Две-три детали не совпадают. Но я сейчас ее допрошу, и через час она уже будет за решеткой.
Лабланш. Обычное преступление на почве ревности – ничего особенного.
Севинье. Ничего особенного.
Лабланш. Нам повезло, что в газетах было всего три строчки. Мы раздувать не будем.
Севинье (без уверенности в голосе). Да и незачем.
Лабланш. Сама она, наверно, из тех, кто спит с кем попало, а говорит, что работает горничной.
Севинье. Она на самом деле горничная.
Лабланш. А он – шофер, посыльный, камердинер, словом, «пойди туда – не знаю куда». (С нажимом.) Да к тому же даже не француз!
Севинье. Даже не француз!
Лабланш. Приговорен к смерти в Испании, ранен шальной пулей в конце войны, дрался на ножах с соотечественником, после чего лежал в больнице, – ничего интересного!
Севинье. У вас большие запросы.
Лабланш. Я хочу сказать, все к тому шло.
Севинье. Словом, судебно-медицинское вскрытие – единственное, что ему светило в будущем.
Морестан смеется. Лабланш смотрит на него. Тот замолкает.
Лабланш (к Севинье). Проведите нам это дело аккуратно.
Севинье. Аккуратно.
Лабланш. Виновна она.
Севинье. Мне кажется, да.
Лабланш (подчеркивая). Она, без сомнения, виновна.
Севинье. У меня такое впечатление.
Лабланш. Она не может не быть виновной.
Севинье. Я понял.
Лабланш. Господин прокурор очень заинтересован, чтобы вы покончили с этим делом как можно скорее. Правосудие стоит денег. Мы не имеем права швыряться деньгами налогоплательщиков. (Встает.)
Севинье. В самом деле.
Лабланш. Впрочем, у вас есть и другая веская причина скорей поставить точку.
Севинье. Да? Какая же?
Лабланш. Они оба, и он и она, служили у Бореверов.
Севинье (неопределенный жест). Не вижу связи.
Лабланш. Вы не знаете Бореверов? Улица Фэзандери?
Севинье. Извините меня, я здесь новичок!
Лабланш. Банк Боревер. Миллионы! Сливки общества.
Морестан (с восхищением). Его жена – дочь Сен-Мора де Пиньероль!
Севинье. Неужели?
Лабланш. Трагедия произошла в их особняке, в комнатах для прислуги. Люди их' круга совсем не заинтересованы в такого рода популярности. И тем более они не хотят, чтобы их имена склонялись на страницах газет.
Севинье. Неужели!
Лабланш. И господин прокурор тоже этого не хочет!
Севинье. Понял. Хорошо.
Лабланш. И многие влиятельные лица это мнение разделяют.
Севинье. На основании сведений из переданного мне досье, мне кажется, это всеобщее желание легко удовлетворить.
Лабланш. Тем лучше!
Севинье (шутливо). Могу представить себя на месте Боревера: у меня тоже есть прислуга.
Лабланш. Кажется, она не сознаётся. Но они никогда не сознаются.
Севинье. Кроме Шариньона.
Лабланш (выходя и не слыша слов Севинье). Постарайтесь добиться признания. Она, кажется, дура, и это будет несложно.
Севинье. Вероятно, да!
Лабланш (на пороге). Полиции всегда легко иметь дело с такой явной преступницей, как эта девка. И для правосудия тоже удобно, потому что нехлопотно.
Севинье. Очень удобно.
Лабланш (притворно смеясь). Пожалуйста, не напоминайте мне о делах, когда должна решать наша совесть!
Севинье. Это дело ясно как божий день!
Лабланш (пожимая ему руку). Севинье, вы умный человек и смотрите в корень. Вы хладнокровны и с воображением. Далеко пойдете.
Севинье. Очень надеюсь. До субботы.
Лабланш. До субботы.
Морестан. До свидания, господин Лабланш!
Лабланш не обращает внимания на его слова и выходит.
Севинье. Очень элегантен! Мне говорили, что он высокомерен, но я совсем этого не нахожу.
Морестан (уклоняясь от ответа). Скоро четыре!
Севинье. Увы!
