Когда крокодил в удивлении переворачивается и отплывает, весь – сияющее белое брюхо и вооруженный хвост, Фокс видит, что тот гораздо больше каяка; волнение воды мотает его из стороны в сторону и чуть не переворачивает лодку. Крокодил скрывается за деревьями, а Фокс остается, не в силах унять дрожь.
Но он остается в тени мангров, хотя и боится крокодилов, потому что деревья обеспечивают ему как раз то, что нужно – тень и маскировку, – и голод грызет Фокса все больше и больше. Он ловит леской маленькую барамунди и вылавливает из ила мангровых крабов. Крабовое мясо сочно, и он наслаждается оранжевой икрой с сырным вкусом.
Иногда он понимает, что плывет между деревьев, ничего не делая. Он думает то об оранжевых цветках рождественских деревьев, то о волнистых краях ногтей Джорджи.
У него пропадает голос. На него находит жар. Несколько дней он просто лежит на своем спальнике и трясется. Куницы то и дело выглядывают из трещин в скалах. Большие, симпатичные, рыжие крысы, они просачиваются из песчаника, и их янтарный мех испятнан белыми крапинками, и одна пятипалая лапка растопырена на уступе. Фоксу нравятся их блестящие, выпуклые глазки. Если он начинает дышать, куница исчезает, как будто камень втягивает ее внутрь, и он чуть не плачет каждый раз, когда зверек пропадает из виду.
Воздух мерцает. Джорджи Ютленд дышит ему в рот. У нее вкус еды, которую он готовил для нее. Она лежит, жарко прижавшись к нему, и кости ее бедер скрипят. Эти грустные, меняющиеся зеленые глаза. Когда она уходит вместе с гитарой из сияющей стали, поток серебристых рыб идет за нею следом. Он то и дело видит ее на берегу, а иногда видит и самого себя. Они похожи на деревья. Они и есть деревья. Все утро они катят свои тени с запада, чтобы в середине дня перетащить их через площадку, усыпанную ракушками.
На закате он поднимается и ковыляет, чтобы постоять рядом с самим собой. Он прикасается к ней, вдыхает ее ореховый аромат, вздрагивает, когда ее бедро прикасается к нему. Он прижимает лоб к ее коре и всматривается в нее одним глазом, тем, что видит, думая: «Это же дерево, ты, идиот», – и ускользает обратно к спальнику. Но он все равно возвращается, когда встает луна, чтобы обнять ее. Она тепла, тепла теплотой крови даже после наступления тьмы, и ее кожа так гладка, и трещины на ней так рельефны. Он смотрит на самого себя, глядящего с нижних веток. Он видит нагое существо, оно подплывает к дереву, обнимает его узкие бедра и прижимается к нему. Оборванный человек с ободранными ногами, тихий крик которого в ночи не громче вздоха открываемой устрицы.

* * *

Было похоже, что самолет никогда не взлетит. Он ревел, скользя по безмятежной реке, пока босоногий пилот раскачивал и упрашивал штуковину – и наконец шаг за шагом поднял ее в воздух. Под ними сверкнула стена плотины. Солнце запуталось в оросительных каналах. Город плантаций – Кунунарра – оказался странным, живым бинтом на охряном ландшафте – несколько секунд строгой геометрии, которые сразу же исчезли, и потом казалось, что они только померещились. Тень самолета извивалась по грядам Карр-Бойд. Над просторами внизу – над высохшей саванной, желтыми поймами, пятнами акации защитного цвета, красной грязью и реками, похожими на высохшую змеиную кожу, – висела завеса дыма. Джорджи казалось, что дымом затянут весь Кимберли, и дымка только добавляла ненормальности расстояниям, беспорядочности пейзажу.
В кабине было жарко и грязно. Ремни безопасности были Джорджи тяжелы, их пряжки и замки были обескураживающе неудобны. Она сидела посреди полистироловых коробок с едой и смотрела, как голова Джима поворачивается от окна пилота к циферблатам на приборной панели. Все утро он был напряжен и раздражителен. В отеле он грубо отпихнул человека, который налетел на их багаж. Его губы потрескались – так часто он их облизывал. Примерно через час полета он схватил с пола пакет и засунул в него лицо. Она смотрела, как сокращаются мускулы его шеи. Прошлой ночью он был пьян и мрачен. Он хотел заняться сексом. Ей удалось удержать его разговором. Она знала, что он не спал, что продолжал пить, что с ним что-то было не так. И теперь она хотела только, чтобы они долетели, оказались там и чтобы с ними случилось все то, что должно случиться, чтобы ей больше не надо было обдумывать и переобдумывать спазмы его шеи. Казалось, что самолет повис в воздухе; единственным ощущаемым движением были ужасные рывки вверх. Просторы внизу скрадывали любые расстояния. Она закрыла глаза, чтобы вытерпеть все это.
Прошел еще час. Из дымки возник залив – как голубая рана в земле. Джорджи увидела архипелаг, она узнала свой остров, ни на минуту не усомнившись, но прежней дрожи узнавания не ощутила. Правда, она чувствовала облегчение – но еще и укол разочарования.
