— Искать людей в Сикасо, чтобы послать в Тимбукту… это невообразимо!
— Значит, вы не предупреждены, о нашем приходе, полковник?
— Ничуть!
— Лейтенант, вручивший мне приказ, сказал, что в Тимбукту вспыхнули волнения и что туареги ауэлиммидены ведут себя угрожающе, — объяснил капитан Марсеней.
— Первый раз слышу, — объявил полковник. — Капитан Пейроль, с которым вы, может быть, знакомы…
— Да, полковник. Два года назад мы служили в одном полку.
— Так вот, Пейроль проходил здесь по пути из Тимбукту в Дакар Он был у меня только вчера и ни о чём подобном не упоминал.
Капитан Марсеней показал жестом, что он снимает с себя всякую ответственность.
— Вы правы, капитан, — сказал полковник Сержин. — Мы не можем рассуждать. Приказ есть, и он должен быть выполнен. Но черт меня побери, если я знаю, когда вы сможете отправиться!
Трудно было, в самом деле, подготовить столь неожиданную экспедицию. Потребовалось восемь дней, чтобы разместить лошадей, которых было приказано оставить в Сегу-Сикоро, и чтобы найти транспортные средства и достаточное количество провизии Только 2 марта капитан Марсеней смог посадить отряд на суда и начать спускаться по Нигеру
Путешествие в эти последние месяцы сухого сезона затруднялось мелководьем, оно заняло целых две недели, и бывший конвой экспедиции Барсака высадился в Кабара, порте Тимбукту, только 17 марта.
Когда капитан Марсеней представился коменданту полковнику Аллегру, тот посмотрел на него с таким же удивлением, как его коллега в Сегу-Сикоро. Он заявил, что в области не было никаких волнений, что он никогда не просил подкреплений, и ему совершенно непонятно, зачем полковник Сент-Обан послал ему без предупреждения сто человек, в которых он совершенно не нуждается.
Это становилось странным, и капитан Марсеней подумал, не был ли он обманут фальшивым документом. Но с какою целью? Ответ был ясен. Как ни казался необъяснимым такой факт, но если, в самом деле, имела место подделка, её совершили, чтобы уничтожить обезоруженную экспедицию Барсака. Логически подойдя к такому заключению, капитан Марсеней испытывал крайнее беспокойство, думая о большой ответственности, падавшей на него, и об опасностях, которые угрожали мадемуазель Морна, а память о ней переполняла его мысли и сердце.
Его тревога стала ещё сильнее, когда в Тимбукту, как и в Сегу-Сикоро, он не смог получить никаких сведений о лейтенанте Лакуре. Никто его не знал. Больше того: никто не слышал о корпусе суданских волонтёров, хотя о нем было упомянуто самим полковником Сент-Обаном.
И, однако, приказ полковника, казавшийся подлинным при самом тщательном рассмотрении, имел силу, пока не была доказана его подложность. Капитану Марсенею и его людям предоставили жилища, и, как только явился случай, приказ был послан полковнику Сент-Обану, который один мог удостоверить его подлинность.
Но от Тимбукту до Бамако тысяча километров, и предстояло долго ждать, пока придёт ответ.
Капитану Марсенею, лишённому определённых обязанностей и пожираемому беспокойством, время казалось очень долгим. К счастью, в конце марта приехал капитан Перриньи, старый товарищ по Сен-Сирской военной школе, с которым его когда-то связывала тесная дружба. Два друга были счастливы свидеться, и время для Марсенея потекло быстрее.
Посвящённый в заботы товарища, Перриньи успокаивал его. Фабрикация приказа, достаточно хорошо подделанного, чтобы всех обмануть, казалась ему страничкой из романа. По его мнению, скорее можно было допустить, что лейтенант Лакур, плохо осведомлённый об истинных мотивах решения полковника, сказал неточно о его причине. Удивление же полковника Аллегра легко объяснялось. В этой ещё не организованной области могло случиться, что адресованная ему копия приказа затерялась.
Капитан Перриньи, присланный в Тимбукту на два года, привёз массу ящиков, которые Марсеней помогал распаковывать. В некоторых было исключительно лабораторное оборудование. Если бы не его мундир, Перриньи считался бы учёным. Страстно преданный науке, он был в курсе всех новейших достижений, особенно в области электричества. В их содружестве Перриньи был представителем науки, Марсеней — войны. Разница во взглядах рождала частые дружеские споры. Они, смеясь, называли друг друга «старой библиотечной крысой» и «дрянным ласкателем сабли», хотя, разумеется, воинственность Марсенея не мешала ему быть человеком культурным и образованным, а Перриньи при своих знаниях оставался превосходным, храбрым офицером.
Через несколько дней после приезда друга капитан Марсеней застал его во дворе дома, где тот жил, за сборкой какого-то аппарата.
— Ты пришёл кстати! — вскричал Перриньи. — Я тебе покажу кое-что интересное.
