Но сам логический разум и есть то субстанциальное или реальное,
которое удерживает в себе все абстрактные определения, и он есть их
подлинное, абсолютно конкретное единство. Нет, следовательно, надобности
далеко искать то, что обычно называют материей. Если логика, как утверждают,
лишена содержания, то это вина не предмета логики, а только способа его
понимания.
Это размышление приводит нас к необходимости указать ту точку зрения, с
которой мы должны рассматривать логику, поскольку эта точка зрения
отличается от прежней трактовки этой науки и есть единственно истинная точка
зрения, которой она впредь должна придерживаться раз и навсегда.
В "Феноменологии духа" я представил сознание в его поступательном
движении от первой непосредственной противоположности между ним и предметом
до абсолютного знания. Этот путь проходит через все формы отношения сознания
к объекту и имеет своим результатом понятие науки. Это понятие,
следовательно (независимо от того, что оно возникает в рамках самой логики),
не нуждается здесь в оправдании, так как оно его получило уже там; и оно не
может иметь никакого другого оправдания, кроме этого его порождения
сознанием, для которого все его собственные образы разрешаются в это
понятие, как в истину. Резонерское обоснование или разъяснение понятия науки
может самое большее привести лишь к тому, что понятие станет объектом
представления и о нем будут получены исторические сведения; но дефиниция
науки, или, точнее, логики, имеет свое доказательство исключительно в
указанной необходимости ее происхождения. Та дефиниция, которой какая-либо
наука начинает абсолютно с самого начала, не может содержать ничего другого,
кроме определенного корректного выражения того, что как известное и
общепризнанное представляют себе в качестве предмета и цели этой науки. Что
в качестве таковых представляют себе именно это, [а не другое], это есть
историческое (historische) уверение, относительно которого можно сослаться
лишь на то или иное признанное или, собственно говоря, можно только в виде
просьбы предложить, чтобы считали то или иное признанным. Вовсе не
удивительно, что один отсюда, другой оттуда приводит какой-нибудь случай или
пример, показывающий, что под таким-то выражением нужно понимать еще нечто
большее и иное и что, стало быть, в его дефиницию следует включить еще одно
более частное или более общее определение и с этим должна быть согласована и
наука. - При этом от резонерства зависит, до какой границы и в каком объеме
те или иные определения должны быть включены или исключены; само же
резонерство имеет перед собой на выбор самые многообразные и самые различные
воззрения, застывшее определение которых может в конце концов давать только
произвол. При этом способе начинать науку с ее дефиниции нет и речи о
потребности показать необходимость ее предмета и, следовательно, также ее
самой.
Итак, в настоящем произведении понятие чистой науки и его дедукция
берутся как предпосылка постольку, поскольку феноменология духа есть не что
иное, как дедукция его. Абсолютное знание есть истина всех способов
сознания, потому что, как показало [описанное в "Феноменологии духа"]
движение сознания, лишь в абсолютном знании полностью преодолевается разрыв
между предметом и достоверностью самого себя, я истина стала равной этой
достоверности, так же как и эта достоверность стала равной истине.
Чистая наука, стало быть, предполагает освобождение от противоположности
сознания [и его предмета]. Она содержит в себе мысль, поскольку мысль есть
также и суть вещи (Sache) сама по себе, или содержит суть вещи саму по себе
(die Sache an sich selbst), поскольку суть вещи есть также и чистая мысль. В
качестве науки истина есть чистое развивающееся самосознание и имеет образ
самости [что выражается в том], что в себе и для себя сущее есть осознанное
(gewusster) понятие, а понятие, как таковое, есть в себе и для себе сущее.
Это объективное мышление и есть содержание чистой науки. Она поэтому в такой
мере не формальна, в такой мере не лишена материи для действительного и
истинного познания, что скорее лишь ее содержание и есть абсолютно истинное
или (если еще угодно пользоваться словом "материя") подлинная материя, но
такая материя, для которой форма не есть нечто внешнее, так как эта материя
есть скорее чистая мысль и, следовательно, есть сама абсолютная форма.
Логику, стало быть, следует понимать как систему чистого разума, как царство
чистой мысли. Это царство есть истина, какова она без покровов, в себе и для
себя самой. Можно поэтому выразиться так: это содержание есть изображение
Бога, каков он в своей вечной сущности до сотворения природы и конечного
духа.
