Сторожевые мастифы, с крупной головой и могучей грудью, едва ли уступали размерами Гильфу. Каким образом они признали во мне хозяина, я не знаю; но они признали и все по очереди поставили передние лапы мне на плечи и заглянули мне в глаза, а потом стали тереться о мои ноги.
– Кто вы такой? – осведомился старший из воинов. – Что за герб изображен на вашем щите? Я должен узнать ваше имя.
Я повернулся к нему:
– Ты назовешь мне свое сию же минуту. Или обнажишь свой меч – и умрешь.
К моему удивлению, он выхватил меч из ножен. Он стоял слишком близко: я схватил мужчину за кисть, вырвал у него меч и, повалив наземь, приставил к его горлу острие его собственного меча. Он выдохнул:
– Кат. Меня зовут Кат.
– Ты с юга?
– Моя мать… была взята в плен. Вышла замуж и осталась здесь.
Остальные трое так и стояли разинув рот. Я сказал им, что они должны научиться сражаться, коли намерены стать моими воинами, и изъявил готовность здесь и сейчас вступить в поединок с лучшим из них, вооружившись мечом Ката. Но они повалились на колени, три мужлана, лишенные предводителя.
Убрав ногу с груди Ката, я сказал:
– Я новый владелец замка, сэр Эйбел Редхолл.
Все трое кивнули. Кат с трудом поднялся одно колено.
– Ты. – Я ткнул пальцем в одного из мужчин. – Отведи Облако в конюшню. Разбуди моих конюхов. Моя лошадь устала после долгой скачки. Ее нужно расседлать и отвести на выгон. Скажи конюхам, что если они хоть пальцем ее тронут, я непременно узнаю об этом и жестоко отомщу.
Он взял Облако под уздцы и торопливо удалился.
– Здесь есть управляющий?
Кат ответил утвердительно и назвал имя управляющего: Хальверд.
– Хорошо. Разбуди его. И поваров тоже.
– Все двери заперты, сэр. Мне придется разбудить кого-нибудь…
Повинуясь моему повелительному взгляду и жесту, он отправился выполнять мой приказ. Наше с ним столкновение, пусть и короткое, прогнало у меня последние остатки сна. Я решил основательно поесть – во все время нашего путешествия мы питались скудно, и сейчас я просто умирал с голоду – и не ложиться спать, чтобы лечь пораньше завтра вечером.
Я так и поступил. Утолив голод, я внимательно обследовал Редхолл и пришел к заключению, что все амбары, поля и кладовые здесь содержатся в полном порядке, но воины и лучники не вымуштрованы должным образом и малость неопрятны.
На следующий день мы начали состязания по стрельбе из лука. Победителю я вручил свиной окорок. (Я обещал золотую монету Мардера любому, кто превзойдет меня в меткости, но таковых не оказалось.) Занявший предпоследнее место получил приказ крепко ударить луком по заднице товарища, занявшего последнее. Он ударил несильно, и я велел слабейшему лучнику ударить его за ослушание таким же манером. Он треснул со всей мочи, выбив клуб пыли.
Мои тяжелые воины наблюдали за происходящим и веселились от всей души. Вспомнив про ангридов, я решил проверить и их мастерство тоже. В арсенале у нас имелись луки и стрелы. Я вручил каждому из них лук и заставил каждого стрелять по цели, находящейся на весьма незначительном расстоянии.
Затем мы провели состязание в стрельбе из лука среди тяжелых воинов (в то время как лучники смеялись и улюлюкали), с такими же призами и наказаниями.
Вечером Кат сообщил мне, что солдаты, выступившие неудачно, выражают недовольство. Их оружие – меч, говорили они; меч, протазан и алебарда. Поэтому на следующий день мы вырезали тренировочные мечи из молодых деревьев (как некогда сделали мы с Гарваоном), и я все утро занимался с людьми, а ближе к вечеру сразился с ними, задав всем жару.
На четвертый день мы изготовили дубинки, и я объяснил, что из человека, умеющего обращаться с дубинкой, да еще вооруженного протазаном или алебардой, получается боец, с которым приходится считаться. Когда я одолел целую дюжину противников, один воин сбил меня с ног таким мощным ударом, который причинил бы мне серьезный вред, не будь я в шлеме. Я вручил победителю обещанную золотую монету и снова вызвал на поединок. В той схватке сила моря вернулась ко мне, и мне почти казалось, будто Гарсег плывет рядом со мной. Я сломал пополам дубинку противника и сильным ударом поверг его на колени, когда он попытался отбиваться половинками. Я велел парню научить драться дубинкой остальных, а потом устроил между ними ряд поединков, которые мы с ним судили. Звали его Бали.
Вечером я ужинал в обществе Гильфа. Хальверд принес мне хлеб, суп и пиво и остался стоять в ожидании, когда я отпущу его.
– Сегодня ночь студеная и ветреная, сэр Эйбел, – промолвил он. – На севере было холодно, я уверен.
