Страсть собира
тельства у него не сузилась до одного, целенаправленного, так сказать, пу
чка или луча, когда человек собирает либо марки, либо старинную утварь, ли
бо живопись, либо мало ли еще чего.
Василий Георгиев собирал все. Насобирал в конце концов столько, что колл
екцию пришлось оформить как городской музей, и теперь все это доступно д
ля обозрения. Василий Георгиев в музее директор.
Ископаемые наконечники стрел и копий, тысячи насекомых, гербарии, гранди
озная коллекция птичьих яиц, сотни чучел птиц, рыб и животных Ц вся местн
ая фауна, образцы горных пород и руд, то есть попросту камни, подобранные в
окрестных горах.
Особую линию занимают всякие несообразности и отклонения от нормы. Тут с
обирателем владела психология кунсткамеры, и он шел у нее на поводу.
Ягненочек о двух головах, ягненочек о восьми ногах. Цыпленок о двух голов
ах, галка о трех ногах, крыса о двух хвостах… На совсем особом месте стоит
плавающее и спирту женское сердце, пронзенное широким кинжалом.
Дело в том, что все женщины в Котеле раньше были заняты ковроделием. Мужчи
ны же, напротив, уходили па всю зиму с отарами овец к морю. За долгие зимние
месяцы, значит, появлялись, накапливались поводы для мужской ревности. В
результате Ц пронзенное ножом сердце в музее Василия Георгиева.
О внешности собирателя у меня записано в старой тетради: «Седой ежик». Зн
ачит, в то время мне хватило бы этой детальки, чтобы восстановить весь обл
ик человека. Теперь этот «седой ежик» для меня пустые, мертвые слова. Ниче
го не вижу я за «седым ежиком».
Все же поездка у меня была Ц не развлечение, а, напротив, деловая командир
овка, и я должен был кое-что обязательно написать по горячему следу. Я зап
исал несколько встреч с людьми разных профессий на дорогах Болгарии. Все
го получилось 10 зарисовок.
Для того чтобы закончить с этой поездкой и чтобы можно было получить пре
дставление о характере зарисовок, я рискну возвратиться хотя бы к трем и
з них.

СТАМЕН СТРОИТ ДОМНУ

Болгар, живущих по деревням вокруг Софии, зовут шопами. Это не племя, конеч
но, как не племя наши, например, пошехонцы. Но так же, как у пошехонцев, есть
у шопов в характере черточки, которые выделяют их. Прежде всего, шоп во все
м сомневается. Если ему предлагают какую-нибудь переустройку, он дольше
других будет скрести в затылке и прикидывать, что к чему. Но это не из осто
рожности: все скажут, что шопы храбрые солдаты. Шоп сделает такой вид и так
поведет себя в разговоре, что подумаешь сначала: а может, у него не все дом
а? Но вскоре заметишь, как светится в глазах яркий огонек лукавства и смек
алки. У шопов с прочим населением установились иронические отношения. Бо
льшинство болгарских анекдотов о шопах. «Увидел шоп еще в старое время ц
арского министра в высоченном цилиндре и спрашивает, с удивлением показ
ывая на цилиндр: «А там у него всё голова?»
Если же придется вам обедать в болгарском ресторане, спросите салат по-ш
опски. Когда вы отправите в рот первую порцию, в затуманенных глазах ваши
х сразу встанет шоп в черной бараньей шапке. Он будет лукаво улыбаться, сп
рашивая: «Ну, каково?» Оказывается, в помидоры вам с чисто шопским остроум
ием настругали самого лютого красного перца.
При всем том добродушном юморе, с которым воспринимались шопы болгарами
-горожанами, был, наверное, и элементик превосходства в отношениях к ним.
Ну, точь-в-точь как у нас раньше к упомянутым пошехонцам. Вот почему было н
есколько неожиданно для нас впервые познакомиться с шопами не за плугом
, не за пастьбой овец, а на строительстве первой в Болгарии доменной печи.

