А может ли свет быть и тем и другим?
Эйнштейн, конечно, знал, что известные опыты по дифракции и интерференции
могут быть объяснены только на основе волновых представлений. Он также не
мог оспаривать наличие полного противоречия между своей гипотезой световых
квантов и волновыми представлениями. Эйнштейн даже не пытался устранить
внутренние противоречия своей интерпретации. Он принял противоречия как
нечто такое, что, вероятно, может быть понято много позднее благодаря
совершенно новому методу мышления.
Тем временем эксперименты Беккереля, Кюри и Резерфорда привели к
несколько большей ясности в отношении строения атома. В 1911 году Резерфорд
на основании наблюдений прохождения б-лучей через вещество предложил свою
знаменитую модель атома. Атом состоит из атомного ядра, положительно
заряженного и содержащего почти всю массу атома, и электронов, которые
движутся вокруг ядра, подобно тому как планеты движутся вокруг Солнца.
Химическая связь между атомами различных элементов объясняется
взаимодействием между внешними электронами соседних атомов. Химическая связь
непосредственно не имеет отношения к ядру. Атомное ядро определяет
химические свойства атома лишь косвенно через свой электрический заряд, так
как последний определяет число электронов в нейтральном атоме. Эта модель,
правда, не могла объяснить одну из самых характерных черт атома, а именно
его удивительную устойчивость. Никакая планетная система, которая
подчиняется законам механики Ньютона, никогда после столкновения с другой
подобной системой не возвратится в свое исходное состояние. В то время как,
например, атом углерода остается атомом углерода и после столкновения с
другими атомами или после того, как он, вступив во взаимодействие с другими
атомами, образовал химическое соединение.
Объяснение этой необычной устойчивости было дано в 1913 году Нильсом
Бором путем применения квантовой гипотезы Планка к модели атома Резерфорда.
Если атом может изменять свою энергию только прерывно, то это должно
означать, что атом существует лишь в дискретных стационарных состояниях,
низшее из которых есть нормальное состояние атома. Поэтому после любого
взаимодействия атом в конечном счете всегда возвращается в это
нормальное состояние.
Бор, применяя квантовую теорию к модели атома, сумел не только
объяснить устойчивость атома, но в некоторых простых случаях сумел также
дать теоретическое объяснение линейных спектров, образующихся при
возбуждении атомов посредством электрического разряда или теплоты. Его
теория при описании движения электронов покоилась на соединении классической
механики и квантовых условий, которые налагаются на классические законы
движения для выделения дискретных стационарных состояний среди других
состояний. Позднее Зоммерфельд дал точную математическую формулировку этих
условий1. Бору было ясно, что квантовые условия в известном смысле разрушают
внутреннюю прочность ньютоновской механики. В простейшем случае атома
водорода на основании теории Бора можно рассчитать частоту излучаемого
света, и согласие теоретических расчетов с наблюдениями оказывалось полным.
В действительности эти частоты отличались от орбитальных частот электронов и
высших гармоник этих частот, и это обстоятельство сразу показало, что теория
еще полна противоречий. Несмотря на это, она, по всей вероятности, содержала
большую долю истины. Она качественно объяснила химические свойства атомов и
их линейные спектры. Существование дискретных стационарных состояний было
непосредственно подтверждено и опытами: в экспериментах Франка и Герца,
Штерна и Герлаха.
