Каспар захлебнулся любовью к ней.
Остальные члены Круга рассвирепели от этих слов, а Талоркан стал переминаться с ноги на ногу. В присутствии Нуйн ему было не по себе, а оттого он смотрел на Брид с еще большей насмешкой. Но ее сила воли явно впечатлила лесничего.
– Я превыше ваших законов, – гневно провозгласила Нуйн. – Я содержу в себе великую опасность. Я могу оставить тебя здесь до самого конца времен.
– Не можешь, – ответила Брид заносчиво, хотя голос ее чуть заметно дрожал. – У меня твоя Свирель, и я способна вновь отправить ее в мир живых, если ты будешь мне грозить.
– Грозить? – переспросила Нуйн внезапно мягко и ласково, глядя на дубовую Свирель, украшенную перламутром, которую Брид медленно поднесла к губам. – Я вовсе тебе не грожу. Мне это не нужно, ты ведь не знаешь, мелодии, способной сотворить подобное заклятие. Несложно выдуть ноты, которые переносят смертных из вашего мира в Ри-Эрриш по естественному ходу колеса, однако для того, чтобы обратить вращение Природы вспять, необходимы силы бессмертных. Ни в моем, ни в вашем мире нет такого места, откуда я не могла бы вернуть себе Свирель Абалона.
– В самом деле? – тихо и прерывисто проговорила Брид, так что женщине пришлось податься вперед, что бы лучше слышать. – Кое-чего ты обо мне не знаешь, Нуйн. Может, в Ри-Эрриш ты и правишь, но в моем мире ты не всесильна. Я Одна-из-Трех, а Троице доступно природное волшебство Великой Матери.
Талоркан сверкнул глазами и облизал алые губы.
– Я – Нуйн. В моих руках ключи, отпирающие ворота магии и связующие вселенную, и сила моя проистекает прямо оттуда. – Она подняла взор к небу, где пламенел огромный, ярче, чем в мире живых, диск солнца. Его сияние еще больше усилилось, словно подчеркивая слова Нуйн. Солнце дарует мне силу. Солнце первый среди богов, и я подчиняюсь лишь ему. Здесь, в Ри-Эрриш, правлю я и двенадцать остальных духов Высокого Круга.
– На земле есть места, где темно, – ответила Брид, – его лучи не достают туда. Я способна сплести заклятия, которые сокроют Свирель в таких местах, и твои рабы ни когда ее не добудут.
– Рабы, – повторил Талоркан со смехом, встретив взгляд Брид и не моргнув. Что-то в нем казалось Каспару холодным и не вызывающим доверия.
– Молчи, Талоркан. – Нуйн зажглась гневом, и воздух вокруг нее задрожал. – Я больше не намерена спорить посреди леса. Отведи этих троих во дворец; когда у меня выдастся свободное время, я решу, что с ними делать. А Круг будет заседать в совете.
Леди Нуйн поднялась в воздух и расправила крылья. Похожие на стекло паутинки преобразились в мягкое оперение вроде лебединого, хоть и столь же прозрачное, как прежде. Остальные двенадцать членов Круга полетели следом за нею. У Талоркана, видимо, крыльев не было. Он призвал два десятка других лесничих, одетых похоже на него, но не так бросавшихся в глаза.
Каспар заметил, что Брид смотрит на старшего лесничего чуть дольше, чем можно было ожидать. Та перехватила его взгляд и возмутилась:
– Ты что теперь, моя совесть?
– Ты на него пялишься! – воскликнул Каспар.
– Ты тоже, – ответила Брид. – И что с того?
– Я – по-другому. А ты обручена с Халем. – Чувства у Каспара возобладали над разумом. – Тебе нельзя так смотреть на других мужчин.
Брид рассмеялась, но ответила с прохладцей:
– Это не мужчина, а существо из Ри-Эрриш. Ему нет места на земле, и блаженство Аннуина ему недоступно. Я просто думала о том, как печально должно быть находиться вне круговорота жизни.