Я сказал, что временами жутко холодно.
– У нас здесь холодов не было, только легкие заморозки, полезные для яблонь. А сегодня ударит крепкий мороз. Слышите, как завывает ветер в трубе?
Я тотчас же вскочил на ноги и в два счета натянул сапоги. Я покинул замок через ворота для вылазок, которые мы держали заложенными на засов, но не охраняли, и стремительно пересек три луга. Я нашел ее в лесу, и объятия наши были слаще любого вина, а наши поцелуи пьянили сильнее. Она показала мне убежище, устроенное для нас ее стражами, и там мы лежали на мху и целовались, целовались и согревали друг друга: я закутал ее в свой меховой плащ, а ее широкий плащ из листьев накрывал нас обоих. Мы говорили о любви, и все, сказанное нами, заняло бы книгу толще этой. Однако все наши речи сводились к одному: я любил ее, а она любила меня, и мы долго, очень долго ждали встречи и больше никогда не расстанемся.
Наконец она сказала:
– Я избрала тебя своим орудием и исполнила тебя словами, с которыми тебе надлежало обратиться к Арнтору и ко всем на свете королям рода человеческого, я сделала из тебя человека, достойного говорить с королями, и считала такой свой поступок правильным. Но все это глупости, и значение имеет только любовь. Я стану твой женой, здесь и сейчас.
Она изменилась, пока говорила; зеленая кожа стала белой.
– Нет, – сказал я, порываясь подняться.
– Я стану твоей законной женой – во всяком случае, мы всем так скажем, – и буду жить в темных комнатах, и расчесывать волосы при бледном лунном свете твоей ночи, и умащать свое тело благовониями для тебя.
– Нет, – повторил я. – Я буду любить тебя в любом обличье, но больше всего люблю тебя такой, какой ты была здесь.
– Не говори с королем. Пообещай, что не будешь.
Я рассмеялся:
– Я шел в бой против войска ангридов. Ужели в Тортауэре страшнее?
– Для тебя? Да.
Я задумался над ее словами и наконец сказал:
– А как же ты? Разве ты боишься только за меня? Будешь ли ты в безопасности здесь?
Она заплакала.
Я вернулся в Редхолл с припорошенными снегом волосами. Хальверд дождался моего возвращения и принес мне кувшин горячего эля, что было весьмо любезно с его стороны. Я сообщил, что завтра утром отправляюсь в Тортауэр.
– Вы хорошо знаете Тортауэр?
– Совсем не знаю. Я никогда не бывал там.
– Я бы посоветовал вам найти какого-нибудь друга, который представил бы вас, какого-нибудь человека, знакомого со двором.
Я объяснил, что пока не прибудет Бил, у меня такого друга не будет, и отослал управляющего спать.
Мне и самому следовало бы лечь спать. Но я продолжал сидеть, прихлебывая обжигающе горячий эль, задумчиво глядя в огонь и размышляя о словах Дизири. Она не сотворила меня, как Кулили сотворила эльфов; мои родители произвели меня на свет. И все же в известном смысле она сотворила меня, многому меня научив, – и прежде всего научив словам, которые мне предстояло сказать в Тортауэре. Я закрыл глаза и услышал крики чаек, кружащих близ пещеры Парки, и плеск крыльев в воздухе. Что же я должен сказать?
Это явно не обычное послание, ибо я знал, что я не обычный человек. Я жаждал добиться славы и стать искусным воином и не знал, что слава и репутация искусного воина нужны мне для того, чтобы король выслушал меня. Тауг тоже встречался с Дизири, но она не передала через него никакого послания, и он мечтал только о плуге – о медленном чередовании времен года и о простой крестьянской жизни, в которой пределом мечтаний является покупка еще одной коровы.
В Редхолле я мог бы жить многие годы, тренируя своих людей и наблюдая за работой на полях и в сыроварне. Если бы Мардер призвал меня на службу, я бы пошел. Но если бы не призвал, я бы остался жить здесь, раз в месяц наведываясь в Форсетти и трижды в год посещая Ширвол. Дизири поселилась бы со мной; и если бы моим служанкам казалось, что по коридорам замка ходит женщина, не вполне похожая на представительницу человеческого племени, что ж, пускай бы они сплетничали в свое удовольствие. Как там называла меня Ульфа? Рыцарь-чародей, хотя Гильф и Облако обладают способностями, которые любой человек счел бы сверхъестественными…
В темном углу комнаты, самом далеком от горящего камина, тьма сгустилась еще сильнее. Я решил, что просто огонь начал угасать, и сказал себе, что не имеет смысла подбрасывать дрова в камин; скоро я все равно отправлюсь на боковую, а угли будут тлеть до рассвета.
Тьма продолжала сгущаться. Ковер на полу, ветвистые оленьи рога на стене и кувшин с элем оставались освещенными, как прежде. Однако черная ночь втекла в комнату и затаилась в углу.
