Пальцы его скользнули под ее накидку, по рукавам платья, и он притянул ее ближе к себе.
– Вы же знаете, что если бы я мог освободить вас от вашего батюшки, я бы сделал это. – Глаза его, отливавшие золотом, пылали огнем, который он не в силах был скрыть.
Она уперлась руками ему в грудь.
– Правда?
– Конечно. – Как она могла в этом сомневаться?
– Почему? – Спросила она, сама того не желая. Но сказанного слова не воротишь.
Он задумчиво смотрел на нее.
– Почему?
– Да, почему вы хотели бы освободить меня от отца?
Он тяжело дышал, видно было, как он волнуется.
– Может, потому, что, когда я смотрю, как он издевается над вами, я вспоминаю, как отец мучил моих сестер. А это просто невыносимо.
Она ожидала иного ответа, но он объяснил все весьма разумно. Она уставилась на свои руки, теребившие его вышитый жилет.
– Понятно. Я напоминаю вам ваших сестер. – Да, кажется, он просто создан для того, чтобы защищать кого-нибудь. – Вы действительно часто ведете себя так, словно я ваша сестра.
Он рассмеялся, и она подняла голову. Себастьян смотрел на нее так внимательно, что у нее дыхание перехватило.
– Сестра, – повторил он иронично. – Он протянул руку и провел пальцем по ее шее, там, где пульсировала голубая жилка. – Почти родная.
И тут он резко отдернул руку и прикрыл глаза, будто, не видя ее, мог что-то изменить.
Ей это не понравилось. Теперь, когда отцовский обман раскрылся, она так нуждалась в чьей-то поддержке, и почему-то ей хотелось, чтобы поддержка эта исходила от Себастьяна. Поэтому она сделала то, чего раньше не позволяла себе ни с кем.
Она его поцеловала.
Это был поцелуй легчайший, она едва коснулась губами его щеки. Но Себастьян тотчас раскрыл глаза и, не успела она перевести дыхание, приник к ее губам, пальцы его стиснули ее руки, он прижал ее к себе. Этот поцелуй не был робким и нерешительным. Он был исполнен страсти, он был требователен и смел. Вспомнив о том, первом поцелуе, она приоткрыла рот. Издав тихий стон, он приник к ней, а она обняла его за шею.
Руки его сомкнулись на ее талии, и она подчинилась его власти.
Ледяной ветер свистел вокруг, клонил к земле ветви деревьев, но ничто не могло охладить его пыл. Она тоже забыла о холоде, потому что ласки его разожгли ответный огонь в ее душе.
Наконец губы его скользнули по ее щеке и замерли у уха.
– Вам следовало позволить мне видеть в вас лишь сестру, – шепнул он и коснулся губами мочки ее уха, отчего она вся затрепетала. – Тогда вы были бы в безопасности.
– Я слишком долго вела безопасную жизнь. – Она едва успела перевести дыхание, а он уже целовал ее в шею, в ямку под ключицами. – И что она дала мне?
Не говоря ни слова, он распустил шарф, укутывавший ее, и бросил его в снег. Когда язык его коснулся ложбинки меж ее грудей, она лишь запустила руку в его шелковистые волосы.
– Как ты прекрасна, – шептал он, прижимаясь к ее груди. – Невообразимо прекрасна. Твоему отцу следовало бы держать тебя взаперти.
Она напряглась и оттолкнула его голову. Он выпрямился, и она была поражена его диким взором.
– Вы… вы все время так говорите, – шепнула она. – Наверное, вы считаете меня страшной распутницей, которую надо прятать от мужчин.
Он попытался улыбнуться.
– Вовсе нет. Но ты такая милая, такая притягательная, я… я не могу с собой совладать. – Он провел рукой по ее щеке, тронул пальцем ее губу. Она почувствовала вкус кожи его перчатки. Кончиком языка она провела по тому месту, до которого дотронулся его палец, и тут он поцеловал ее так страстно, что губы ее еще долго дрожали после этого поцелуя.
– Мы, мужчины, народ опасный, Корделия. Мне нельзя целовать вам даже руку, но я сгораю от желания припасть к ней. И не только это.
Рука его скользнула по ее шее, замерла на плече. Корделия стояла как громом пораженная, не в силах думать ни о чем, не в силах даже пошевелиться.
– Да, и не только это, – повторил он. Глаза его потемнели, он обнажил ее плечо.
Она не могла понять, что с ней творится, почему она стоит истуканом и позволяет делать с собой такое. Но от его ласк сердце ее колотилось бешено, и ей хотелось ласкать его в ответ. И еще – она боялась голодного блеска его глаз.
А может, она просто сошла с ума? Как бы то ни было, но она лишь вздохнула чуть слышно, когда пальцы его добрались до ее локтя, а потом скользнули под платье дальше, к груди.