Самолет скользнул на крыло и опустился на воду. Брызги повисли бусинами на стеклах, и потом они вырулили вокруг мыса к белой ракушечной бухточке, где стоял человек и ждал.

Рыжий Хоппер привел их в тень своей крытой ветками хижины, усадил за стол и налил воду со льдом в две жестяные кружки.
Это был тот самый рыжий парень, которого помнила Джорджи. Он был похож на драчуна, легко было представить, как этот человек выходит из себя, но его лицо освещалось постоянным сардоническим изумлением, которое придавало ему привлекательности. На нем была кепка с длинным козырьком, покрытая пятнами соли, и у него были широкие, шершавые ноги человека, который редко носит обувь. Шорты и майка были обычного фасона, но красная бандана вокруг шеи выглядела несколько напыщенно. Покрытые шрамами пальцы были короткие и тупые, а ногти обкусаны под корень.
– Уайт-Пойнт, – сказал он с горестным смехом. – Знаю, знаю. Мне там голову проломили в пивной, девятнадцать мне было. В том городе в тюрьму не сажают – пленных не брать! Как вам такая умеренная климатическая зона, а?
Вода на вкус отдавала песком и сладостью. Джорджи заметила, что мужчины изучают друг друга.
Весь лагерь состоял из открытой с одной стороны хижины из веток, построенной у входа в широкую, низкую пещеру. У Рыжего Хоппера было крепкое хозяйство. В хижине – скамьи, стальная раковина, холодильник и морозильник, множество аккуратно сложенных посудных принадлежностей, а покрытый ракушками пол был гладок и чист. У потолка на расстоянии вытянутой руки висели связки удилищ и жутковатые связки блесен. Вдоль гладкого уступа скалы, рядом с пузырьками мази от загара и репеллента и серьезной аптечкой, стояли два высокочастотных радиопередатчика, которые, как догадалась Джорджи, были здесь единственным средством связи с внешним миром. Рядом с передатчиками лежали книги и журналы, страницы которых сморщились и завернулись от сырости. Книги были в основном о приливах, птицах и рыбах, но там же оказалось и полное собрание сочинений Хантера С. Томпсона.
– Неплохо устроились, – сказал Джим.
– Ну, если вы все равно рыбак… – сказал провожатый.
– Рыбак.
– Вот-вот, – озорно заметил провожатый. – Так, значит, рыбак.
– Боюсь, мы встречались раньше, Рыжий, – сказала Джорджи. Она почувствовала, как Джим поворачивает голову. – Несколько лет назад. Вы вытащили нас с маленькой полоски рядом с тем большим островом.
Хоппер задрал козырек кепки и впервые посмотрел ей в глаза.
– Вы, наверное, не помните, – сказала она.
– Я думал, вы американцы.
– Один из нас и был американец.
– Забодай меня комар! И далеко вы добрались?
– Потонули в Ломбоке, – сказал Джим.
– Ну, – дипломатично заметил Рыжий. – Вот был персонаж, тот парень.
Джорджи могла только улыбнуться.
– Слушай, – сказал Джим. – Насчет этой недели.
– Вы заплатили за неделю. Это не значит, что вам надо здесь оставаться все семь дней. И, я уже говорил, кажется, что умею искать рыбу, а не людей.
– Это я понимаю. Но ты знаешь местность.
– Ну, побережье. Знаю залив и плато. Этот парень не должен вам денег или чего-то в этом роде, я надеюсь?
Джим отпил воды.
– Я в смысле… я бы предпочел это считать чем-то вроде спасательной операции, а не чем-то… недостойным, как говорится.
– Нам с ним необходимо увидеться, – сказал Джим.
– Лет десять назад кто-то пробовал выращивать наркоту там, на островах, черт-те как далеко. Я нашел инструменты и поливочный шланг.
– Ничего подобного в нашем случае.
– Вот это-то и удивительно, Джим. А особенно то, что на поиски отправились только мы трое. Могли бы нанять вертолеты и лодки, полномасштабный поиск. Охотники из черномазых, – в общем, весь цирк.
– Это личное, – сказал Джим.
– Ясно, понял. Но человек не может не полюбопытствовать. Поэтому я вами и занялся.
– А не потому, что получишь втрое? – спросил Джим с невеселой ухмылкой.
– А разве это может погасить любопытство человека? Кстати, я тут себе позволил обыскать ваш багаж в Кунунарре. Невежливо, но так вот.
– И какого черта? – спросил Джим, выпрямляясь на стуле.
– И я даже не спрашиваю, не было ли у кого-нибудь из вас огнестрельного оружия, когда вы поднимались на борт?
– Нет, – сказала Джорджи, чувствуя, как ее разворачивает к Джиму.
– Конечно, нет, – пробормотал он.
– Человеку надо принять меры предосторожности, только и всего.
– Мы понимаем, – сказала Джорджи.
– Вы думаете, этот парень хочет, чтобы его нашли?
Она пожала плечами.
– Он белый?
– Какая тебе разница? – спросил Джим.