Анаксагор восхваляется как тот, кто впервые высказал ту мысль, что нус,
мысль, есть принцип мира, что необходимо определить сущность мира как мысль.
Он этим положил основание интеллектуального воззрения на Вселенную, чистым
видом (Gestalt) которого должна быть логика. В ней мы имеем дело не с
мышлением о чем-то таком, что имело бы для себя основание вне мышления, не с
формами, которые будто бы дают только признаки истины; но необходимые формы
и собственные определения мышления суть само содержание и сама высшая
истина.
Для того чтобы представление по крайней мере понимало, в чем дело,
следует отбросить мнение, будто истина есть нечто осязаемое. Подобную
осязаемость вносят, например, даже еще в платоновские идеи, имеющие бытие в
мышлении Бога [толкуя их так], как будто они существующие вещи, но
существующие в некоем другом мире или области, вне которой находится мир
действительности, обладающий отличной от этих идей субстанциальностью,
реальной только благодаря этому отличию. Платоновская идея есть не что иное,
как всеобщее, или, говоря более определенно, понятие предмета; лишь в своем
понятии нечто обладает действительностью; поскольку же оно отлично от своего
понятия, оно перестает быть действительным и есть нечто ничтожное;
осязаемость и чувственное вовне-себя-бытие принадлежат этой ничтожной
стороне. - Но, с другой стороны, можно сослаться на собственные
представления обычной логики; в ней ведь принимается, что, например,
дефиниции содержат не определения, относящиеся лишь к познающему субъекту, а
определения предмета, составляющие его самую существенную, неотъемлемую
природу. Или [другой пример]: когда умозаключают от данных определений к
другим, считают, что выводы не нечто внешнее и чуждое предмету, а скорее
принадлежат самому предмету, что этому мышлению соответствует бытие. -
Вообще при употреблении форм понятия, суждения, умозаключения, дефиниции,
деления т. д. исходят и того, что они формы не только сознающего себя
мышления, но и предметного смысла (Verstandes). -"Мышление" есть выражение,
которое содержащееся в нем определение приписывает преимущественно сознанию.
Но так как говорят, что в предметном мире есть смысл (Verstand), разум, что
дух и природа имеют всеобщие законы, согласно которым протекает их жизнь и
совершаются их изменения, то признают, что определения мысли обладают также
и объективными ценностью и существованием.
Критическая философия, правда, уже превратила метафизику в логику; однако
подобно позднейшему идеализму 1Я она из страха перед объектом придала, как
мы уже сказали выше, логическим определениям преимущественно субъективное
значение; в то же время они тем самым остаются обремененными объектом,
которого они избегали, и в них оставались как нечто потустороннее, вещь в
себе 19, бесконечный импульс 20. Но освобождение от противоположности
сознания [и его предмета], которое наука должна иметь возможность
предположить, возвышает определения мысли над этим робким, незавершенным
взглядом и требует, чтобы их рассматривали такими, каковы они в себе и для
себя, без такого рода ограничения и отношения, требует, чтобы их
рассматривали как логическое, как чисто разумное.
Кант в одном месте считает счастьем для логики, а именно для того
агрегата определений и положений, который обычно носит название логики, то,
что она сравнительно с другими науками достигла столь раннего завершения; со
времени Аристотеля она, по его словам, не сделала ни одного шага назад, но
также и ни одного шага вперед; последнего она не сделала потому, что она,
судя по всему, казалась законченной и завершенной. - Но если со времени
Аристотеля логика не подверглась никаким изменениям, - и в самом деле при
рассмотрении новых учебников логики мы убеждаемся, что изменения сводятся
часто больше всего лишь к сокращениям, - то мы отсюда должны сделать скорее
тот вывод, что она тем более нуждается в полной переработке; ибо
двухтысячелетняя непрерывная работа духа должна была ему доставить более
высокое сознание о своем мышлении и о своей чистой сущности в самой себе.