А он уже высвободил нежную грудь, коснулся соска, который стал твердым, как камешек, и его кожаные перчатки казались ей на удивление теплыми. Она была как зачарованная. Но, когда она наконец собралась с силами и готова была возмутиться, было уже слишком поздно, ибо он закрыл ей рот поцелуем. Рука его покоилась на ее обнаженной груди, а другой он крепко держал ее за талию, не давая даже пошевелиться.
Время словно остановилось, и она растворилась в океане неведомых раньше ощущений. Он ласкал ее грудь, которая напряглась и округлилась, как сочный персик, и пальцы его то сжимали ее до боли, то касались движениями легкими, почти воздушными.
Когда же он достиг непонятным образом того, что ей самой захотелось большего, он коснулся ее соска губами. Она и представить не могла, что позволит такое мужчине, и отпрянула, это было так пугающе и так неизъяснимо приятно, что она не могла терпеть этого долее.
Боже, это же недопустимо, в ужасе подумала она и схватилась рукой за его волосы, намереваясь оттолкнуть его, но пальцы ее только развязали ленту, которой были стянуты его волосы, и они рассыпались в ее руках тяжелой волной.
Он приник к ее груди с еще большей страстью, губы ее сами прошептали его имя, руки притянули его голову ближе, и вдруг ей безумно захотелось, чтобы он поцеловал и вторую грудь. Врожденная скромность заставила ее ужаснуться этой мысли, но ей вдруг надоело руководствоваться скромностью. Скромность – это то, что придумали старики, чтобы отучить женщин ждать от мужчины этих невероятных удовольствий.
И тогда она забыла и о скромности, и об осторожности. Зарывшись пальцами в волосы Себастьяна, она прижимала его к себе, и он вознаградил ее, заставив ее тело петь от восторга, пробудив его от долгого сна.
Он оставил грудь ее лишь для того, чтобы прошептать:
– Это безумие! – Но ласк своих он не оставил, осыпая поцелуями ее шею и подбородок. – Я говорил, мы, мужчины, народ опасный, – сказал вдруг он.
Она успела заметить выражение раскаяния на его лице, но слышать его замечания было выше ее сил, поэтому она вновь сама поцеловала его.
Он застонал, его золотистые глаза светились желанием.
– Черт подери, но не такой опасный, как прекрасные девственницы!
И тут она поняла, что зашла слишком далеко. Он резким рывком привлек ее к себе, на лице его была написана безумная решимость. Толчком он просунул колено между ее ног. Она не успела ничего сказать, потому что рот его грубо, требовательно приник к ее рту. В полузабытьи она раздвинула ноги, и он, привалив ее к стволу дерева, приподнял ее юбки.
И тут с дерева на них рухнула груда снега.
Он залепил им глаза, засыпал волосы, и они отступили друг от друга. Корделия отряхивала снег с лица, и, почувствовав холод на груди, поняла, что снег попал ей под платье.
Это и привело ее в чувство. Лицо ее пылало от стыда, она наконец осознала, сколь непростительным образом вела себя. Отвернувшись от Себастьяна, она стала вытряхивать снег из платья, и была так смущена, что не представляла себе, как повернется к нему лицом. А он, чертыхаясь, стряхивал снег с плеч.
Дрожа, она оправила платье, опустила юбки. Потом, судорожно оглядываясь, стала искать свой шарф. Он валялся на снегу неподалеку. Корделия схватила его, повязала торопливо, словно это могло свести на нет те несколько минут, на которые скромность покинула ее.
Себастьян перестал чертыхаться, и она не увидела, а скорее почувствовала, что он подошел к ней. Он тронул ее за плечо, и она вздрогнула, но не отпрянула. Не говоря ни слова, он поправил ее накидку, которая болталась у нее за спиной, укутал ей плечи, стараясь защитить от холода, и развернул Корделию лицом к себе.
На его ресницах и волосах лежал снег. Но блеск его глаз, казалось, растопит его, ибо взор его пылал страстью.
– В том, что случилось, моя вина, не ругайте за это себя, – сказал он, но голос выдавал его. Он помолчал, словно собираясь с силами, и продолжал почти угрожающе: – Тем не менее я должен предупредить вас, Корделия. Я всего лишь мужчина, а не святой, и вы пробуждаете во мне самые низменные желания. Если я вновь окажусь с вами наедине, боюсь, я не сумею отвечать за себя.
Взор его упал на ее губы, лицо его напряглось. Он посмотрел ей в глаза.
– Если вы хотите оградить свою добродетель, держитесь от меня подальше.
Слова его были ей укором. Он сказал, что ее вины не было, но то, как он это говорил, свидетельствовало об обратном. И он велел ей держаться от него подальше, будто одно ее присутствие являлось для него непреодолимым соблазном. Да, конечно, она вела себя ужасно, разрешала ему всяческие вольности, позволила почти раздеть себя. Была бы она настоящей леди…
Но неужто он не мог не указывать на то, что, когда он ее целует, она забывает о приличиях?
Чувства ее были в смятении, гордость задета, она не могла бороться с краской, заливавшей ей лицо. Так что разумно ответить она была не в силах.
