то объяснять Камарели: сначала сложила два пальца крестом, потом подняла правую руку к потолку, а другой указала на заднюю стену комнаты. Наконец, подойдя к стене, прислонилась к ней спиной. Неожиданно стена раздвинулась, как занавес на сцене, и показался сад. Оранжевым пламенем горела в лучах солнца листва.
Камарели взглянул на часы: было 11 часов утра. Он стал напряженно прикидывать, в какой стране сейчас ярко светит солнце. Восход – в Африке и на западе Советского Союза… Закат – на Тихом океане… Но осенний пожар в садах ранней весной?.. Вероятнее всего, что это в Африке.
Женщина повернулась и, сделав Камарели какой-то знак, улыбнулась, подняла руки, взмахнула ими, как крыльями. Стена опять сомкнулась. Женщина потянула за черную ручку в углу экрана.
Вдруг все исчезло – и женщина, и комната, и сад за стеной. Перед Камарели лишь холодным блеском отсвечивала черная полированная доска.
Он постоял несколько секунд перед экраном, потом опустил крышку ящичка и, задвинув занавес, нервно зашагал по лаборатории.
Да, он прикоснулся к тайне Вайсмана, но от этого она стала только еще более непостижимой, необъяснимой. Какие отношения между Вайсманом и этой женщиной? Где она теперь находится и кто она?! Уж не пленил ли этот современный маг прелестную незнакомку, чтобы получить сказочный выкуп от ее прежнего владельца? Что за глупости! Или, может быть, неразделенная любовь настолько ожесточила сердце могущественного ученого, что он заточил эту необыкновенную красавицу, отвергшую его, на каком-нибудь затерянном в океане необитаемом острове и оставил ей этот экран – единственное окно в мир, чтобы никто, кроме разгневанного возлюбленного, не мог ее видеть…
Долго размышлял Камарели, находил и отвергал всевозможные объяснения увиденному, но так и не сумел проникнуть в тайну Вайсмана.
«Необходимо хоть немного успокоиться, чтобы разобраться во всем происходящем», – решил он наконец. Погасив свет и заперев лабораторию, он вернулся к себе. Но не стал ни читать, ни работать – переоделся и вышел из дому.
Свежий воздух приветствия знакомых, привычный гомон тбилисских улиц постепенно помогли ему обрести спокойствие.
Он спустился по улице Чавчавадзе и, не торопясь, пошел по проспекту Руставели.
Смятение улеглось, но лицо женщины, столь неожиданно возникшей в зеркале, все еще стояло перед его глазами.
Постепенно в сознании начало созревать решение удивительной загадки. «Вайсман – выдающийся ученый. Что же удивительного, если он так блестяще разрешил проблему передачи изображения на дальние расстояния? А разве его летаргин – меньшее чудо, менее гениальное изобретение? Да, все это так».
И все же где-то в самых дальних тайниках сердца у Камарели что-то дрогнуло. Изобретением Вайсмана или прекрасным лицом незнакомки вызвано это волнение?
Камарели усмехнулся: недоставало только влюбиться в видение. Приближаясь к Дворцу правительства, он уже окончательно справился со своим волнением. Впечатлительный от природы, он умел контролировать свои чувства.
Легко и весело взбежал Камарели по ступеням широкой лестницы Дворца правительства
Камарели вернулся домой глубокой ночью. Весь день он работал много и плодотворно, и сейчас был доволен собой. Как здоровому ребенку, присуща потребность двигаться, играть, шалить, так и Камарели необходимо было работать, трудиться, созидать, находить все новое применение своей бурной, кипучей энергии, – это была его стихия, воздух, которым он дышал.
И сегодня он с обычным увлечением занимался любимым делом. Но к привычному чувству радости прибавилось что-то новое: в тайниках сердца продолжал жить чарующий образ незнакомой женщины.
В самый разгар работы, в момент ожесточенного спора или спокойной беседы с друзьями перед внутренним взором Камарели возникали полыхающие огнем глаза, волосы, и. незримые крылья надежды переносили его в таинственный, неведомый мир. Ему удавалось иногда совершенно отрешиться от видения, и тогда ясные глаза его по-прежнему горели уверенностью и энергией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18