Таким образом, теория Бора открыла новую область исследований. Большое
количество экспериментального материала, полученного спектроскопией в
течение нескольких десятилетий, теперь при изучении квантовых законов
движения электронов стало источником информации. Для той же самой цели могли
быть использованы многие эксперименты химиков. Имея дело с этим
экспериментальным материалом, физики постепенно научились ставить правильные
вопросы. А ведь часть правильно поставленный вопрос означает больше чем
наполовину решение проблемы. Каковы эти вопросы? Практически почти все они
имели дело с явными и удивительными противоречиями в результатах различных
опытов. Как может быть, что одно и то же излучение, которое образует
интерференционную картину и доказывает тем самым существование лежащего в
основе волнового движения, производит одновременно и фотоэлектрический
эффект и потому должно состоять из движущихся световых квантов? Как может
быть, что частота орбитального движения электронов в атоме не является также
и частотой испускаемого излучения? Разве не означает это, что нет никакого
орбитального движения? Но если представление об орбитальном движении
неверно, то что в таком случае происходит с электроном внутри атома? Можно
видеть те электроны, которые движутся в камере Вильсона; некоторые из них до
этого являлись составной частью атома и были выбиты из атома. Почему,
следовательно, внутри атома они не двигаются таким же образом? Можно было
бы, пожалуй, представить себе,
что в нормальном состоянии атома электроны покоятся. Но ведь имеются
состояния с более высоким энергиями, в которых электроны обладают
вращательным моментом, и поэтому в этих состояниях абсолютно исключено
состояние покоя электронов. Можно перечислить много подобных примеров. Все
отчетливее стали понимать, что попытка описать атомные процессы в понятиях
обычной физики приводит к противоречиям. К началу 20-х годов физики
постепенно освоились с этими трудностями. У них выработалась своего рода
интуиция, правда не очень ясная, в отношении того, где, по всей вероятности,
будут иметь место затруднения, и они научились избегать эти затруднения.
Наконец, они узнали, какое в данном опыте описание атомных процессов
приведет к правильному результату. Этого знания было недостаточно для того,
чтобы дать общую непротиворечивую картину квантовых процессов, но оно так
изменило мышление физиков, что они в некоторой степени прониклись духом
квантовой теории.
Уже в течение некоторого времени до того, как была дана строгая
формулировка квантовой теории, знали более или менее точно, каков будет
результат того или иного эксперимента.
Часто обсуждали так называемые "мысленные эксперименты". Такие
эксперименты изобретали для того, чтобы выяснить какой-либо особенно важный
вопрос, вне зависимости от того, может ли быть проведен фактически этот
эксперимент или нет. Конечно, важно было, чтобы эксперимент мог быть
осуществим в принципе -- при этом экспериментальная техника могла быть любой
сложности. Эти мысленные эксперименты оказались чрезвычайно полезными при
выяснении некоторых проблем. Там, где в отношении вероятного результата
такого эксперимента невозможно было добиться согласия между физиками, часто
удавалось придумать подобный, но более простой эксперимент, который
фактически можно было выполнить; экспериментальный результат значительно
содействовал разъяснению квантовой теории.
Удивительнейшим событием тех лет был тот факт, что по мере этого
разъяснения парадоксы квантовой теории не исчезали, а, наоборот, выступали
во все более явной форме и приобретали все большую остроту. Например, в то
время был произведен опыт Комптона по рассеянию рентгеновских лучей. На
основании прежних опытов по интерференции рассеянного света было совершенно
очевидным, что рассеяние происходит в основном следующим образом: падающая
световая волна выбивает из пучка электрон, колеблющийся с той же самой
частотой; затем колеблющийся электрон испускает сферическую волну с частотой
падающей волны и вызывает тем самым рассеянный свет. Однако в 1923 году
Комптон обнаружил, что частота рассеянных рентгеновских лучей отличается от
частоты падающих лучей 2. Это изменение частоты можно объяснить,
предполагая, что рассеяние представляет собой столкновение кванта света с
электроном. При ударе энергия светового кванта изменяется, а так как
произведение частоты на постоянную Планка равняется
энергии кванта света, частота также должна измениться. Но как в этом
случае объяснить световые волны? Оба эксперимента -- один по интерференции
рассеянного света, другой по изменению частоты рассеянного света --
настолько противоречат друг другу, что, по-видимому, выход найти невозможно.
