Но раскрытие того, что единственно только и может быть
истинным методом философской науки, составляет предмет самой логики, ибо
метод есть осознание формы внутреннего самодвижения ее содержания. В
"Феноменологии духа" я дал образчик этого метода применительно к более
конкретному предмету, к сознанию (позднее же - применительно и к другим
конкретным предметам и соотвественно частям философии). Там я показал формы
сознания, каждая из которых при своей реализации разрешает (auflost) в то же
время самое себя, имеет своим результатом свое собственное отрицание, - и
тем самым перешла в некоторую более высокую форму. Единственное, что нужно
для научного прогресса (Fortgang) и к совершенно простому пониманию чего
следует главным образом стремиться, - это познание логического положения о
том, что отрицательное равным образом и положительно или, иначе говоря,
противоречащее себе не переходит в нуль, в абстрактное ничто, а по существу
лишь в отрицание своего особенного содержания, или, другими словами, такое
отрицание есть не отрицание всего, а отрицание определенной вещи, которая
разрешает самое себя, стало быть, такое отрицание есть определенное
отрицание и, следовательно, результат содержит по существу то, из чего он
вытекает; это есть, собственно говоря, тавтология, ибо в противном случае он
был бы чем-то непосредственным, а не результатом. Так как то, что получается
в качестве результата, отрицание, есть определенное отрицание, то оно имеет
некоторое содержание. Оно новое понятие, но более высокое, более богатое
понятие, чем предыдущее, ибо оно обогатилось его отрицанием или
противоположностью; оно, стало быть, содержит предыдущее понятие, но
содержит больше, чем только его, и есть единство его и его
противоположности. - Таким путем должна вообще образоваться система понятий,
- и в неудержимом, чистом, ничего не принимающем в себя извне движении
получить свое завершение.
Я, разумеется, не могу полагать, что метод, которому я следовал в этой
системе логики или, вернее, которому следовала в самой себе эта система, не
допускает еще значительного усовершенствования, многочисленных улучшений в
частностях, но в то же время я знаю, что он единственно истинный. Это само
по себе явствует уже из того, что он не есть нечто отличное от своего
предмета и содержания, ибо именно содержание внутри себя, диалектика,
которую оно имеет в самом себе, движет вперед это содержание. Ясно, что
нельзя считать научными какие-либо способы изложения, если они не следуют
движению этого метода и не соответствуют его простому ритму, ибо движение
этого метода есть движение самой сути дела.
В соответствии с этим методом я напоминаю, что подразделения и заглавия
книг, разделов и глав, данные в настоящем сочинении, равно как и связанные с
ними объяснения, делаются для предварительного обзора и что они, собственно
говоря, имеют лишь историческую (historischem) ценность. Они не входят в
содержание и корпус науки, а суть сопоставления, произведенные внешней
рефлексией, которая уже ознакомилась со всем изложением в целом, заранее
знает поэтому последовательность его моментов и указывает их еще до того,
как они будут выведены из самой сути дела.
В других науках такие предварительные определения и подразделения, взятые
сами по себе, также представляют собой не что иное, как такие внешние
указания; но даже внутри самой науки они не поднимаются выше такого
характера. Даже в логике говорится, например: "У логики две главные части,
общая часть и методика". А затем в общей части мы без дальнейших объяснений
встречаем такие, скажем, заголовки, как "Законы мышления", и далее первая
глава: "О понятиях". Первый раздел: "О ясности понятий" и т. д. Эти
определения и подразделения, даваемые без всякой дедукции и обоснования,
образуют остов системы и всю связь подобных наук. Такого рода логика видит
свое призвание в провозглашении того, что понятия и истины должны быть
выведены из принципов; но когда речь идет о том, что она называет методом,
нет и намека на мысль о выведении. Порядок состоит здесь примерно в
сопоставлении однородного, в расмотрении более простого до [рассмотрения]
сложного и в других внешних соображениях. В отношении же внутренней
необходимой связи дело ограничивается перечнем определений тех или иных
разделов, и переход осуществляется лишь так, что ставят теперь: "Вторая
глава" или пишут: "Мы переходим теперь к суждениям" и т. д.
