Тода Хиромацу. Из сборника умных изречений, рекомендованных для воспитания юношей в самурайских семьях.

Внутренний садик замка, куда самураи привели Блэкторна и Александра, представлял собой миниатюрный мир, с чистыми реками, островами, горами и равнинами. Посреди небольшого озера в форме слезы на деревянном помосте располагалась ухоженная хижина. В хижине горели фонарики, свет которых проникал сквозь полупрозрачные седзи, отчего домик казался, почти хрустальным.
Для освещения в то время употребляли масляные светильники и восковые свечи, но господин Токугава не любил, и это знали все в замке, открытого огня, предпочитая, чтобы его неровный свет приглушался стенками фонаря, которые можно было сделать матовыми или цветными.
Ал разглядел в глубине домика силуэт высокого, чинно сидящего мужчины и узнал в нем даймё. Рядом с ним хлопотали две женщины. Одна грузная и маленькая, а другая тоненькая и с высокой, по последней моде, прической, из которой торчали шпильки.
Ал замедлил шаг, любуясь театром теней.
Садик явно просматривался со всех сторон охраной так, что на расстоянии полета стрелы мышь не сумела бы протиснуться в эти райские кущи. Но вот для мушкета или кремневого ружья тень даймё на седзи рисовой бумаги была мишенью – лучше не придумаешь. Хотя откуда во дворце такое оружие? Всех проверяют, шмонают, только что в задницу не заглядывают.
Около мостика, ведущего к хижине, сидели на пятках два самурая. Застывшие, с обнаженными мечами на коленях и фанатичными взглядами, они ни в какое сравнение не шли с нашими солдатушками. Те – непременно трепались бы, без умолку травя байки и смоля папироски.
Ал и Уильям Адамс прошли по мосту, где Ал сразу же опустился на колени перед Токугавой, а Адамс сел в позе лотоса, с устремленным черт знает на что взглядом и улыбкой идиота.
Услышав голос Токугавы Иэясу, Ал несмело поднял голову и сразу же столкнулся с устремленными на него глазами сидящей рядом с даймё красавицы. Голубое кимоно с серебряными лотосами и журавлями необыкновенно шло прекрасной переводчице, чья хрупкая красота благодаря небесно-голубому свету казалась еще прозрачнее и тоньше. Неземная, волшебная, удивительная – Ал не мог подобрать эпитетов, при помощи которых можно было передать красоту Марико-сан.
Его Марико, той самой, к которой он шел долгие годы или века. Тода Марико – женщина-звезда, женщина, предназначенная для него точно так же, как он для нее.
Ал потупился, опасаясь выдать себя слишком откровенным взглядом и пряча свое вдруг расцветшее чувство дальше и глубже в сердце. Игра, затеянная им с Токугавой Иэясу, еще не была выиграна. Даймё то шел навстречу, то отгораживался непрошибаемой стеной недоверия.
Да, после первой аудиенции в замке Ал чуть не умер, осознав, что перед ним не привычный по книге Таранага из рода Миновару, а настоящий, подлинный Токугава Иэясу, о котором он совершенно ничего не знал.
Выйдя от Токугавы, Ал шел за провожающими его самураями, еле переставляя ноги. В голове вращались шарниры, дыхание перехватывало.
«Я – не в книге! Не в романе! Я – в настоящей Японии, еще хуже – в Японии семнадцатого века»! – Он отер рукавом выступившую на лбу испарину. Ситуация была невозможной и одновременно с тем она была реальной. До ужаса, до полной усрачки реальной! Ситуация, от которой хотелось орать во весь голос или биться головой о стены. В XVII веке кормчий Уильям Адамс попал в другую страну. Да, он застрял здесь навсегда, женился, наплодил детишек, служил, рвался на родину, умер. Это было ужасно, но одновременно с тем у кормчего Адамса просто так сложилось. На самом деле он мог покаяться перед иезуитами и чисто теоретически те могли вывезти его в Европу. Мог вымолить разрешение на отъезд у Таранага или его преемника – Сударе.
Алу было некого просить, не на кого надеяться, его время еще не настало, и даже если бы он и предпринял отчаянную попытку удрать из Японии на рыбачьей джонке, он не смог бы этого сделать. Куда удрать? Привычной ему России еще нет – одна тысяча семисотый год – Петербург не построен. Да и не его бы это был Петербург. Царь Петр, бородатое купечество, немцы и голландцы…
Ал чувствовал себя челноком в безбрежном океане, птицей, под крыльями которой простиралось бесконечное зеленоватое пространство воды, и не было ни клочка земли, на которую можно было бы просто сесть и перевести дух.
