Марин ударил ногой по голени человека, который его бил.
После этого — он еще не потерял чувства здравого смысла — он спокойно сел на стул, пока еще никто не успел отреагировать. По собственному опыту он знал, что ударить стоящего психологически легче, чем сидящего.
Из задней части комнаты донесся властный голос:
— Оставьте его в покое. Мы должны ждать приказов.
Здоровяк поднялся с пола, проковылял к койке и плюхнулся на нее. Другой агент перестал потирать ушибленную лодыжку, с явным усилием прошел к другому стулу и тоже сел.
В этот момент Марин смог сосчитать своих противников — их было шестеро. Все они выглядели как офицеры Контроля. Двоим из них было лет по тридцать с небольшим; они казались молодыми и сильными. Кроме них, было еще трое сорокалетних здоровяков.
В этот момент начальник вышел вперед. Он был старше всех — седоволосый мужчина лет пятидесяти пяти.
— Мистер Траск, — сказал он, — меня зовут Мартин Кэррол.
Я ожидаю приказа получить от вас — любыми средствами — полный отчет о вашей деятельности.
Марин изучал его лицо. Он помнил Кэррола. Пару раз он видел его вместе со Слэйтером. Это был еще тот тип.
Серьезно относившийся к своим обязанностям, он был опасным противником, поскольку не сомневался в справедливости всего, что делал.
Но Марина сейчас это интересовало мало. Он знал только, что лично ему потребуется в той ситуации, которая здесь начнет разворачиваться. Только ненависть и ярость способна оберечь нервы и мышцы любого живого существа при пытках. У него не было времени ни на добрые мысли, ни на рассуждения — разве что в самых отдаленных уголках сознания.
У двери раздался какой-то звук. Кэррол подошел и несколько минут говорил с кем-то, кого Марин не видел. Затем дверь закрылась; Кэррол вернулся и подошел к Марину.
— Указания получены, — сказал он. Его голос звучал спокойно, но щеки, казалось, слегка побледнели — Как только вы будете готовы, дайте мне знать, и я позову Великого Судью. Он сам хочет вас выслушать.
Глава 33
Марин не осознавал течения времени. Когда он чувствовал боль, он поднимал голос в пароксизмах ярости и ненависти. Он едва понимал, что говорит. Он пытался оскорблять своих мучителей — но это получалось неразборчиво и невнятно. Слова не играли никакой роли. Имели значение только эмоции и способ их поддержать.
У него были достаточно веские причины, по которым он не мог позволить себе говорить. Он не мог, не должен был, не смел рассказать свою историю людям, которых контролировал Мозг… пока все остальные возможности не были исчерпаны.
Он чувствовал, исходя из собственного опыта, что они не станут его убивать, пока что-нибудь не узнают. Следовательно, заговорить для него означало погибнуть, не говорить — значило выжить.
В этом замкнутом пространстве, освещенном лампами, время исчезло и одновременно растянулось в бесконечность. Он поддерживал жизнь в своем теле, питаясь сырым материалом своих нервов.
Иссушив силы, он опускался до глубин изможденности, но только для того, чтобы найти новый резервуар ненависти, и она, казалось, затопляла все его существо огнем обновленной энергии.
В такие моменты он буквально физически вибрировал от ярости. И он вопил, срывая голос: «Идиоты — дураки — рабы — тупицы, тупицы, тупицы…» — снова, снова и снова.
Ни на мгновение он не ощущал жалости к себе. Ему не приходило в голову просить пощады. Никакого смысла также не было и в том, чтобы по-настоящему критически оценивать то, что они делают. Он видел людей на всех стадиях физического, морального и психического уничтожения, но выживали только те, кто цеплялся за какое-то проявление безумной ярости. Это был факт — единственно важный в данный момент.
Его непреходящая ярость начала давить на его мучителей. Он не сомневался, что это неизбежно произойдет, хотя и не связывал с этим никаких планов. Сама внутренняя склонность к насилию, которая и привела этих людей к работе в Контроле, неожиданно оборачивалась слабостью, и он подпитывал эту слабость. Перед этой самой действенной из всех эмоций барьеры их внешнего спокойствия падали один за другим.
Внезапно один мужчина закричал. Его вынесли, сопротивляющегося и лягающегося, как маленького ребенка, охваченного яростью. Правда, офицерам Контроля пришлось иметь дело с крупным парнем, отличавшимся недюжинной силой.
Второй мужчина начал тихо всхлипывать. Кэррол подошел к нему и сказал:
— Дэн, ты портишь себе репутацию. Прекрати!
— Я ничего не могу с этим поделать, — всхлипывая, отозвался тот. Его увели.
Еще один из них застыл неподвижно. Все его мышцы были напряжены, глаза устремлены перед собой. Врач подошел к нему, сделал укол, и он мягко упал, как тряпичная кукла.