– Не волнуйтесь, ваша светлость, я не имею обыкновения искушать джентльменов против их воли. Обещаю вам, что в будущем постараюсь избавить вас от столь неблагонадежного общества.
– Черт подери, я не это имел в виду, – возмутился он, но она, закутавшись в накидку, уже шла по тропинке, которая привела их сюда.
– Корделия! – крикнул он ей вслед.
– Оставьте меня в покое! – ответила она, пробираясь по снегу.
Слава Богу, когда она бросилась бежать по дороге, ведущей в город, он не пытался ее остановить.
10
Викарий видел из окна гостиной, как его дочь быстро шла по дороге, герцог следовал за ней немного позади. При виде сего благородного красавца у викария сжались кулаки.
Если бы не этот высокомерный и праздный господин, думал он, сейчас бы они с Корделией спокойно сидели дома. Этот губитель выманил их обоих, вырвал из привычного окружения и определенно вредно влияет на девушку.
Никогда раньше Корделия не говорила с ним так жестко, как в эти последние два дня. Она даже припугнула его Священным писанием. А ведь это он сам учил ее когда-то, толковал непонятные места.
Сегодня утром, припоминал он, Корделия разве что не приказала ему отослать Пруденс, а затем удалилась вместе с этим нахальным господином.
«Ах бесстыжий, развратный лорд!» – подумал он, заметив, какими глазами герцог смотрит на Корделию. Затем его взгляд привлек румянец на лице дочери и снег в ее волосах. Он все более волновался. Снега не выпадало со времени их приезда. Она что, валялась в снегу? Чем она занималась все это время с герцогом?
Викарий оттер стекло, запотевшее от его дыхания. Видно стало лучше. Замерев, он следил за тем, как герцог догнал ее, взял за руку и что-то сказал, а она вырвала руку и пошла далее по направлению к гостинице.
И тут викарий заметил, что волосы герцога взлохмачены: перед выходом из гостиницы тот явно выглядел иначе. В ужасе он искал и другие признаки непорядка во внешности обоих и, ему казалось, находил их.
С его губ сорвалось проклятие. Помогаешь этому холеному господину, а он положил глаз на твою дочь… дьявол его побери. Он за все поплатится, даже благородное происхождение его не спасет.
Корделия вошла во двор гостиницы, выражение ее лица встревожило викария. Похоже, она была сердита на кого-то.
На герцога, вероятно, решил он. Конечно же на него. Этот негодяй чем-то расстроил ее. Скорее всего дело в этом. Что еще могло так обидеть ее?
Конечно же не слова викария. Не могла она все еще злиться на это.
Он нахмурился. А может быть, и могла. Он ведь сам многое испортил. Он сначала не собирался выговаривать ей за то, что она запирает вино, делая его несчастным в его собственном доме. Она сама принудила его к этому, устроив скандал из-за фляжки бренди.
Боже правый, неужели она думает, что он сам не понимает, что последнее время становится все более привязан к спиртному? Но он же не пьяница… он не смог бы читать такие вдохновенные проповеди, будь он пьяницей…
Он действительно несколько зависел от нее последнее время, но собирался исправиться, правда собирался… Он бы выкарабкался наверняка, если бы не этот лорд Веверли, который помешал всем его попыткам.
Корделия вошла в гостиницу, и викарий отошел от окна, размышляя о том, что же ему делать дальше. А если она действительно поедет в Лондон одна?
Это было совершенно невозможно. Конечно же она этого не сделает. Корделия благовоспитанная девушка и не погубит свою репутацию, отправившись в Лондон с герцогом.
Он хрустнул пальцами в негодовании. Даже если она собирается совершить подобное безумие, он не допустит этого. Он запрет ее здесь, в гостинице, и ничего у герцога не получится. Беда в том, что она девушка слишком самостоятельная. Как теперь вырвать ее из когтей лорда Веверли, не вызвав еще большего гнева с ее стороны?
Дверь в комнату отворилась. Он повернулся и увидел, что Корделия смотрит на него как злая фурия; лорд Веверли стоял за ее спиной.
– Отец, ты отослал Пруденс? – спросила она. – Хозяин гостиницы сказал мне, что почтовый дилижанс только что отбыл.
Сейчас перед ним стояла уже не робкая и любящая дочь, какой он всегда ее знал, а непокорная и требовательная особа, ничем не похожая на его Корделию. Как ему сейчас хотелось выпороть ее. Возможно, если бы он делал это прежде, то сейчас бы не оказался в столь неприятном положении.
Когда она была ребенком, с ней просто было ладить. Что же теперь случилось?
– Да, Пруденс уехала, – ответил он. – Она недолго решала. Твой гнев ее напугал.
– Мудрая женщина, – промолвил лорд Веверли.
Корделия сверкнула глазами на герцога.
– Это семейное дело. Оно касается только моего отца и меня. Ваша светлость, будьте добры, оставьте нас.
– Нет, – вдруг заявил викарий, – пусть слушает. Я должен кое-что сказать.
Корделия медленно повернулась и взглянула ему в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43