Ужасная игра сделалась настолько схожей с реальностью, что Ал вдруг понял, что уже не выберется из нее. Не выберется, потому что не найдет правил этой самой игры, не поймет, где располагаются замаскированные двери или потому, что на самом деле никакой игры нет. Исчез призрачный Питер, растаял Невский проспект, исчезли Гражданка и Купчино. Нет больше Эрмитажа и Дома книги, нет гранитных набережных и Ростральных колонн, нет Новой Голландии, Сенной, нет метро и остановок троллейбусов и трамваев. Нет ни клочка асфальта, и только неуправляемые еще людьми реки несут свои величественные волны сквозь леса и болота. Утки, зайцы, заросли вереска и багульника, камыш и топи, клюква и морошка…
И никого, никого из знакомых. Ни одного человека во всем мире, ни одного не то что близкого, а просто знакомого человека, лицо которого видел пару раз в метро и отчего-то запомнил. Пустота…
– Токугава-сан просил вам передать, что с этого дня я буду вашей переводчицей, если вы, конечно, не возражаете, – весело поклонилась ему красавица.
И Ал с удивлением вновь увидел, что он в крошечном ухоженном домике, а перед ним, на подушках, сидят: сам даймё Токугава Иэясу, полная дама и прекрасная переводчица.
– Мое имя Тода Марико, – подтвердила она догадку Ала.
– Почту за честь, госпожа Тода, – поклонился Ал.
– Можете называть меня Марико. – Она была очаровательной.
– Благодарю вас, Марико-сан.
– Мой господин спрашивает, откуда вы знаете наш язык и почему в момент задержания при вас был самурайский меч? – перевела Марико.
– О, это очень долгая история, и господину Токугаве, должно быть, она покажется скучной, – начал Ал заранее заготовленную фразу. Было приятно говорить на английском, а не подбирать японские слова.
Марико перевела и выслушала ответ Токугавы.
– Мой господин говорит, что он любит истории и у него много времени. Впрочем, если ему покажется, что ваша история действительно скучна, он остановит вас.
– Для того чтобы рассказать, как попал ко мне меч и почему я начал изучать японский язык, необходимо вернуться на двадцать четыре года назад. Тогда мне было двенадцать лет. Мой отец был купцом и имел свои корабли: «Мадонна», «Дева Мария» и «Бабочка», которые плавали в разных морях, умножая наше состояние.
Токугава остановил рассказ, о чем-то спрашивая Марико.
– Мой господин интересуется, неужели ваш отец мог позволить себе иметь целых три корабля?
Удача! Токугава попался в первую же ловушку, смастеренную для него Алом. В его голосе читалось недоверие и легкая зависть. Геймер мысленно занес на свой счет одно очко. На самом деле перед Токугавой он мог назваться кем угодно, вплоть до принца крови. Но что бы это дало? Почти что наверняка его слова были бы подвержены сомнению, кто – зная, что его нельзя проверить, не постарается возвысить себя? Но, даже если ему и поверят, в Японии никакие его права все равно не имеют значения. Здесь он пленный, трофей, в лучшем случае гость. Кроме этого, Ал намеренно хотел оскорбить великого даймё, показав ему, что он – сын простого купца, имеет свой собственный, причем очень хороший, корабль. А его отец имел целых три, в то время как в Японии нет даже такого понятия, как флот.
– Для того чтобы успешно торговать, необходимо иметь несколько кораблей, – деловито сообщил Ал. – Так удобнее. – Он утвердительно кивнул головой. – К тому же отец нередко выступал посредником между разными купцами. Посредничество – прибыльное дело, если подходить к нему с умом и уважением к своим партнерам.
В огород Токугавы полетел второй камешек. Ал прекрасно знал, что Япония и Китай находятся в состоянии конфликта, тем не менее, Япония не может обойтись без китайского шелка. Посредниками в торговле между Китаем и Японией выступали иезуиты, чей «черный корабль» ежегодно привозил в Японию груз драгоценного материала и уходил, набитый доверху золотыми и серебряными слитками. Александр хотел вызвать лежащую на поверхности ассоциацию и преуспел в этом.
– …Но однажды все его три корабля, груженные пряностями и шелками, попали в жестокий шторм и затонули вместе с ним где-то у берегов Индии. После смерти отца я хотел наняться на какой-нибудь корабль юнгой или матросом, но это было не просто. Ко всему прочему, я и мой друг Уильям, – он тепло посмотрел на Адамса, ненавидя его при этом всей душой, – были приписаны к школе кормчих старого Альбана Карадока и должны были еще два года учиться, после чего тот обещал выправить нам бумаги и помочь наняться на какой-нибудь корабль.
Постоянно путаясь в именах кормчего, Ал пытался не сорваться и не назвать кормчего по-книжному – Блэкторном.
– Нужно было продержаться каких-нибудь два года. Но все наше имущество ушло в уплату отцовских долгов. Он же не мог один снарядить три корабля. Поэтому этот поход кроме отца финансировали еще два купца. Которые потом и забрали за долги почти все, что мы имели.