Кэррол, должно быть, каким-то образом уведомил Великого Судью. Дверь внезапно открылась, и сквозь серый туман Марин увидел диктатора. Он просто стоял в дверях — большой, озадаченный мужчина. Он покачал своей львиной головой и сказал:
— Остановите процедуру. Пусть отдохнет. Отведите его…
Марин не услышал, куда его предполагается отвести. Он обмяк и, хотя почувствовал, как его схватили чьи-то руки, провалился в сон, который был опасно близок к потере сознания.
Он зевнул, затем закрыл глаза. Потом в памяти всплыло воспоминание. Он сидел в кресле в большой, со вкусом обставленной комнате. Его запястья были пристегнуты наручниками к подлокотникам кресла. По одеревенелости ног он мог судить, что его лодыжки были также привязаны к ножкам.
Головой он мог вертеть свободно, поэтому немедленно огляделся, надеясь по каким-нибудь признакам определить, где находится. Закрытая дверь справа, настенный телевизор, окон нет, кушетка слева, большие часы на стене перед ним и…
Его внимание зависло, и он с тошнотворным приступом страха подумал: «Часы.., такие же, как у Траска».
Пока он с неприязнью разглядывал их, часы тихо скрипнули и пробили половину — десять тридцать, то ли утра, то ли вечера, он не мог даже предположить. Звук замер, а затем яркая серебристая нить вылезла на пол из какого-то скрытого отверстия в часах. Она змеилась и сворачивалась в кольца, как веревка, а часы все выпускали и выпускали из себя это странное вещество.
Внезапно конец нити загнулся крючком и броском продвинулся в направлении Марина, который в оцепенении смотрел на него. Он с дрожью вспомнил о такой же блестящей «веревке», которую он видел ночью в квартире Траска неделю назад.
Он был потрясен. Каждый спазматический прыжок действовал на его психику с такой силой, с какой не могла подействовать пытка. Он зачарованно смотрел на эту светящуюся нить, охваченный ужасом, в то время как она, конвульсивно свиваясь в петлю, каждым выхлестом продвигалась на три фунта.
Сначала расстояние до него составляло примерно двадцать пять фунтов. Половину она покрыла менее чем за две минуты.
Выйдя из первоначального ступора, Марин начал звать на помощь. Его голос поднялся от вопля до самого громкого визга, который он только мог выдать. У него не было ни гордости, ни стимула одергивать себя. Он только хотел, чтобы кто-нибудь пришел и прекратил этот кошмар. Прямо сейчас, немедленно.
Но никто не приходил. Из-за двери не доносилось ни звука.
Когда он понял, что никто не придет, в его голове мгновенно выстроилась истинная картина происходящего. Мозг, контролировавший Великого Судью, каким-то неуловимым способом заставил диктатора поместить его в комнату с часами. Затем каким-то образом было решено, что охранник ему не нужен. Или, возможно, это был тот случай, когда охранником был избран другой раб Мозга.
Что там говорил Слэйтер? Контроль на расстоянии? Это могло означать, что функцию слуха в ключевой момент можно было отключить, и теперь охранник просто стоит за дверями и не слышит воплей, доносящихся из комнаты, которую охраняет.
Размышлять о том, почему он должен считать себя обреченным, уже не было времени. Блестящая световая «веревка» взлетела в воздух, поднялась над креслом, неуверенно качнулась и, когда он попытался отстраниться, упала ему на колени.
Откуда-то неподалеку донесся шум океанских волн. Возникла пауза, затем его окатила огромная масса воды. Она казалась такой реальной, что он почувствовал, как его приподнимает и относит назад. Вода начала спадать. Когда волна проходила мимо него, вертясь, играя и шепча, он сделал что-то, чего сам не понял.
Его челюсти сомкнулись, и во рту оказался крошечный кусочек чего-то вкусного, принесенного ему морем. Проглотив его, он ухитрился занять устойчивое положение на песке. Как ему это удалось, тоже было не совсем ясно. Это было просто действие тела, без единой четкой мысли — просто делать, быть, жить.
Затем море куда-то отдалилось, исчезло из виду. Неподалеку слышался шелест волн, бульканье, тихий шум непрестанного движения воды, качание, шипение и…
Звук затих и пропал.
«Я, был каким-то морским животным, — подумал Марин, — на самой заре эволюции. Это была память, идущая от начала жизни».
Его осенила запоздалая догадка. Он с удивлением подумал, что именно это способны переживать приппы. Они помнят такие вещи на сознательном уровне.
Вокруг него сомкнулась тьма, и он ощутил, что взбудоражен до предела. Внезапно тьма сменилась ярким сиянием. Его яркость раздражала. Именно она, догадался Марин, порождала это странное возбуждение.