Шоп предстал перед нами в виде мужчины лет тридцати пяти Ц рыжие усики, н
ос с горбинкой, защитная кепка, сбитая на затылок.
Ц Вот это он и есть. Стамен.
Ц Да, мы есть Стамен, Ц и мужчина с рыжими усиками по-хозяйски гостеприи
мно перевернул валявшийся тут ящик более чистой стороной. Ц Садитесь.
Интервью наше началось.
Ц Мы из села Побиткамень, Ц охотно отвечал Стамен. Ц До Югославии от на
с чуть подальше, чем вон до прокатного цеха. Земля наша тонкая, а под ней пе
сок, родится только рожь. А всего ее, земли-то, у отца четырнадцать декаров.
На четырнадцать декаров восемь ртов. Многовато. И пошли мы, значит, работа
ть на сторону.
Нужно понимать, что одни Стамен пошел, потому что шопы говорят о себе во мн
ожественном числе.
Ц Сколько же лет было вам?
Ц Да уж пятнадцать. Младшие мы в семье. Ну, а строительстве сначала извес
тку таскали, кирпичи, доски. Год таскали, на второй взяли в руки молоток. Го
сбанк в Софии кто строил? Мы. Телеграфную палату тоже мы. Концертный зал «Б
олгария» после бомбежки Ц тоже мы. Только нашей работы не видно.
Ц Как так?
Ц А так. Положит каменщик кирпич, и лежит тот кирпич на месте. Через десят
ь лет приходи его поглядеть, он все лежит. А мы опалубщики. Городим, городи
м, колотим-колотим, а потом зальют нашу городьбу цементом. Сами же мы ее и л
омаем, и остается работа каменщика, бетонщика, цементщика, а нашей совсем
не видно.
Ц Но здания-то стоят, тот же Госбанк.
Ц А как же?! ТЭЦ вон стоит, дымит, это посерьезней всех госбанков с телегра
фными палатами. На ТЭЦ мы впервые к индустрии приобщились.
Ц Все говорят, что ваша бригада очень дружно работает. И вот уж десять ле
т никто ее в Болгарии обогнать не может. От чего это зависит? От вас, бригад
ира, или, может, люди подобрались?
Ц Что ж, и люди. В сорок шестом году бригада наша образовалась. Она, конечн
о, то побольше станет, то уменьшится. Но ядро в ней постоянное и твердое.
Ц Кто же в этом ядре?
Ц А мы там, шопы. Три моих брата, два зятя, двоюродный брат, шурин, свояк да з
емляков человек шесть. Теперь посудите, можно ли нас обогнать.
Пожалуй, это был тот редкий случай, когда семейственность со стороны бри
гадира пошла на пользу делу, а не во вред ему.
Ц А здесь, на комбинате, ваша бригада давно работает?
Ц Приехали мы сюда на грузовике, а вокруг не то что стены какой, забора и т
о не было. Вон там, где мартеновский цех дымится сейчас, один старик овец п
ас, поправее кустики были. Нашей бригаде поручили заложить первый камень
.
Ц Ну и как?
Ц Заложили, а чего не заложить, мы Ц люди привычные. И вот сколько здесь з
даний видите вокруг, на каждом из них наша бригада побывала. Сначала жилы
е дома, потом гараж, потом цеха: мартеновский, прокатный… Ц И тут Стамен н
еожиданно рассмеялся.
Ц Вы что?
Ц Да как же. Рассказываю отцу, что дом построил, который семнадцать декар
ов земли занимает, а отец не верит. Ведь у него все поле четырнадцать декар
ов. Приехал смотреть. Шагами мерил. И так постепенно дошли мы до домны, Ц и
Стамен показал туда, куда смотреть нужно, придерживая шапку на затылке, а
то упадет. Там наверху, в причудливых переплетениях стальных конструкци
й виднелись уменьшенные расстоянием портреты Ленина и Димитрова.