– Ну, уже пару дней пилоты говорят, что видели кое-кого здесь неподалеку. Знаете, прямо в горах, там, где люди-то и не водятся. Но он черный. Ко всему, что они говорят, надо относиться с капелькой недоверия. Они в основном молодые парни. Любят сочинять.
– А что такого удивительного в том, что здесь кто-то видел аборигена? – спросила Джорджи. – Это же в основном их земля, так?
– Я не специалист, – сказал инструктор. – Но, должен вам заметить, даже японскую машинешку не набьешь черными, которые все еще умеют жить в лесу. В смысле – могут прожить в лесу, скажем, несколько лет. И из этих-то большинство будет такое старичье, что ни ходить, ни видеть они уже не могут. И должен вам заметить еще, что черные не очень-то рвутся жить в лесу подолгу. Мой опыт подсказывает, что их не тянет уходить от людей и на лоно природы. Им нравится быть друг с другом.
– И при чем здесь то, ради чего мы прилетели? – нетерпеливо спросил Джим.
– Потому что в начале сезона ходили слухи о белом.
– Он белый, – сказала Джорджи. – Его зовут Лютер Фокс, и ему тридцать пять лет.
– Похоже на то. Знаете, я им сначала не поверил. Но я знаю, что он там. Он был здесь.
– Вы хотите сказать, что видели его?
– Нет. Он таскал вещи из лагеря.
– Это наш, – сказал Джим с горьким смешком.
– Как это?
– Семейная традиция. Господь помогает тем, кто помогает самим себе – в том, что принадлежит кому-то еще.
Рыжий Хоппер ухмыльнулся. Джорджи видела, как он смотрит на Джима, будто бы пытается решить что-то насчет его.
– Сложно его винить, – пробормотал провожатый. – Что бы он ни взял, это наверняка спасло ему жизнь. Если он еще жив.
– Я думаю, что знаю, где он, – сказала Джорджи.
…Это была тридцатиминутная поездка на лодке Рыжего Хоппера. На воде была легкая зыбь, но неожиданный фонтан брызг оказался настоящей отрадой. Джорджи смотрела, как инструктор снимает солнечные очки и слизывает кристаллизующуюся соль с линз, продолжая править рулем. Джим, похоже, чувствовал себя очень неуверенно, когда не сидел за рулем сам.
Яркий послеполуденный свет лежал на оранжевокрасных скалах острова. Он освещал скопления крон деревьев. Немилосердно сияли изгибы ракушечного пляжа. Инструктор указал на останки древнего баобаба, разрушенного молнией, и повел их через лес к основанию столовой горы.
– Он был здесь, – сказал Рыжий. – Смотрите, как наследил.
– И это ты рассказала ему об этом месте? – спросил Джим у Джорджи.
– Я и тебе рассказала, – пробормотала она.
– Я не помню.
Через чащу плюща они забрались на каменный уступ, который обегал основание горы. Они подошли к стоячему прудику с водой и к остаткам лагеря. Пепел костра был рассыпан по грязи. Там были ракушки и куски палочек, обмотанные леской. Несколько кусочков побледневшего на солнце коралла, несколько разорванных пальмовых листьев, которые когда-то были сплетены. В твердой грязи под низко нависшей скалой была длинная вмятина, отпечаток тела. Джорджи опустилась на колени рядом. Было странно находиться здесь, видеть его контур. За ее спиной раздался звон.
Джим стоял возле старого дерева инжира, положив большой палец на леску, натянутую между двух веток.
– Это он, – сказала она.
– Его давно здесь нет, – пробормотал инструктор.
– Это твой котелок?
– Ага, – сказал Хоппер с улыбкой.
Они посмотрели поверх вершин деревьев. Ближайший участок материка за плотиной из мангров был заострен и сух.
– Там так мало деревьев, – сказала Джорджи. – А здесь словно джунгли.
– Пожар, – сказал Рыжий. – Там тоже есть леса, но только под защитой больших мысов, ветер не доносит туда пожары. Смешно, но там воды больше, чем здесь.
– Потому он отсюда и ушел, – сказал Джим.
– Поэтому и еще потому, что понял: мы идем. Отсюда просматривается вся местность до самого плато. Он, наверное, ушел сразу после того, как я впервые здесь показался в этом сезоне.
– Господи, да он где хочешь может оказаться, – сказал Джим.
– Где угодно, где есть еда и вода.
– Где-то на острове?
– Не-а. Нет воды.
– Я думаю, он стал лагерем где-то на ручье или на побережье, где нашел источник. Там, где он может рыбачить. Он же раздобыл себе лодку. Он не идиот.
Джорджи прикоснулась пальцем к струне на дереве. Ох. Ох. Она чувствовала, как инструктор наблюдает за ней. Даже когда струна перестала вибрировать, бриз все еще вздыхал в струне так громко, что она улыбнулась.
– И что теперь?
– Время джентльменам пить пиво, – сказал Рыжий. – И мне еще надо поймать вам ужин по дороге домой.
– Мы и сами себе ужин поймаем, – сказал Джим.
– Ну, – сказал Рыжий, – это я вижу.
В тот вечер они ели со сковородки филе барамунди, которую при последнем свете дня выловил провожатый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44