Время шло; снова стемнело. Возбуждение, бившееся в нем, затихло, превратившись в слабую пульсацию. Через некоторое время сияние вернулось, и с ним пришло новое ощущение — теперь он знал, что такое жизнь!
Цикл сияния и тьмы и порожденный ими эмоциональный круговорот повторялись снова и снова. Он подумал, что это может быть жизнью в ее самой примитивной форме. Осознание этого факта глубоко его потрясло.
Темнота была ночью, сияние — днем, а солнечный свет раздражал то, что в те изначальные времена должно было быть материей, пока еще не разделенной на одушевленную и неодушевленную.
Он все еще стремился насладиться этим ощущением, когда…
Он пригнулся за скалистым гребнем. Он все еще пребывал в состоянии возбуждения, но к нему начал примешиваться страх.
За гребнем что-то было — что-то огромное. И он боялся. Он надеялся, что это «что-то» не догадается, что он здесь.
В тревожном порыве его руки охватили деревянную рукоятку примитивного топора.
Напряженно стоя на одном колене по эту сторону скалы, Марин осознавал, что сам он не мал и не слаб. Он скорее чувствовал, чем видел, как его грудь и плечи бугрятся огромными мышцами. Он даже был уверен, что сможет стать достойным противником тому чудищу за гребнем. Но то существо было бесчувственным, массивным и упрямым; на каждый его удар оно ответит несколькими ударами. И в конце концов оно, скорее всего, одолеет его и задушит своими мощными лапами. Со своей стороны он мог только надеяться отогнать его; он не мог и думать о том, чтобы его убить.
Пригнувшись, он ждал, охваченный отчаянием. Он думал только о том, чтобы избежать драки.
Новое переключение произошло, пока у него еще сохранялось ощущение тревоги. Он лежал на полу, застеленном ковром, в темноте. Он еще не вполне осознавал, что произошло, но ощущения несколько изменились. Физически он был слабее того существа, скрывавшегося от врага за гребнем. Это ощущение наполняло все тело — мышцы, желудок, нервы. Он напряженно осознавал ситуацию.
«Меня настроили на другое тело?»
Он пошевелился и услышал, как зазвенели цепи. Тонкие, прочные веревки натянулись на запястьях; на лодыжках он ощутил металлические кольца. Он расслабился, напряжение спадало.
И тут рядом с ним прозвучал голос Ривы Аллен:
— Ты проснулся? Сколько времени мы здесь находимся?
Это сон, попытался убедить себя Марин. Сейчас ее голос мог принадлежать только каким-нибудь трансформированным формам его памяти. Рива мертва. Ее тело уничтожено самой колоссальной бомбой из всех, взорванных за последние четверть века.
Снова послышался голос — очевидно, из мрака, окружавшего его.
— Нас кормили восемь раз. Думаю, это значит, что прошло три дня. Но я все время голодна, поэтому, может быть, и больше.
Теперь Марин смог идентифицировать это ощущение физической слабости — голод. Но как это могло случиться? Кто лежит сейчас здесь, в темном помещении, рядом с женщиной, которой, как он знал, больше не существует?
Потрясенный, он попытался собраться с мыслями. «Где бы я ни находился, я здесь из-за Мозга. Его цели не имеют ничего общего с моим благополучием. Он хочет знать, насколько Уэйд Траск опасен для него и осуществления его планов. Поэтому он использует свое знания о функционировании жизни, чтобы делать то.., что он делает».
Что же обнаружил Мозг?
Посторонний звук прервал напряженное течение его мыслей.
Открылась дверь, впустив расширяющуюся полосу света. Повернув голову, Марин увидел двух мужчин-приппов. Каждый из них нес по подносу с дымящимися блюдами.
— Наконец-то можно поесть! — радостно объявила женщина рядом с Марином В этот момент вошел третий мужчина. Его лицо скрывала маска, не позволяющая определить, припп это или человек. Но когда он заговорил, Марин мгновенно узнал голос Ральфа Скаддера.
— Ладно, Руководитель Групп Дэвид Марин, — сказал коротышка, не снимая маски, — я освобожу вас и вашу подругу, — он повернулся к сопровождающим его приппам. — Снимите с них цепи!
Марин вспомнил, как Скаддер задерживал его расспросами в ночь взрыва. Это могло многое объяснить. Например, можно было предположить, что за это время его приспешники-приппы посетили с обыском квартиру Траска. Но это не давало ответа на один важный вопрос: как им удалось проникнуть в секретную лабораторию?
Марин с некоторым усилием отвлекся от этих размышлений — и осознал, как к нему обратился Скаддер.
Руководитель групп Дэвид Марин.
Это, и только это имело сейчас значение.
«Я снова стал самим собой», — весь дрожа, подумал Марин.
Каким-то образом в процессе своих непонятных манипуляций Мозг задействовал некие важные механизмы. Взбудораженный Марин снова и снова осознавал чудесное значение произошедшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27