– Хочешь сказать, они бессмертны? – удивился Каспар.
– Конечно. Но я не могу придумать ничего хуже, чем никогда не рождаться и никогда не умирать… А ты кто такой, чтобы следить за моим поведением? Ты, постоянно домогающийся невесты своего родича?
Каспар подавленно отвернулся. Прежде Брид никогда не говорила о его любви. Все эти годы они оставались друзьями, и оба делали вид, что никакой проблемы не существует. Брид наконец произнесла слова правды, горькой правды. Он не знал, как теперь сможет посмотреть ей в глаза. Находиться в Ри-Эрриш было больно, все чувства здесь выступали на поверхность.
– Так и должно быть, – сказала Брид. – Ри-Эрриш – край честности, где нельзя спрятаться от самого себя. Каждый должен встретиться с правдой о своей жизни, чтобы очиститься, освободиться и следовать дальше, в Аннуин.
– Я не хочу в Аннуин, я хочу жить, я хочу… – у Каспара перехватило горло.
Лесничие, вооруженные копьями с серебряными наконечниками и короткими охотничьими луками, сомкнули ряды. Они были так уверены в своем превосходстве, что даже не стали забирать у Каспара нож.
Талоркан поклонился Брид.
– Мы можем причинить вам значительную боль. Вам будет проще самим сделать, как приказано, и проследовать к Высокому Кругу.
– Ведите нас, – кивнула та.
– Брид, не надо, – попросил Папоротник. – Пожалуйста, подуй в Свирель, пока не поздно. Вдруг они нас никогда не отпустят? Мы ведь можем тут остаться навечно!
– Знаю, Папоротник, – ласково ответила Брид, потом наклонилась и прошептала ему на ухо, так, чтобы лесничие не слышали: – Но Нуйн кое о чем не догадывается. Я не способна отправить Свирель туда, где она ее не найдет, и не знаю, как сыграть мелодию, которая помогла бы нам отсюда выбраться. Я только могу облечь Свирель запретными чарами так, что никто не сможет ею воспользоваться. Выбора у нас нет, придется подчиниться им и ждать, пока мы не сумеем как-нибудь справиться с этим положением.
Каспар так и не понял, что она имела в виду.

Глава 10

Маленький рыжеватый волчонок умер.
Пип печально смотрел на него и думал о том, как похожа судьба беспомощных волчат на его собственную. Потом вырыл между корнями неглубокую могилку, положил туда крохотное тело и забросал землей. Глубины не хватило, пушистый хвостик остался торчать на поверхности. На то, чтобы копать дальше, сил уже не оставалось, и Пип просто забросал его сухими листьями.
Там, где грубая сталь ошейника терла кожу, возникла боль. Пип прижал к ссадине руку и почувствовал что-то мокрое – кровь. Он вытер пальцы о штаны и, внутренне поморщившись, подумал о заражении. Впрочем, это его не слишком волновало. В конце концов, он пережил великую осаду, как-нибудь и тут выкарабкается.
Мысли о перенесенных бедствиях вызывали странную гордость и в то же время мучительные воспоминания о матери. Пип твердил ей, что умрет, ее защищая, а потом получилось так, что умерла она, защищая его. Он ее подвел. Когда погиб отец, обязанность заботиться о матери легла на его плечи, как единственного сына в семье, а он не справился. Хотя в ту пору Пипу сравнялось лишь десять лет, он вполне осознавал свой долг. И хотел теперь доказать, что никогда больше не потерпит неудачи.
Чтобы отогнать тягостные размышления, мальчик хмуро взглянул на кобольдов, забравшихся на ночь на нижние ветви деревьев. Один из них принялся кидать в Пипа гнилыми треснутыми желудями, оставшимися с прошлой осени, и с отвратительной точностью все время попадал в голову. Пип решил не обращать на это внимания, стиснул зубы и не шевелился. Пусть демоново отродье не радуется.