Пока мы разговаривали, «железное ядро» бригады: братья родные, да брат дв
оюродный, да зятья, да шурин, да свояк, да земляки, Ц все собрались вокруг.
Видя, что беседа наша кончается, что мы уходим, бригада зашумела. Члены бри
гады напали на своего бригадира:
Ц А ты почему молчишь о том, как Героя получил? Почему не рассказываешь, к
ак в Москву ездил?
Ц Ах, вы и в Москве были? Расскажите, что вам больше всего понравилось?
И когда про себя я уже стал гадать, что же назовет он: Третьяковскую галере
ю, Кремль, университет, Большой театр, Сельскохозяйственную выставку, ГУ
М, Садовое кольцо или, может быть, улицу Горького, Ц Стамен ответил:
Ц Больше всего нам в Москве понравилось крупноблочное строительство…


РАССКАЗ МОЛЧАЛИВОГО ПОПУТЧ
ИКА

Время от времени машину нашу останавливали прохожие с просьбой подвезт
и их немного. Мы были рады этому: каждый новый человек что-нибудь да расск
ажет. Первый пассажир подошел к нам, когда мы все (а нас было пятеро) высыпа
ли из машины посмотреть и, может быть, сфотографировать на память священ
ника в длинной черной одежде, под черным зонтиком, едущего верхом на осля
ти.
В автомобиле стало не только тесно, но и шумно. Пассажир болтал безумолку.
В первые три минуты мы узнали, что ехать ему три километра, что работает он
по производству пульпы, а ходил в село за деревянной пробкой. Тут он вынул
эту пробку из кармана и показал ее каждому из нас.
Ц Что же это за пульпа такая?
Ц Мы режем яблоки, ого, сколько у нас яблок! Кладем их в деревянные бочки и
заливаем таким раствором, чтобы они не портились, а то ведь их не успеешь с
ъесть, и они сгниют. Вот сейчас подъедем, я покажу вам, как мы делаем пульпу
…
Но тут выяснилось, что, увлекшись разговором, он на целых два километра пр
оехал дальше своей деревни.
Ц Ну, ничего. То было три километра, а стало два. Зато вы знаете теперь, что
такое пульпа. Ц И он весело помахал нам вслед.
Второй попутчик был молчалив и задумчив. Он был одет в зеленую стеганку, в
зеленую фуражку и зеленые штаны. Все же удалось узнать, что работает он на
чальником снабжения в местном леспромхозе. Ну ясно, что интересного може
т рассказать начальник снабжения. Чаще всего у них не очень-то яркие биог
рафии.
Ц Вот здесь меня и расстреляли, Ц произнес вдруг наш попутчик. Ц Видит
е холмик-могилу, это было здесь.
Значит, мы очень подозрительно посмотрели на парня после его слов, он сму
тился и замолчал снова. Местность, куда он показал, была такая: сразу у дор
оги кустарничек, потом крутой обрыв, а под ним где-то внизу река. За рекой п
однимался в гору лес. Слишком заинтриговало нас внезапное и странное при
знание начальника снабжения, чтобы мы не попытались выспросить у пего, к
ак же было дело. И что, собственно, означает фраза: «Вот здесь меня и расстр
еляли».
Петер, так звали парня, рассказывал долго и подробно. Суть же дела была так
ова.
Во время фашистского режима 1942 года семнадцатилетний юноша Петер Орозов,
член рабочего молодежного союза, попросту говоря, комсомолец, работал св
язным. Его квартира была явочной квартирой. Здесь скрывались партизаны,
зачем-нибудь спускавшиеся в город с лесистых гор. Петер приобретал и пер
еправлял в отряды одежду, продовольствие. В полукилометре от города, в ко
рне большого старого бука было дупло. Петер клал в дупло разные сведения:
кто из товарищей схвачен, куда и как передвигаются жандармы, что они зате
вают и многое другое. Находиться в стане врага одному куда опаснее, чем в п
артизанском отряде. Нужно сказать, что Петер много раз просился в отряд, о
собенно, когда в мае 1944 года в город прибыла карательная экспедиция. Но пар
тийные руководители говорили, что он здесь нужнее.