В это время многие физики были уже убеждены в том, что эти явные
противоречия принадлежат к внутренней природе атомной физики. Поэтому де
Бройль во Франции в 1924 году попытался распространить дуализм волнового и
корпускулярного описания и на элементарные частицы материи, в частности на
электроны. Он показал, что движению электрона может соответствовать
некоторая волна материи, так же как движению светового кванта соответствует
световая волна. Конечно, в то время не было ясно, что означает в этой связи
слово "соответствовать". Де Бройль предложил объяснить условия квантовой
теории Бора с помощью представления о волнах материи. Волна, движущаяся
вокруг ядра атома, по геометрическим соображениям может быть только
стационарной волной; длина орбиты должна быть кратной целому числу длин
волн. Тем самым де Бройль предложил перекинуть мост от квантовых условий,
которые оставались чуждым элементом в механике электронов, к дуализму волн и
частиц.
Таким образом, в теории Бора различие между вычисленной орбитальной
частотой электрона и частотой излучения показывало ограниченность понятия
"электронная орбита". Ведь с самого начала это понятие вызывало большие
сомнения. С другой стороны, в случае сильно возбужденных состояний, в
которых электроны двигаются на большом расстоянии от ядра, нужно согласиться
с тем, что электроны двигаются так же, как они двигаются, когда их видят в
камере Вильсона. Следовательно, в этом случае можно употреблять понятие
"электронная орбита". В силу этого представляется весьма удовлетворительным
тот факт, что именно для сильно возбужденных состояний частота излучения
приближается к орбитальной частоте (точнее говоря, к орбитальной частоте и
высшим гармоническим составляющим этой частоты). Бор уже в одной из своих
первых работ утверждал, что интенсивность спектральных линий излучения
приблизительно должна согласовываться с интенсивностью соответствующих
гармонических составляющих. Этот так называемый принцип соответствия
оказался весьма полезным для приближенного расчета интенсивности
спектральных линий. Таким образом, создалось впечатление, что теория Бора
дает качественную, а не количественную картину того, что происходит внутри
атома, и что по меньшей мере некоторые новые черты в поведении материи
качественно могут быть выражены с помощью квантовых условий, которые со
своей стороны как-то связаны с дуализмом волн и частиц.
Точная математическая формулировка квантовой теории сложилась в
конечном счете в процессе развития двух различных направлений. Одно
направление было связано с принципом соответствия Бора. На этом направлении
нужно было прежде всего отказаться
от понятия "электронная орбита" и использовать его лишь приближенно в
предельном случае больших квантовых чисел, то есть больших орбит. В этом
последнем случае частота и интенсивность излучения некоторым образом
соответствуют электронной орбите. Излучение соответствует тому, что
математики называют "Фурье-представлением" орбиты электрона. Таким образом,
вполне логична мысль, что механические законы следует записывать не как
уравнения для координат и скоростей электронов, а как уравнения для частот и
амплитуд их разложения Фурье. Исходя из таких представлений, возникает
возможность перейти к математически представляемым отношениям для величин,
которые соответствуют частоте и интенсивности излучения. Эта программа
действительно могла быть осуществлена. Летом 1925 года она привела к
математическому формализму, который был назван "матричной механикой", или,
вообще говоря, квантовой механикой. Уравнения движения механики Ньютона были
заменены подобными уравнениями для линейных алгебраических форм, которые в
математике называются матрицами. Весьма удивительно, что многие из старых
результатов механики Ньютона, как, например, сохранение энергии, остались и
в новом формализме. Позднее исследования Борна, Иордана и Дирака показали,
что матрицы, представляющие координаты и импульс электрона, не коммутируют
друг с другом. На языке математики этот факт указывал на самое сильное из
существенных различий между квантовой механикой и классической механикой.
Другое направление исходило из идей де Бройля о волнах материи.
Шредингер попытался записать волновое уравнение для стационарных волн де
Бройля, окружающих атомное ядро. В начале 1926 года ему удалось вывести
значения энергии для стационарных состояний атома водорода в качестве
собственных значений своего волнового уравнения, и он сумел дать общее
правило преобразования данных классических уравнений в соответствующие
волновые уравнения, которые, правда, относятся к некоторому абстрактному
математическому пространству, именно многомерному конфигурационному
пространству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27