Трог нежно тыкался носом в оставшихся двух волчат. Те свернулись у него под боком, и пес только упреждающе порыкивал, если кто-нибудь приближался к его раненой лапе. Пип лег рядом, набросил на всю компанию теплый плащ и стал думать, скоро ли вернутся охотники.
– Трог, Трог, – прошептал он, – когда же мастер Спар нас отыщет? – Несомненно, их должны вскоре найти, ведь кобольды натоптали столько следов. Мастер Спар не бросит его в наказание за нарушение дисциплины, правда?
– Простите меня, мастер Спар, – вслух произнес Пип. Услышав имя, Трог заскулил, и мальчик погладил его по спине. – Он придет, Трог. Не за мной, так за тобой. Брид тебя любит до безумия, а мастер Спар ни за что не позволит ей расстраиваться.
Внезапно Пип почувствовал обиду на баронского сына, решив, что Трог тому дороже, чем он сам. Потом он подумал о том, как мастер Спар обижает его сестру. Кроме Май, у Пипа никого на свете не было, и хотя после смерти матери та принялась его воспитывать изо всех сил, мальчик не хотел, чтобы она страдала. Пип вздохнул. Определенно, Май была не первой любовью мастера Спара, все так говорили. Но что поделаешь? Брид ему не видать она обручена с Халем. За неимением лучшего мастер Спар выбрал Май. В последнее время та не отвечает на его ухаживания, но как может крестьянская девушка отказать дворянину? Баронский сын ставил Май в невозможное положение, и Пип совершенно не желал, чтобы сестра вышла замуж без любви ради его блага и продвижения.
Потом он вспомнил, как мастер Спар тратил день за днем, пытаясь научить Май верховой езде, а та все ни как не могла справиться ни с одной лошадью, бегавшей достаточно быстро, чтобы не отставать от охотничьих отрядов. Зато Брид умела ездить даже на Огнебое, если, конечно, мастер Спар ей позволял. Жеребец был ему едва ли не дороже самой жрицы.
– Стелется не только перед Брид, но и перед своим конем, – сказал Пип псу. – Так нельзя.
Трог заворчал, и мальчик решил, что пес согласен. Пип весь окоченел, проголодался и очень хотел, чтобы мастер Спар объявился раньше, чем охотники.
Похоже, он на какое-то время задремал и проснулся от тихого поскуливания. Откинув плащ с головы и плеч, Пип посмотрел, моргая, на двух волчат, жалобно тыкавшихся Трогу в живот. Пес вылизывал их и ласково урчал.
– Кто бы мог от тебя ждать таких нежностей? – сказал Пип и сел, думая, сколько еще волчата протянут без пищи. Сам он жутко страдал от голода и молил уже не о том, чтобы мастер Спар поспешил на подмогу, а том, чтобы охотники вернулись и принесли чего-нибудь съестного. Однако когда молитвы были услышаны, мальчик об этом тут же пожалел.
Кобольды вдруг попадали с деревьев и поспешно окружили его, словно всю ночь так и провели. Пип бросил в них грязью и вскочил на ноги. Суставы ныли, ошейник ободрал кожу. Он огляделся, чтобы увидеть, что встревожило охранников.
В тумане шли двое охотников, ведя за собой вереницу пони, груженных волчьими трупами и капканами. Они спорили и ругались, но тут же замолчали, как только увидели, что Пип с отвращением на них смотрит. Лошади были все заляпаны волчьей кровью.
Бородатый кеолотианец обмотал поводья вокруг об ломаного сука и уселся прямо в грязь, даже не думая разгрузить пони. Овиссиец тоже выглядел усталым. Он неодобрительно, но сдержанно взглянул на товарища, вздохнул и принялся снимать поклажу.
– Слышь, Всадник, надо нам их освежевать до выхода, а то черви шкуры попортят.