Однажды в четыре часа утра Петер Орозов был схвачен. Его отвезли в здание
гимназии, где он когда-то учился. Там сидело уже человек 150 комсомольцев и ч
ленов партии. Как иногда случается, один из 150-ти не выдержал допроса и выда
л товарищей. Выдал он, конечно, и связного.
29 мая (как было не запомнить это число!) в двенадцать часов ночи к арестован
ным вошли три жандарма. Один из них стал читать список: «Олен Кушев…» Ц и
Олен Кушев, поднявшись с пола, встал на ноги. «Константин Кулин…» Ц подня
лся и Кулин. «Константин Левинов…» Один за другим поднимались товарищи.
Когда выкликнули Петера Орозова, тот стоял уже на ногах. Он все понял. Всег
о было выкрикнуто четырнадцать человек, таких же молодых, как и Петер, пар
ней. Им связали руки и, кроме того, привязали друг к другу за руки, повыше ло
ктя. Жандармский капитан произнес речь. Он говорил этим парням, что их обм
анули, что в Советском Союзе, на который они смотрят, все не так, как написа
но в книгах, что люди там умирают с голоду и что ему очень жаль бедных моло
дых людей. Священник тоже сказал несколько слов, в частности посоветовал
проститься с гимназией, которая учила своих питомцев не тому, чем они ста
ли заниматься.
После этого можно было понять, к чему идет дело. Но пока человек жив, он над
еется. И люди надеялись, что, может быть, их просто переводят в другое мест
о. По узкой дощечке, положенной наклонно, связанные пары поднялись в кузо
в автомобиля. Даже когда грузовик выехал из города и когда Петер стал шеп
отом предлагать соседу как-нибудь распутаться и в случае чего бежать, со
сед все еще надеялся и говорил: «Наверное, только попугают». Говорят, что п
риговоренные к смерти надеются до последней доли секунды: а вдруг что-ни
будь произойдет. Петер Орозов не надеялся, и в этом было его преимущество.
Кое-как ему удалось о какую-то железку па борту кузова перетереть веревк
у. Ехали в темноте. Охранники ничего не замечали. В гимназии Петер не успел
зашнуровать башмаки и теперь сбросил их. Потом автомобиль остановился.
Людей стали выкидывать из кузова. Связанные попарно, они барахтались на
земле. Их сводили к реке и разрешили последний раз напиться, а потом снова
велели подняться на обрыв. Могила была готова. Жандарм подошел к каждому
и электрическим фонариком проверил, у всех ли связаны руки. Петеру пришл
ось кое-как замотать веревку, чтобы обмануть жандарма. Солдаты подняли а
втоматы, и несколько человек закричали: «Смерть фашизму!», «Да здравству
ет партия!» Ц в это же мгновение Петер упал в яму. На него навалилось неск
олько человек. Теплое потекло за воротник. Кто-то заплакал. В нескольких м
естах (потом оказалось в четырех) Петер почувствовал тупое онемение: чет
ыре пули задели его. Сейчас будут зарывать, нужно выбраться из-под низу. И
он стал выбираться.
Ц Стой, есть живые! Ц раздался голос над самым ухом, и Петер увидел, что ж
андарм склонился над могилой. В мозгу сверкнула молния: раз у могилы жанд
арм, стрелять не будут. Петер почувствовал, что он кубарем катится с обрыв
а, попадая головой то на камень, то на колючий куст.
Сзади застрочили автоматы. Прожектор ударил совсем близко, осветив свеж
ий пень, даже колечки на пне успел запомнить Петер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17