— Это? — спросил Марсеней, показывая на аппарат, состоявший из двух электрических батарей, электромагнита, маленькой стеклянной трубочки с металлическими опилками, и медного прута в несколько метров высоты.
— Оно самое. Безделушка, которую ты видишь, — волшебная выдумка. Это приёмник беспроволочного телеграфа.
— Я слышал, как об этом говорят уже несколько лет, — сказал заинтересованный Марсеней. — Так проблема решена?
— Ещё как! — вскричал Перриньи. — На земном шаре с ней столкнулись одновременно двое. Один — итальянец Маркони — нашёл средство посылать в пространство волны Герца… Да ты слыхал ли о них, закоренелый солдатишка?
— Да, да, — ответил Марсеней. — Учил в школе. Впрочем, о Маркони говорили, когда я ещё был в Европе. Ну, а другой изобретатель?
— Французский физик Бранли. Он сконструировал приёмник — чудо изобретательной простоты.
— И аппарат, который я вижу?..
— Он и есть, и ты моментально поймёшь его принцип. Бранли заметил, что железные опилки плохо проводят электричество, но становятся хорошим проводником под влиянием герцевских волн. Под действием этих волн опилки начинают взаимно притягиваться, и между ними возникает сцепление. Видишь трубочку?
— Вижу.
— Это когерер или улавливатель волн. Трубочка содержит железные опилки и включена в цепь обыкновенной электрической батареи. Тока в цепи нет, так как трубка с опилками — плохой проводник. Понятно?
— Да, продолжай.
— Когда приходит герцевская волна, её подхватывает этот медный прут, называемый антенной. Тотчас же трубка, соединённая с ним, становится проводником, ток замкнут и идёт по цепи. Ты все ещё понимаешь, кровопийца?
— Да, учёный старикашка в очках. Дальше!
— Здесь вмешивается рассказчик, которого ты видишь. Благодаря приспособлению, мною изобретённому и скомбинированному с изобретением Бранли, ток приводит в движение бумажную ленту в аппарате Морзе, где получается отпечаток. Но в этот момент молоточек, который ты видишь, ударяет по когереру, его зерна разъединяются от удара, и восстанавливается их обычное сопротивление. Ток прекращается, и аппарат Морзе перестаёт работать. Ты скажешь, что так можно получить только одну точку на бумажной ленте? Но на самом деле последовательность всех этих явлений возобновится, так как антенна продолжает получать волны. А когда они перестанут приходить, на ленте аппарата уже не будет отпечатков до прихода следующих волн. От всего этого на ленте получается серия точек, соединённых в неравные группы, в чёрточки и точки азбуки Морзе, которые прочтёт любой телеграфист.
— Например, ты?
— Например, я.
— А зачем ты притащил этот удивительный аппарат в нашу варварскую страну?
— Завтра я соберу передатчик, так как страшно увлекаюсь телеграфированием без проводов. Я хочу первым устроить беспроволочный телеграф в Судане. Вот почему я привёз сюда эти два аппарата, которые ещё очень редки, и в Африке их нет, за это я ручаюсь. Подумай только, если б можно было сообщаться прямо с Бамако… Быть может, даже с Сен-Луи!..
— О, с Сен-Луи! Это слишком далеко!
— Совсем недалеко, — запротестовал Перриньи. — Телеграфировали без проводов уже на очень большие расстояния.
— Невозможно!
— Вполне возможно, солдафон. И я рассчитываю усовершенствовать это дело. Я начну серию опытов вдоль Нигера…
Капитан Перриньи вдруг остановился. Глаза его округлились, полуоткрытый рот выразил глубокое изумление. Из аппарата Бранли послышался сухой треск, который уловило его опытное ухо.
— Что с тобой? — спросил изумлённый капитан Марсеней.
Его другу пришлось сделать усилие, чтобы ответить. Удивление буквально душило его.
— Он работает! — пробормотал Перриньи, указывая на аппарат.
— Как? Он работает?! — с иронией вскричал Марсеней. — Ты грезишь, будущий академик! Ведь твой аппарат — единственный в Африке, он не может работать, как ты мне только что умело объяснил. Он испортился, вот и всё.
Капитан Перриньи, не отвечая, подбежал к приёмнику.
— Испортился! — возразил он в страшном возбуждении. — Он так мало испортился, что я ясно читаю на ленте: «Ка-пи-та-ну Мар-се-не-ю… Капитану Марсенею»!
— Моё имя! — подсмеивался последний. — Я очень боюсь, старина, что ты подшучиваешь надо мной!
— Твоё имя! — уверял Перриньи с таким чистосердечным удивлением, что его товарищ был поражён.
Аппарат прекратил работу и оставался немым перед глазами офицеров, которые не спускали с него взора. Но скоро послышались новые тик-так.
— Снова! — закричал Перриньи, наклоняясь над лентой. — Вот! Теперь адрес: «Тим-бук-ту»!
— Тимбукту! — машинально повторил Марсеней и задрожал в свою очередь от необъяснимого волнения.
Пощёлкивание прекратилось во второй раз; после короткого перерыва лента начала развёртываться, чтобы снова остановиться через несколько мгновений.