– Знаю, – раздраженно сплюнул кеолотианец, привалился спиной к пню, скрестил ноги и закрыл глаза, теребя что-то в руках. – Клятая кроличья лапка. Тоже мне, заплатили! Да еще трать время на новую встречу…
Пип взглянул на то, что кеолотианец вертел между пальцами, и подумал, что этот дурак не может даже кролика от зайца отличить.
– Так что мы теперь будем делать? – спросил овиссиец.
– Пойдем туда, где сливаются реки, и будем надеяться, что получим пристойную плату и вести с гор. Не хочу тут вкалывать за здорово живешь, и на встречу на Знаменном Откосе без новостей приходить тоже не хочу. А потом отправимся в Кеолотию продавать шкуры, – сказал коренастый неряха-иноземец. – Придется нам самим о себе позаботиться. Можешь начинать свежевать, а я пока отдохну. И состряпай чего-нибудь позавтракать.
Пип увидел, что охотник, хоть и притворяется спящим, следит за ним из-под опущенных ресниц.
– Все с волчатами нянчишься? – насмешливо спросил тот. – Эй, постой-ка, а третий где?
Он вскочил и с рассерженным видом шагнул к Пипу, который невольно сжался от страха, что его ударят.
– Он ночью умер, и неудивительно, – сказал мальчик, кивком указывая на засыпанную листьями могилку. – Он был слишком слаб, чтобы есть, как следует. Остальным я отдал свою еду, а не то они тоже умерли бы.
– Он две сотни дукатов стоил, – застонал охотник и злобно велел Пипу: – Остальных валяй, дальше корми. – Потом улыбнулся и добавил: – Говорят, тут на севере бельбидийцы суровые ребята, а на самом деле они мягкие, как костный мозг. Палец, фазаны у тебя? Парнишка-то может нам пригодиться.
На колени Пипу швырнули несколько связанных за лапы фазанов. Что ж, раз хочешь завтракать – не ленись. Он принялся ощипывать птиц. Охотники, давно уже забравшие у мальчика драгоценный лук и колчан, ножа ему не доверяли, и в конце концов Палец решил, что лучше сделает это сам. Когда фазаны были нанизаны на вертел над огнем, он опять вернулся к пони и их кровавому грузу. Пип сел возле дерева и стал со страхом смотреть, как охотник режет и выкручивает волчьи тела, сдирая с них шкуры. Изуродованная рука мешала ему больше, чем Пип ожидал.
– Со всего баронства в год положено всего сто волков, – сказал неугомонный мальчишка.
– Да неужто? Ну, эти-то не для короля Рэвика, – засмеялся Всадник. – Сто волков в год. Чушь! Так Бельбидию от этих демонов никогда не очистят. Нет, эти пойдут на рынки в Кастабриции, там купцы все как один славные ребята, хорошо платят. От барона Торра-Альты я получаю по двенадцать гиней, а в Кеолотии – по пятьдесят дукатов.
Палец с неприязнью взглянул на двух волчат, тершихся о брюхо Трога.
– Надо их убить.
– Знаешь, Палец, – сказал Всадник, – твоя беда в том, что ты не видишь возможностей. Живьем они для нас – большая удача. Добавят перцу в лучшую линию бойцовых собак. Скрестить их с кем надо, и раз – лицо королевской крови мною довольно. Волчата, да еще пес – лучшего подарка для Его Важности и не придумаешь. Получу его расположение.
– Мы получим, – поправил Палец.
– Ну, мы. Только что-то я не вижу, чтобы ты мне помогал. Только жалуешься все время.
Фазан кое-где обуглился, а кое-где остался почти сырым, но все равно оказался жуть как вкусен. Пип жадно смолотил свою долю, Трогу отдал кости, а для волчат разжевал немного мяса. «Кто бы мог подумать, что я сделаюсь нянькой на псарне», – вздыхал он, но огорчился, когда Всадник отобрал у него серого волчонка и сунул обратно в мешок.
– Эй, – крикнул Пип, – ему же больно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52