Заглавия и подразделения, встречающиеся в настоящей системе, сами по себе
также не имеют никакого другого значения, помимо указания на последующее
содержание. Но, кроме того, при рассмотрении самой сути дела должны найти
место необходимость связи и имманентное возникновение различий, ибо они
входят в собственное развитие определения понятия.
То, с помощью чего понятие ведет само себя дальше, это - указанное выше
отрицательное, которое оно имеет в самом себе; это составляет подлинно
диалектическое. Диалектика, которая рассматривалась как некая обособленная
часть логики и относительно цели и точки зрения которой господствовало,
можно сказать, полное непонимание, оказывается благодаря этому совсем в
другом положении. Платоновская диалектика даже в "Пар-мениде", а в других
произведениях еще более непосредственно, с одной стороны, также имеет своей
целью только разбор и опровержение ограниченных утверждений через них же
самих, с другой стороны, вообще имеет своим результатом ничто. Обычно видят
в диалектике лишь внешнее и отрицательное действие, не относящееся к самой
сути дела, вызываемое только тщеславием как некоторой субъективной страстью
колебать и разлагать прочное и истинное, или видят в ней по меньшей мере
действие, приводящее к ничто как к тому, что составляет тщету диалектически
рассматриваемого предмета.
Кант отвел диалектике более высокое место, и это одна из величайших его
заслуг: он освободил ее от видимости произвола, которая, согласно обычному
представлению, присуща ей, и изложил ее как необходимую деятельность (Тип)
разума. Пока ее считали только умением проделывать фокусы и вызывать
иллюзии, до тех пор просто предполагалось, что она ведет фальшивую игру и
вся ее сила зиждется на том, что ей удается прикрыть обман, и выводы, к
которым она приходит, получаются хитростью и представляют собой субъективную
видимость. Диалектические рассуждения Канта в разделе об антиномиях чистого
разума не заслуживают, правда, большой похвалы, если присмотреться к ним
пристальнее, как мы в дальнейшем это сделаем в настоящем произведении более
обстоятельно; однако всеобщая идея, из которой он исходил и которой придавал
большое значение, - это объективность видимости и необходимость
противоречия, свойственного природе определений мысли; прежде всего, правда,
это касалось того способа, каким разум применяет эти определения к вещам в
себе; но ведь именно то, что они суть в разуме и по отношению к тому, что
есть в себе, и есть их природа. Этот результат, понимаемый с его
положительной стороны, есть не что иное, как их внутренняя отрицательность,
их движущая сама себя душа, вообще принцип всякой природной и духовной
жизненности. Но так как Кант не идет дальше абстрактно-отрицательной стороны
диалектического, то выводом оказывается лишь известное утверждение, что
разум неспособен познать бесконечное - странный вывод: сказать, что так как
бесконечное есть разумное, то разум не способен познать разумное.
В этом диалектическом, как мы его берем здесь, и, следовательно, в
постижении противоположностей в их единстве, или, иначе говоря, в постижении
положительного в отрицательном, состоит спекулятивное. Это важнейшая, но для
еще неискушенной, несвободной способности мышления труднейшая сторона. Если
эта способность мышления еще не избавила себя от чувственно конкретных
представлений и от резонерства, то она должна сначала упражняться в
абстрактном мышлении, удерживать понятия в их определенности и научиться
познавать, исходя из них. Изложение логики, имеющее в виду эту цель, должно
было бы придерживаться в своем методе упомянутых выше подразделений, а в
отношении ближайшего содержания - определений, даваемых отдельным понятиям,
не вдаваясь [пока] в диалектическое. Внешне оно стало бы похожим на обычное
изложение этой науки, впрочем, по содержанию и отличалось бы от него и все
еще служило бы к тому, чтобы упражнять абстрактное, хотя и не спекулятивное
мышление; а ведь [обычная ] логика, которая стала популярной благодаря
психологическим и антропологическим добавлениям, не достигает даже и этой
цели. То изложение логики доставляло бы уму образ методически упорядоченного
целого, хотя сама душа этого построения - метод, - имеющая свою жизнь в
диалектическом, в нем не обнаруживалась бы.