— «Жан-на Бак-стон…» — прочёл Перриньи.
— Не знаю такой, — объявил Марсеней, невольно испуская вздох облегчения. — Это чья-то шутка…
— Шутка? — задумчиво повторил Перриньи. — Как это возможно? Ах! Снова начинается! — и он наклонился над лентой. — «…При-ди-те на по-мощь Жан-не Мор-на…»
— Жанна Морна! — вскричал капитан Марсеней и, задыхаясь, расстегнул воротник мундира.
— Замолчи! — приказал Перриньи. — «Плен-ни-це… в Блек-лан-де…»
В четвёртый раз замерло тиканье. Перриньи выпрямился и посмотрел на товарища. Тот был бледен.
— Что с тобой? — заботливо спросил он.
— Потом объясню, — с трудом ответил Марсеней. — Но Блекланд, откуда ты взял Блекланд?..
Перриньи не успел ответить. Аппарат заработал снова.
«…Се-вер-на-я ши-ро-та пят-над-цать гра-ду-сов пять-де-сят ми-нут, дол-го-та…»
Наклонившись над замолчавшим аппаратом, офицеры напрасно ждали несколько минут. Аппарат оставался немым.
Капитан Перриньи задумчиво пробормотал:
— Да, чересчур крепкий кофе, как говорится! Есть второй любитель беспроволочной телеграфии в этой гиблой стране! И он тебя знает… — Он тотчас заметил, как изменилось лицо Марсенея. — Да что с тобой? Как ты бледен!
В нескольких поспешных словах Марсеней объяснил другу причину своей тревоги. Он удивился, когда узнал, что его имя появилось на телеграфной ленте; но удивление перешло в глубокое волнение, когда Перриньи произнёс имя Жанны Морна. Ведь он знал Жанну Морна, любил её и надеялся, что она когда-нибудь станет его женой. Марсеней напомнил о своих опасениях, когда он заподозрил, что приказ полковника Сент-Обана фальшивый. Таинственное послание, донёсшееся из пространства, означало, что Жанна Морна в опасности.
— И она просит помощи у меня! — заключил он с тоской, к которой примешивалась радость.
— Ну что ж! Это очень просто! — ответил Перриньи. — Нужно прийти ей на помощь.
— Разумеется! — вскричал Марсеней, которого оживила возможность действовать. — Но как?
— Мы это сейчас обсудим, — сказал Перриньи. — Сначала разберём факты и выведем логические заключения. Факты, по-моему, успокоительны…
— Ты полагаешь? — с горечью спросил Марсеней.
— Полагаю. Первое: мадемуазель Морна не одинока: ведь ты же знаешь, что у неё нет аппарата для беспроволочной телеграфии. Не говоря о спутниках, с которыми ты её оставил, у неё есть покровитель, владеющий таким аппаратом. И он молодец, уж поверь мне!
Ободрённый Марсеней поднял голову.
— Второе: мадемуазель Морна не грозит непосредственная опасность. Она телеграфирует в Тимбукту. Значит, она считает, что ты здесь, а не в другом месте, и что у тебя будет время откликнуться на призыв. И затем, раз она телеграфирует, значит, считает, что это не бесполезно. Если ей и угрожает опасность, то не такая уж близкая.
— Как ты думаешь, что можно сделать? — взволнованно спросил Марсеней.
— Прежде всего успокойся и надейся на хороший конец этого приключения. И пойдём к полковнику просить разрешения организовать экспедицию для освобождения депутата Барсака и мадемуазель Морна.
Оба капитана немедленно отправились к полковнику Аллегру и рассказали о чудесном событии, свидетелями которого были. Они положили перед ним ленту, отпечатанную аппаратом Морзе, которую Перриньи перевёл на понятную запись.
— Здесь не говорится о господине Барсаке, — заметил полковник.
— Нет, — ответил Перриньи, — но так как мадемуазель Морна с ним…
— Кто вам сказал, что она его не оставила? — возразил полковник. — Я прекрасно знаю путь экспедиции Барсака и уверяю вас, что она не могла очутиться на такой широте. Экспедиция должна была пройти через Уагадугу на двенадцатом градусе и закончиться у Сея, на тринадцатом. А эта таинственная депеша говорит о пятнадцати градусах пятидесяти минутах, почти о шестнадцати градусах.
Замечание полковника оживило память Марсенея.
— Вы правы, полковник. Я вспоминаю, что мадемуазель Морна должна была отделиться от экспедиции за двести или триста километров от Сикасо и подняться к северу, чтобы достигнуть Нигера у Гао.
— Это меняет дело, — озабоченно сказал полковник. — Чтобы освободить Барсака, депутата, официальное лицо, можно снарядить экспедицию, но мадемуазель Морна — частная особа…
— Однако, — живо заметил Марсеней, — если приказ подложный, как приходится думать, то господин Барсак стал жертвой негодяя с подложным документом…
— Может быть… может быть… — с сомнением сказал полковник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44