– Теперь разрешите вас оставить, – с улыбкой сказал он. – Беседуйте без меня. – Вайсман подошел к столу, выдвинул ящик, вынул из него толстую синюю тетрадь. – Вы, безусловно, хотите получить объяснение всего происходящего. Вот мой дневник, – он указал на тетрадь. – Прочтите его – и с тайны упадет последний покров.
Когда Вайсман покинул лабораторию, Камарели снова обернулся к экрану. Оттуда ему улыбалась Геда Нуавэ.
– По-вашему было 11 сентября, – услышал он.
– Да, помню.
– Теперь вы хорошо себя чувствуете?
– Хорошо, спасибо.
– Вас спасла диванная подушка, не то вы бы сильно ушибли голову. Я тогда очень испугалась. – Она вдруг смущенно потупила взгляд.
Камарели еще ближе подошел к экрану.
– Скажите мне, хотя бы в двух словах, с какой целью Каро был послан на Землю? – голос Камарели звучал умоляюще.
– Вы узнаете это из его дневника.
– Не со злым умыслом пришел он к нам?
– Прочтите его дневник.
– Ну, хорошо, скажите хоть, вернется ли Каро на Марс?
– Вернется.
– Когда? После 25 ноября 1933 года?
– Прочтите его дневник, и вы узнаете, что думают обо всем этом санорийцы.
– А кто такие санорийцы? – вопросам Камарели, каталось, не будет конца.
– Марсиане, обитатели Марса.
– Санор – это Марс?
– Да.
– А что такое Обра?
– Ваша планета, Земля.
– А обран?
– Обран – люди Земли.
Молчание.
– Кто вам Каро? – внезапно спросил Камарели.
– Я не понимаю вашего вопроса…
– Каро ваш брат, друг, коллега, – кто он вам?
– Прочтите дневник, – снова сказала Геда и улыбнулась.
Камарели тоже улыбнулся, глядя на нее счастливыми глазами.
– А кто я вам? – спросила в свою очередь Геда.
Ему хотелось сказать ей что-то очень значительное, важное, что-то такое, что сразу бы раскрыло перед ней его чувства, Он просто не понимал, как вмешало его сердце столько счастья. Но, казалось, он вдруг забыл все слова на свете.
– Геда Нуавэ!.. – только и смог произнести он.
– Гурген Камарели! – медленно, чуть нараспев, отвечала Геда.
– Геда! – шептал Камарели.
– Камарели!.. Что такое Камарели? – вдруг спросила
– Фамилия.
– А что она значит?
– Ничего. А Нуавэ?
– По-вашему это – «девятиокая».
– Почему вас так называют?
– Прочтите дневник Каро, – последовал все тот же ответ.
Камарели хотелось сейчас же, не откладывая, прочесть этот таинственный дневник, но он никак не мог оторваться от экрана.
– Вы знаете, почему я потерял сознание тогда, 11 сентября? – спросил Камарели, и сердце его дрогнуло – столь многого ждал он от ее ответа.
– Знаю. – Геда с нежностью смотрела на него.
Казалось, их разделяет лишь это вот стекло, толщиной в десять сантиметров. Так ясно Камарели видел каждую черточку ее лица, так близко от него были эти яркие полные губы, эти полыхающие огнем глаза, тонкие брови и белый высокий лоб с пышными, темными с позолотой волосами. Трепетали ее черные ресницы, бились тонкие голубые жилки на висках… Камарели даже слышал ее дыхание.
Это было непостижимо – женщина, отдаленная от него миллионами километров, стояла сейчас так близко от него, что, казалось, протяни руку – и коснешься ее одежды, ее нежной белой кожи… Но ты ведь знаешь, хорошо знаешь, что ощутишь кончиками пальцев лишь холодную поверхность экрана.
Это было какое-то фантастическое свидание.
– Я люблю тебя, Геда! – неожиданно для самого себя произнес Камарели.
– Я люблю… тебя!.. – донеслось до него из эфира три самых великих слова, какие только создал человек. Внутренним взором увидел он бездну, разделяющую две планеты, но простор этот уже не поражал его, как обычно, – три слова вечной молодости, одинаково прекрасные на всех языках, одинаково сильные в устах юноши и в устах зрелого мужа, победили вечное безмолвие.