Что касается образования и отношения индивида к логике, то я в заключение
еще отмечу, что эта наука, подобно грамматике, выступает в двух видах или
имеет двоякого рода ценность. Она нечто одно для тех, кто только приступает
к ней и вообще к наукам, и нечто другое для тех, кто возвращается к ней от
них. Тот, кто только начинает знакомиться с грамматикой, находит в ее формах
и законах сухие абстракции, случайные правила и вообще множество
обособленных друг от друга определений, показывающих лишь ценность и
значение того, что заключается в их непосредственном смысле; сначала
познание не познает в них ничего кроме них. Напротив, кто владеет
каким-нибудь языком и в то же время знает и другие языки, которые он
сопоставляет с ним, только тот и может почувствовать дух и образованность
народа в грамматике его языка; эти же правила и формы имеют теперь для него
наполненную содержанием, живую ценность. Он в состоянии через грамматику
познать выражение духа вообще - логику. Точно так же тот, кто только
приступает к науке, находит сначала в логике изолированную систему
абстракций, ограничивающуюся самой собой, не захватывающую других знаний и
наук. В сопоставлении с богатством представления о мире (Weltvorstel-lung),
с реально выступающим содержанием других наук и в сравнении с обещанием
абсолютной науки раскрыть сущность этого богатства, внутреннюю природу духа
и мира, истину, эта наука в ее абстрактном виде, в бесцветной, холодной
простоте ее чистых определений кажется скорее исполняющей все что угодно,
только не это обещание, и противостоящей этому богатству как лишенная
содержания. При первом знакомстве с логикой ее значение ограничивают только
ею самой; ее содержание признается только изолированным занятием
определениями мысли, наряду с которым другие научные занятия имеют
собственный самостоятельный материал и содержание, на которые логическое
оказывает разве что формальное влияние, и притом такое влияние, которое
скорее осуществляется само собой и в отношении которого можно, конечно, в
крайнем случае обойтись без научной формы и ее изучения. Другие науки
отбросили в целом метод, придерживающийся строгих правил и дающий ряд
дефиниций, аксиом, теорем и их доказательств и т. д.; так называемая
естественная логика приобретает в них силу самостоятельно и обходится без
особого, направленного на само мышление познания. Кроме того, материал и
содержание этих наук, взятые сами по себе, остаются независимыми от
логического и они более привлекательны и для ощущения, чувства,
представления и всякого рода практических интересов.
Таким образом, логику приходится, конечно, первоначально изучать как
нечто такое, что мы, правда, понимаем и постигаем, но в чем мы не находим
сначала широты, глубины и более значительного смысла. Лишь на основе более
глубокого знания других наук логическое возвышается для субъективного духа
не только как абстрактно всеобщее, но и как всеобщее, охватывающее собой
также богатство особенного, подобно тому как одно и то же нравоучительное
изречение в устах юноши, понимающего его совершенно правильно, не имеет [для
него] той значимости и широты, которые оно имеет для духа умудренного
житейским опытом зрелого мужа; для последнего этот опыт раскрывает всю силу
заключенного в таком изречении содержания. Таким образом, логическое
получает свою истинную оценку, когда оно становится результатом опыта наук.
Этот опыт являет духу это логическое как всеобщую истину, являет его не как
некоторое особое знание наряду с другими материями и реальностями, а как
сущность всего этого прочего содержания.
Хотя логическое в начале [его] изучения не существует для духа в этой
сознательной силе, он благодаря этому изучению не в меньшей мере вбирает в
себя ту силу, которая ведет его ко всякой истине. Система логики - это
царство теней, мир простых сущностей, освобожденных от всякой чувственной
конкретности. Изучение этой науки, длительное пребывание и работа в этом
царстве теней есть абсолютная культура и дисциплина сознания. Сознание
занимается здесь делом, далеким от чувственных созерцаний и целей, от
чувств, от мира представлений, имеющих лишь характер мнения. Рассматриваемое
со своей отрицательной стороны, это занятие состоит в недопущении
случайности резонирующего мышления и произвола, выражающегося в том, что
задумываются над вот этими или противоположными им основаниями и признают их
[правильными].
Но главным образом благодаря этому занятию мысль приобретает
самостоятельность и независимость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23