Морестан (с симпатией). Вы не очень волнуетесь, господин следователь?
Севинье. Я и не таких раскалывал. Сила следователя – в спокойствии.
Морестан. Так считается!
Севинье. Вот я – начинаю думать о ней только сейчас. А она уже три дня с утра до вечера думает лишь обо мне.
Морестан (шутя) . Счастливчик! (Взгляд Севинье его останавливает.) О! Простите!
Севинье. Я не шучу. Она придет нервная, напряженная, не способная к сопротивлению. С заранее приготовленными ответами на разнообразные вопросы, которые я ей как раз и… не задам!
Морестан. Ну, в добрый час!
Севинье. Но учтите! Главное – ее запугать. Для этого нужно ее как следует помариновать. Когда придет, сделаем вид, что работаем, как будто ее здесь и нет. В начале допроса я дам ей выговориться. Буду слушать, как хороший друг. Задавать вопросы по-товарищески, разговаривать с ней, как отец. И вдруг, когда она меньше всего будет ожидать я наброшу на нее петлю.
Морестан (искренне, мечтательно). Да, это потрясающие моменты. Когда их припирают к стенке.
Севинье. У меня свой метод, не удивляйтесь. Прежде чем выстрелить в мишень, я изучаю ее со всех сторон.
Морестан. Да?
Севинье. Факты потом, сначала люди.
Морестан. Однако факты…
Севинье. Факты – как мешки. Пустые, они просто бесформенные тряпки. Их надо туго набить мотивами и чувствами, их породившими.
Морестан (скептически). И только потом завязывать.
Севинье. Что собой представляет эта девушка? Что ею двигало? Какие чувства? Вначале я должен с ней познакомиться.
Морестан. Ваш предшественник…
Севинье. Мой предшественник, возможно, имел свой метод. А у меня – свой. Через час я ее расколю.
Морестан. Но…
Севинье. Введите ее. (Садится за свой письменный стол и делает вид, что пишет.)
Морестан открывает дверь. За ней мы видим Жозефу Л ант е н е, сидящую на скамье под охраной полицейского. По знаку секретаря Жозефа входит. Несмотря на свое простое происхождение, она удивительно хороша и изящна. В ее низком, хрипловатом голосе нет и намека на вульгарность. Держится она абсолютно бесхитростно, но ее предельная искренность и простодушие ставят в тупик больше чем любые уловки. Она невероятно привлекательна, хотя не прилагает к этому никаких усилий. Впрочем, платье на ней достаточно короткое.
Морестан (садится за свой стол, смотря в бумаги). Садитесь. (Указывает на стул, стоящий посреди комнаты.) Длинная пауза. Время от времени Морестан исподтишка бросает на нее взгляд. Севинье поглощен рассматриванием документов. Жозефа без всякого выражения смотрит прямо перед собой, обстановка не произвела на нее никакого впечатления.
Жозефа (видя, что пауза затягивается). Здесь можно курить?
Морестан (сухо) . Нет.
Снова длинная пауза, которую, кажется, невозможно выдержать.
Жозефа (теряя терпение). Будете допрашивать меня сейчас или подождете до завтра?
Мужчины не реагируют. Снова пауза.
Вы знаете анекдот про еврейку и зонтик? (На этот раз она добивается того, что вызывает у них разгневанные взгляды.) А! Понимаю. Ждем следователя.
Севинье. Я – следователь.
Жозефа (разочарованно). Никогда бы не сказала.
Севинье (едко). Почему?
Жозефа (с опаской). Не знаю.
Севинье пожимает плечами. Спокойствие, которым он надеялся подавить Жозефу, покидает его. Не она, а он начинает нервничать. Он хватает телефонную трубку и набирает номер.
Должна вам сказать, что за эти три дня у меня не было и минутки, чтобы подумать, каким вы должны быть, – вообще, подумать о вас. (Изучающе разглядывает его.)
Севинье переглядывается с Морестаном: Жозефа опровергла его расчеты.
Севинье (в трубку). Алло? Леспар? В газетах ничего нет?.. Неужели?.. А о деле на улице Фэзандери тоже нет? (Возмущенно.) Как так «топчусь на месте»? Шутите с кем-нибудь другим, мне не смешно. (Бросает трубку.)