Глава восьмая
ГЕДА НУАВЭ


(Дневник Каро)

Дорогой Гурген! До того, как Вы начнете читать эту тетрадь, я хочу Вам кое-что объяснить. Конечно, я и не предполагал, что содержание ее станет кому-то известно, но поскольку познакомить Вас с дневником оказалось необходимым, я перевел его на английский язык.
Кое-что пришлось мне выпустить, кое-что, наоборот, описать более подробно, снабдив необходимыми объяснениями и комментариями. К сожалению, я все же не вполне достиг цели: недостаточное знание языка порой ограничивало меня, и в моем дневнике, по-видимому, осталось еще немало туманных мест. Но, думаю, сплетение событий, которые привели меня в Вашу страну, будет Вам ясно и понятно. К. R.
P. S. Дневник датирован по марсианскому летосчислению. Но с момента моего переселения, на Землю я изменил летосчисление на земное. В некоторых случаях, когда это требовалось, марсианское и земное летосчисление приведены в соответствие. К. R.
СД-17-9
Сегодня я снова встретился с ней. Потом читал очень древнюю книгу. Удивительно, как велика разница между старым и новым, и в то же время, как сохранились в нас некоторые черты старого.
Подожду еще. Где-то, пока неясно, мерцает свет…
Да, я подожду еще. Время даст мне ответ.
17–11
Встреча была как будто бы обычной, но наша беседа приобрела новый оттенок.
– Ты заметил, как прекрасна сегодня Обра? – спросила она меня, и радость звучала в ее голосе.
– Да, Обра приближается к нам.
– А я еще не совсем к этому готова.
– Чего же тебе не хватает? Ведь твой рефрактор действует отлично!
– Да, но я жду твоей помощи.
– Моей помощи? – удивился я.
– Твоей помощи. Сколько раз ты был на Эдоне?
– Трудно и сосчитать!
– А на Гуанэ? Эдон и Гуана – звезды, по-вашему – Фобос и Деймос. (Каро)


– Тоже много раз.
– И каждый раз ты убеждался, что воздуха там нет?!
– К сожалению…
– Наоборот, к счастью.
– Я не понимаю тебя.
– Воздух мешает работе рефрактора.
Да, она была права: чем ближе небесное тело к телескопу, тем больше сказывается на нем отрицательное воздействие атмосферы. Если же удастся поместить телескоп на звезду, лишенную атмосферы, то изучать приближающуюся Обру будет намного легче.
– Да, ты права, – ответил я. – Но как ты собираешься оборудовать обсерваторию на безвоздушном небесном теле? Ведь с телескопом должен быть живой человек?
– С телескопом будем мы, – решительно произнесла она. – Конечно, если ты на это согласишься.
– Неужели и мои два глаза понадобились Нуавэ? Нуавэ – девятиокая. Так назвали ее потому, что она сконструировала необыкновенно чувствительный телескоп, снабженный девятью линзами. Благодаря различным комбинациям линз, телескоп приобрел функции и рефрактора и рефлектора. (К.) Телескоп Нуавэ – прообраз телескопа системы Максутова, сочетающего в себе положительные стороны как рефлектора, так и рефрактора.