Сравнение образов, до которых поднялись дух практического и религиозного
миров и дух науки во всякого рода реальном и идеальном сознании, с образом,
который носит логика (его сознание о своей чистой сущности), являет столь
огромное различие, что даже при самом поверхностном рассмотрении не может не
бросаться тотчас же в глаза, что это последнее сознание совершенно не
соответствует тем взлетам и недостойно их.
И в самом деле, потребность в преобразовании логики чувствовалась давно.
Следует сказать, что в той форме и с тем содержанием, с каким логика
излагается в учебниках, она сделалась предметом презрения. Ее еще тащат за
собой больше из-за смутного чувства, что совершенно без логики не обойтись,
и из-за сохранившегося еще привычного, традиционного представления о ее
важности, нежели из убеждения, что то обычное содержание и занятие теми
пустыми формами ценны и полезны.
Расширение, которое она получила в продолжение некоторого времени
благодаря [добавлению] психологического, педагогического и даже
физиологического материала, в дальнейшем почти все признали искажением.
Большая часть этих психологических, педагогических, физиологических
наблюдений, законов и правил все равно, даны ли они в логике или в
какой-либо другой науке, сама по себе должна представляться очень плоской и
тривиальной. А уж такие, например, правила, что следует продумывать и
подвергать критическому разбору прочитанное в книгах или слышанное, что тот,
кто плохо видит, должен помочь своим глазам, надевая очки (правила,
дававшиеся в учебниках по так называемой прикладной логике и притом с
серьезным видом разделенные на параграфы, дабы люди достигли истины),-такие
правила должны казаться излишними всем, кроме разве автора учебника или
преподавателей, не знающих, как растянуть слишком краткое и мертвенное
содержание логики 22.
Что же касается этого содержания, то мы уже указали выше, почему оно так
плоско. Его застывшие определения считаются незыблемыми и ставятся лишь во
внешнее отношение друг с другом. Оттого, что в суждениях и умозаключениях
оперируют главным образом количественной стороной определений и исходят из
нее, все оказывается покоящимся на внешнем различии, на голом сравнении, все
становится совершенно аналитическим способом [рассуждения] и лишенным
понятия вычислением. Дедукция так называемых правил и законов, в особенности
законов и правил умозаключения, немногим лучше, чем перебирание палочек
разной длины для сортирования их по величине или чем детская игра, состоящая
в подборе подгоняемых друг к другу частей различным образом разрезанных
картинок. - Поэтому не без основания приравнивали это мышление к счету и в
свою очередь счет - к этому мышлению. В арифметике числа берутся как нечто
лишенное понятия, как нечто такое, что помимо своего равенства или
неравенства, т. е. помимо своего совершенно внешнего отношения, не имеет
никакого значения, - берутся как нечто такое, что ни само по себе, ни в
своих отношениях не есть мысль. Когда мы механически вычисляем, что три
четверти, помноженные на две трети, дают половину, то это действие содержит
примерно столь же много или столь же мало мыслей, как и соображение о том,
возможен ли в данной фигуре тот или другой вид умозаключения.
Дабы эти мертвые кости логики оживотворялись духом и получили, таким
образом, содержимое и содержание, ее методом должен быть тот, который
единственно только и способен сделать ее чистой наукой. В том состоянии, в
котором она находится, нет даже предчувствия научного метода. Она имеет,
можно сказать, форму опытной науки. Опытные науки для того, чем они должны
быть, нашли свой особый метод, метод дефиниции и классификации своего
материала, насколько это возможно. Чистая математика также имеет свой метод,
который подходит для ее абстрактных предметов и для количественного
определения, единственно в котором она их рассматривает. Главное об этом
методе и вообще о подчиненном характере той научности, которая возможна в
математике, я высказал в предисловии к "Феноменологии духа", но он будет
рассмотрен нами более подробно в рамках самой логики. Спиноза, Вольф и
другие впали в соблазн применить этот метод также и к философии и сделать
внешнее движение лишенного понятия количества движением понятия, что само по
себе противоречиво. До сих пор философия еще не нашла своего метода. Она
смотрела с завистью на системное построение математики и, как мы сказали,
заимствовала у нее ее метод или обходилась методом тех наук, которые
представляют собой лишь смесь данного материала, исходящих из опыта
положений и мыслей, или выходила из затруднения тем, что просто отбрасывала
всякий метод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23