Жозефа. Непокладистый у вас характер.
Севинье. Не вам меня судить.
Жозефа (смеясь). Наоборот!
Севинье (строго). Ваше имя?
Жозефа. Жозефа Лантене.
Севинье. Родилась?..
Жозефа, Да.
Севинье. Не притворяйтесь глупее, чем вы есть на самом деле. Родилась где?..
Жозефа. В Эсполетте, департамент Дром.
Севинье. Возраст?
Жозефа. Двадцать четыре года. Но, вообще, я на них не выгляжу. Разве что здесь.
Севинье. Профессия?
Жозефа. Горничная. Между прочим, у вас здесь плохо убрано!
Севинье (саркастически). Вы находите?
Жозефа. Вам бы меня пригласить сюда на денек.
Севинье (заглядывая в досье – он будет по необходимости неоднократно заглядывать в него до конца допроса). Ваши хозяева отмечали ваше трудолюбие.
Жозефа. Лень – это для очень, очень богатых. Или уж. для очень, очень бедных…
Севинье. Смотрите! Какая глубина мысли!
Жозефа…я люблю чистоту, люблю готовить! А вот шить не люблю, хотите верьте, хотите нет!
Севинье. Очень интересно!
Жозефа. Я считаю это, попросту говоря, пустой тратой времени. Зачем подшивать, когда можно английскими булавками подколоть!
Севинье. Вы всегда работали только горничной?
Жозефа. Нет. Мой отец – виноградарь. В Эсполетте, департамент Дром. Я с ним вместе работала, на наших виноградниках. Они в двух километрах от замка мсье и мадам Боревер.
Севинье. Вы там познакомились с убитым?
Жозефа. Мигель был у них шофером. Понятно, мы познакомились.
Севинье (быстро, чтобы переменить тему). Ваши родители живы? Мне кажется…
Жозефа. Матери у меня не было. Это, конечно, всем странно. Обычно ведь не бывает отцов.
Севинье. Объясните подробней.
Жозефа. Она сбежала с каким-то железнодорожником. Как только меня выродила.
Севинье. Надо говорить: «родила».
Жозефа (послушно). Как только меня родила.
Севинье. А ваш отец?
Жозефа. Я его очень люблю. Не вижусь с ним, но люблю. Мы похожи как две капли воды.
Севинье. Неужели?
Жозефа. Он бы вам ужас как понравился! А как он мною гордится! Гарсонам в кафе всегда меня расхваливал.
Севинье. Мы отвлеклись.
Жозефа. Правда, когда ему рассказали, что у меня с Мигелем что-то есть, он прислал телеграмму: «Не кажись мне на глаза. И я все тебе прошу».
Морестан и Севинье подавляют смех.
Севинье. Хм! Хм!
Жозефа. Он чудак, мой отец! Но когда до меня дошло, что он послал телеграмму! Те-ле-грам-му! Отец! Я поняла, что уже ничего не наладишь.
Севинье. Вы могли бы ему передать через друзей…
Жозефа. У меня нет там друзей. Никогда я не могла выучить местное наречие, язык сломаешь.
Севинье (притворно добродушно). А у вас с Мигелем что-нибудь было?
Жозефа. Глупый вопрос!
Севинье. Отвечайте.
Жозефа. Меня застали рядом с ним совсем без ничего: зачем бы женщина лежала раздетой в постели с мужчиной, если он ей не нравится.
Севинье. Неужели.
Жозефа. Даже такая потаскуха и подстилка, как я!
Севинье. Почему вы так говорите?
Жозефа. Потому что так меня называют ваши полицейские.
Севинье. Они не имеют права вас оскорблять!
Жозефа (насмешливо). Подстилка! (Возмущенно.) Свиньи!
Севинье. Выражайтесь прилично!
Жозефа. Если бы я была шлюхой, я бы так и сказала. У Мигеля на родине на это есть пословица: «молодая потаскушка – богомольная старушка».
Севинье. Мы все время отвлекаемся!