– Одиннадцать больше девяти, – улыбнулась она.
– Но как ты все-таки оборудуешь станцию на Гуане?
– Станцию мы соберем здесь, а потом уже перенесем на Гуану.
– Почему же на Гуану, а не на Эдон?
– Эдон, правда, ближе, но чрезмерно большая скорость его движения затруднит работу телескопа. Ведь Эдон в сутки совершает три оборота вокруг нашей планеты, а Гуана движется сравнительно медленно: период ее обращения равен тридцати часам.
– Так как же ты думаешь сооружать эту станцию? – повторил я свой вопрос.
– О, я уже давно обдумала один план, только вот не знаю, одобришь ли ты его.
– А ну-ка, расскажи!
– Боюсь, ты мне откажешь…
Геда смотрела на меня с мольбой, и я уже знал, что не в силах буду ей отказать, что бы она ни попросила.
– Я готов исполнить любую твою просьбу, если только это в моих силах.
– Станция должна быть сооружена на твоем рауните. Раунит – космическая ракета. (К.)


Я не стал долго раздумывать. План Нуавэ был прост и в то же время очень рационален.
– Согласен, – коротко ответил я. Она просияла. – С завтрашнего дня приступаю к необходимым приготовлениям.
Геда ушла счастливая, радостная.
И у меня было светло на душе оттого, что я смог ее порадовать.
17–25
Раунит превратился в маленькую обсерваторию. Нуавэ уверена, что первая движущаяся обсерватория откроет новый этап в изучении Вселенной. Я согласен с ней и очень рад, что победа будет связана с моим раунитом.
17–31
Завтра мы вылетаем.
Вчера вечером Нуавэ сфотографировала Обру. Она уверяет, что обнаружила новые линии и точки, которых не было на прежних снимках.
Я продолжаю отстаивать свое мнение.
На Гуане многое может выясниться, но я убежден, что чересчур оптимистические надежды Нуавэ во многом не оправдаются.
17–32
Период обращения Гуаны равен тридцати часам и восемнадцати минутам, а Эдона – семи часам и тридцати девяти минутам. Сутки Санора Санор – Марс. (К).

составляют двадцать четыре часа тридцать семь минут. Таким образом, Эдон в сутки почти трижды обходит вокруг нашей планеты. Но, кроме того, он восходит с запада и заходит на востоке. Гуана же движется медленнее Санора – она почти двое суток находится на небе. Потому-то Нуавэ и избрала именно Гуану для установки телескопа.
В четыре часа утра раунит был на полюсе.
В четыре двадцать одни мы покинули полюс.
Вылетели мы с таким расчетом, чтобы встретиться с Гуаной на девятом небесном меридиане (так было согласовано с директором Северной обсерватории).
Всю дорогу мы не выключали экран дальнего видения, который связывал нас с обсерваторией.
В намеченное время мы опустились на Гуану.
Часть небосклона Гуаны была подобна черному бархатному шатру, на котором сияли Аза Солнце. (К)

и необычайно яркие звезды.
Передав обсерватории все наши наблюдения, мы выключили экран. Обра была видна с другой стороны Гуаны, и мы направились туда.
Постепенно исчезали и Санор и Аза.
Раунит поглотила вечная ночь Гуаны.
Вскоре вдали появилась Обра, окруженная своим голубым сиянием.
Нуавэ направила на нее телескоп и приступила к работе.
Установлено до двух тысяч экранов.
17–35
Приближается СД-18-27. Август 1924 года. (К)