Мать была вынуждена податься в прачки, я тоже не гнушался никакой работы. Вы же понимаете, мало того, что мы должны были собрать денег на еду и какое-то жилье, нужно было лечить Уильяма. – Он снова посмотрел на Блэкторна с любовью и теплотой.
– Господин Токугава спрашивает, кто вам господин Уильям Адамс и давно ли он в таком состоянии?
– Уильям был сыном матроса с «Девы Марии», когда во время шторма того смыло за борт, отец взял мальчика к нам домой. «Ты должен относиться к Уильяму, как если бы он был твоим братом. Любить его и защищать», – сказал отец. Нам с Уильямом тогда было по шесть лет.
Ал поднял глаза на Токугаву Иэясу, стараясь понять, удалось ли ему затронуть его за живое. Японцы XXI века, которых знал Ал, были сентиментальны, так может и их предки отличались ранимостью и чувствительностью?.. Лицо Токугавы оставалось непроницаемым, как маска сфинкса. Зато женщины разволновались.
– Отец добавил, что однажды, когда на «Деву Марию» напали пираты, отец Уильяма закрыл его собой. Поэтому мой отец чувствовал себя обязанным перед отцом Уильяма.
Мы сразу же подружились и, действительно, стали словно братья. В девять лет мы оба поступили в школу кормчих и учились целый год, когда в наш город вдруг пришла страшная эпидемия. Я заболел и лежал без движения десять дней. Доктора сказали, что я не выживу. Мать день и ночь молила Бога, чтобы тот не забирал меня, а Уильям впал в странное оцепенение. Он сел у моей кровати, скрестив ноги, и часами смотрел в одну точку. Через десять дней я очнулся, а Уильям нет.
Умирая, я чувствовал, как моя душа уносится куда-то через бесконечные лабиринты вниз, вниз, вниз, как вдруг – появился светлый силуэт другого мальчика. Это был Уильям. Он дал мне руку и вывел к свету.
– Вы говорили, что болезнь постигла вас в десять дет, но вы уже учились в школе кормчих и собирались продолжать учебу после смерти отца? Вы говорили только о себе или о господине Адамсе тоже? – перевела вопрос толстой японки Марико. – Возможно ли, что он закончил школу, находясь в таком состоянии? Но если не закончил, то как он оказался на корабле?
– Дело в том, госпожа, что Уильям не постоянно находится в этом состоянии. В море он другой человек. Гений или ясновидящий. Он всегда знает, откуда подует ветер, может ориентироваться в кромешной тьме. Я думаю, что судьба, отобравшая от него его жизнь, одарила его даром быть лучшим кормчим, которого когда-либо знали земли и моря.
– Означает ли это, что он многим лучше вас? – Марико перевела вопрос Токугавы. Он казался очень заинтересованным.
– Да. – Ал потупился. Безусловно, я – ничто, по сравнению с Уильямом Адамсом. Но я горжусь, что имею возможность всякое плавание видеть его замечательное преображение! Он ведь без меня ни за что не пойдет в море.
Последняя фраза была необходимой добавкой. Мол, Адамс гений, но не вздумайте делать ставку только на него – проиграете. Вам нужен Уильям Адамс – нет проблем, только взять его придется с приложением в виде меня – того, без кого легендарный кормчий не более чем овощ.
– Карма, – услышал Ал голос Токугавы.
Геймер напрягся, силясь понять слова даймё, но сумел разобрать только: «Андзин-сан» и «карма».
Глава 13
Мудрые говорят, хочешь узнать душу человека – заболей! Хороший человек придет тебя проведать, плохой – нет.
Из изречений даймё Токугавы Иэясу

– Мой господин говорит, что карма наделила вашего друга редкостными способностями, когда он медитировал у вашей постели. В этой истории господин Токугава обратил внимание на то, что и вы в тот день получили необыкновенный подарок – лучшего кормчего, который будет работать на вас и только на вас, как его отец работал на вашего отца. Карма.
– Да. Карма. И господин Токугава прав. Но на самом деле я получил и другой дивный дар. С тех пор я начал видеть чудесные сны; другие страны, незнакомых мне людей, узнавать их судьбы. Два года после болезни я видел во сне одну азиатскую страну, где бывал чаще, чем в других странах, – поспешил Ал придать себе недостающего веса.
Однажды я нанялся на работу в крепость, в которой служило множество японцев. Их называли ронины.
– В Европе много крепостей, где служат японцы? – перебил рассказ Токугава. Марико перевела его слова, даже сымитировав оттенок голоса, чего ей прежде не удавалось.
– Да. В Европе во многих крепостях проходят обучение и служат японские воины. Я привязался к одному старому ронину, который признал в моих снах свою страну и начал учить меня японскому языку и владению самурайским мечом.
– Как его имя, и из какого места он был родом? – спросил Токугава, и в этот раз Ал понял смысл его слов и сразу же ответил.
– Мой учитель не называл мне своего настоящего имени, так как считал, что недостоин носить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44