Жозефа (Морестану). Они считают, что раз у меня в прошлом что-то было, так им все позволено!
Севинье. Кстати, поговорим о прошлом.
Жозефа. С удовольствием.
Севинье (заглядывая в папку). Из протоколов следует, что Мигель Остос вас изнасиловал.
Жозефа. Вот так так!
Севинье. Свидетели – прислуга замка Отрив – слышали, как вы о нем говорили: «Негодяй меня силой взял!»
Жозефа. Да это я так выражалась.
Севинье (. раздражаясь). Так он вас изнасиловал – да или нет?
Жозефа. Изнасиловал – громко сказано.
Севинье. Да или нет?
Жозефа. Как хотите.
Севинье. В конце концов, до него вы были девушкой?
Жозефа. Девушкой – как бывают в деревне.
Севинье. Говорите яснее.
Жозефа. Июль – разгар лета. Вокруг все пылало. Особенно вокруг меня.
Севинье. Почему «особенно»?
Жозефа. Была такая жара. А жара на мужчин действует не так, как на женщин. Меня все хотели. Надо вам сказать, что во мне, говорят, «что-то есть».
Севинье. Вы все время отвлекаетесь.
Жозефа (поэтично). Вечерний звон… Мигель и я… Мы загнали коров и шли вдоль реки.
Севинье (нетерпеливо). Ближе к делу!
Жозефа. Я споткнулась о корень. Должна вам сказать, я почти всегда ношу платье на голое тело.
Севинье (невольно). И даже сейчас, например?..
Жозефа. Ну нет! Послушайте, о чем он спрашивает!
Севинье (Морестану). Мой последний вопрос не записывайте.
Морестан (с притворной наивностью). Какой именно?
Севинье. «И даже сейчас, например?» Его не нужно записывать. Он не имеет непосредственной связи с целью допроса.
Морестан. Слушаю, господин следователь.
Севинье (Жозефе). Итак, вы споткнулись. И упали?
Жозефа. Вам еще и план нарисовать?
Севинье (строго). Нет. Но вы ему даже не сопротивлялись?
Жозефа. Знаете, я – такая. Сразу и – очертя голову.
Севинье. Ах! Ах!
Жозефа. Если мне что нравится – то нравится, не нравится – так не нравится.
Севинье. А в тот вечер все было так хорошо, и мягкая травка.
Жозефа (поправляя). Колючая солома.
Севинье (забавляясь). Ох! Простите!
Жозефа. И без сомнений и угрызений! Иногда я бываю недовольна тем, что делаю. Но только потом. Иначе бы я никогда этого не сделала.
Севинье. Я протоколирую.
Жозефа. Тем более что потом у него нашлось для меня ласковое слово. Он сказал: «Слава матери, которая родила тебя на свет». Меня это поразило. Подумайте! Мать, которую я и не знала!
Севинье. Вы отдаете себе отчет, что сами лишаете себя смягчающего обстоятельства?
Жозефа. Сама себя? Я?
Севинье. Поскольку вы признаете, что он вас не изнасиловал, вы теряете смягчающее обстоятельство.
Жозефа. Значит, вы хотели бы, чтобы…
Севинье (прерывая). Я ничего не хочу. Я вам объясняю.
Жозефа. Нужны мне ваши смягчающие обстоятельства! Что я дура, что ли, чтобы не знать, с кем я хочу обниматься, а с кем не хочу?
Севинье. Как вам угодно.
Жозефа. А это обстоятельство – что оно должно смягчать? На что же тогда правосудие? Есть оно или нет?
Севинье (поднимая голову от папки). Есть!
Жозефа. Правосудие – это ваша забота, а не моя. Вот и действуйте.
Севинье (снова заглядывая в документы). Может быть,
это самоубийство? Жозефа. Еще чего – самоубийство!
Севинье. Да, конечно, не вяжется… У вас был в руке револьвер.
Жозефа. Не в этом дело. Прежде всего, самоубийство – это против бога. А он – испанец! Да он себя и меня крестил, прежде чем лечь со мной!
Севинье. Любопытный персонаж.
Жозефа. И даже, скажу вам, он одобрял, что это считается грехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12