Идут большие приготовления.
Нуавэ работает без передышки. Меня поражает ее энергия и энтузиазм. Вчера она показала мне заполненный на Гуане альбом фотокарт. Я тщательно просмотрел его, но не нашел ничего примечательного.
Она обиделась.
– Я не утверждаю, что на Обре невозможна жизнь, – попытался я объяснить свой скептицизм. – Но я сильно сомневаюсь в том, что форма ее схожа с нашей.
– Почему ты так думаешь?
– Во-первых, я не представляю себе существование высшей формы жизни на планете, где столько воды.
– Но разве там так уж мало суши?
– Сравни ее с водными просторами. Почти всю поверхность Обры покрывает вода и лишь кое-где – небольшие островки суши.
– Но на этих островках есть жизнь! – со страстной убежденностью воскликнула Нуавэ.
– Да, жизнь, возможно, и существует, но не на суше, а в воде – ведь на Обре господствует водная стихия. А в воде невозможна высшая форма жизни.
– Не забывай, что суша занимает на Обре все же значительное пространство, она равняется всей поверхности Санора, – все больше горячилась Нуавэ. – И если на Саноре так развилась жизнь, почему ты считаешь это невозможным на Обре?
– У нас совершенно иной климат, – возразил я, тоже увлекаясь спором. – А на Обре – вечные грозы, молнии, постоянно налетают ураганы. Атмосфера полна разрушительных сил. Высшая форма жизни не может утвердиться на такой неустойчивой и опасной почве…
Теперь, оставшись в одиночестве, я размышляю.
Почему я так разгорячился? Почему меня всегда так волнует в общем понятное увлечение Нуавэ этой планетой?
Где-то в тайниках моего сердца мерцает свет. Еще неясный, слабый.
Но я буду ждать.
Время даст ответ.
17–38
Вчера состоялось заседание Сигнальной секции. Утром, до заседания, позвонила Нуавэ.
– Ты будешь на секции?
– Да, буду.
– Я хочу тебя видеть. Подожди меня, пойдем вместе.
– С удовольствием.
Я не слышал, как она вошла. Я только увидел, что она сидит у окна. В руках ее был любимый суанэр. Суанер – синий цветок, называемый «цветком Обры» (К.)


Она, видимо, не хотела, чтоб я прочел ее чувства, и потому сидела, потупив глаза. Но радость была не только во взоре, – и она не могла ее скрыть.
– У тебя на душе что-то очень хорошее, – сказал я ей.
Медленно подняла она на меня свои глаза, и, казалось, можно было утонуть в том море счастья, какое излучал ее взгляд.
– Ты не веришь мне, но я все вижу.
– Что ты видишь, Геда?
– Я вижу, как борются на Обре подобные нам существа, как их высокий разум прокладывает путь к нам.
– Нужно, чтоб и мы это увидели.
Я старался говорить очень спокойно. Геда была необычайно взволнована.
– Ты помнишь, два месяца назад на Северном полюсе Обры были замечены какие-то огненные блики?
– Ну, и что же?
– Тогда мы сочли их за вулканические извержения. Но теперь мне открывается нечто иное.
Она встала, отдернула занавес на балконной двери. Яркие лучи Азы неудержимым потоком хлынули в комнату и окутали Геду своим теплым сиянием.
– Так что же тебе открывается?
– Это световые сигналы Обры, – медленно проговорила она и испытующе посмотрела мне в глаза. Я молчал. Но мне хотелось крикнуть ей: «Нет!»
Мы вышли на балкон. Аза поднялась высоко, и золото ее лучей жарким пламенем горело на пышной листве бимуду. Бимуду – плодовые деревья. (К.)


– Почему ты так решила? – спросил я.
Она опустилась на резной стульчик и, облокотившись правой рукой на перила, левую дружески протянула мне. Я взял эту тонкую, но сильную руку так бережно и нежно, словно маленькую трепетную птичку.
– Ты не веришь в мои выводы. И я знаю, что ты не разделишь и мою новую догадку.
– Но я хочу и стараюсь поверить. Ты просто не предлагаешь веских аргументов.
Она, словно не расслышав моих слов, продолжала:
– И все же я поделюсь с тобой догадкой, так как мне и здесь необходима твоя помощь.
– Я готов, как всегда.
– Из снимков, сделанных на Гуане, явствует, что Северный полюс Обры покрыт вечным льдом. – Грудной, красивый голос Геды звенел и чуть вибрировал от волнения. – Там – плоская равнина. На ней нет темных пятен, – а это ли не свидетельство того, что под слоем льда находится вода? Огненные вспышки были замечены именно в зоне вечных льдов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18