Я позвал по имени Ури и Баки, предположив, что это какая-нибудь очередная их выходка, а потом обратился ко всем эльфам. Представители нескольких кланов были именно такого цвета, говорил Мани, и они часто играли шутки с Бертольдом Храбрым. Но если сгустки темноты и являлись эльфами, они не откликнулись.
Наконец я позвал Орга, хотя думал, что тот остался со Своном и остальными. Он ответил мне из-за кресла. «Силы небесные!» – воскликнул я, и в углу раздался смех – смех, наведший меня на мысль о ледяных северных пещерах и сосульках, которые нежно звенят (как говорила Борда нам с Мардером), когда задеваешь их в темноте острием копья.
Глава 28
МОРКАНА И СНОВА КОЛДОВСТВО
Она выступила из мрака, как ты выходишь из темной комнаты в хорошо освещенную. Еще секунду назад я бы сказал, что в Редхолле нет женщины выше меня ростом, хотя Хела была выше, а дочери Ангр превосходили ростом ее сынов.
Эта женщина возвышалась надо мной и из-за своей золотой короны казалась еще выше. Тонкая и гибкая, как ивовый прутик, длинношеяя и длинноногая. С блестящими смоляными волосами, уложенными в такую прическу, что на мгновение мне показалось, будто корона надета поверх бархатного капюшона.
– Разве вы не узнаете меня? – Она снова рассмеялась, и в смехе том не слышалось веселья, ни тогда, ни впоследствии. – Мы встречались, вы и я, только одетые иначе.
Я поклонился:
– Я никогда не смог бы забыть такую леди.
– Какая вышла из угла твоей комнаты? Но вы забыли. – Она снова рассмеялась. – Тогда вы были в доспехах. А я голая. Теперь я пришла выполнить одно ваше желание, только полностью одетая. Вы верите в Верховного Бога?
Вопрос застал меня врасплох.
– Ну как же, к-конечно, – пролепетал я, заикаясь, точно маленький мальчик, которым в действительности и являлся, хотя притворялся взрослым мужчиной.
– А я верю и не верю. – Она улыбнулась, а потом залилась смехом. Он звучал как музыка, но впоследствии мне никогда не хотелось услышать его снова, как хотелось услышать смех Дизири. Тогда-то я и понял, что в ней нет ничего человеческого, и на такую мысль меня навел именно смех. – Я не верю и верю. – Она склонила голову набок, точно птица.
Я снова поклонился:
– Разумеется, миледи. Мы можем мыслить лишь о существах, созданных Им. Мы знаем только Его творения и ничего другого узнать не можем, покуда не узнаем Его. Когда мы думаем о Нем таким образом, мы обнаруживаем, что не в состоянии верить. Он похож на Свои творения не более, чем столяр похож на стол.
– Мудрые слова, – кивнула она. – Когда я вижу, какие дела творятся в мире, я понимаю, что Верховного Бога нет. И все же этот дьявольский юмор! Вы узнали меня?
– Нет, миледи.
– Бедняжка. Сними я свою корону и платье, вы бы сразу меня узнали. К слову о столах.
Она прошла к дальнему концу стола, на котором стоял мой кувшин с элем. На овальном лице женщины не отражалось ни тени страха, но я почувствовал, что она не хочет приближаться к Оргу.
– Предположим, я бы лежала здесь обнаженная.
Узкая белая ладонь погладила деревянную столешницу.
– Вас собирались принести в жертву Гренгарму.
– Да, и вы спасли меня. Вы надеялись обладать мной?
Я помотал головой.
– Там, на алтаре, или на какой-нибудь чудесной полянке. Тогда я была не в настроении. Я думала, он сожрет нас.
Я сказал, что не виню ее, а Орг все шептал мне на ухо о тайных происках и свернутых шеях. В дверях появился Гильф и замер на месте, настороженно наблюдая за нами.
– Я знаю ваше имя, сэр Эйбел. И еще много чего. Например, что вы убили короля Гиллинга…
Очевидно, у меня отвисла челюсть от удивления.
– Вы не убивали? Или вы потрясены моей проницательностью?
– Я не убивал.
– Молодец. Я бы тоже так утверждала на вашем месте. Короли высоко себя ценят. Вы вспомнили мое имя?
Я помотал головой.
– Ах, вот она – вот она! – слава. Допустим, я бы сказала, что наш король, мой брат, ценит свою кровь превыше крови простого народа. Тогда бы вы узнали меня?
– Я порылся в памяти, миледи, но ничего там не нашел.
– Очень жаль. Так-так… С чего бы нам начать? – Она сняла с головы корону и со смехом положила на стул. – Видите, зачем у корон такие острые зубцы? Чтобы никто не уселся на них и не погнул золото.
– Миледи…
Она рассмеялась:
– Я, знаете ли, не миледи. Я принцесса. Разве я не сказала вам? Король Арнтор – мой брат. Не таращьтесь на меня так. Я принцесса Моркана, единственная принцесса в нашем королевстве, и, похоже, единственная, которая в нем останется, ибо наша королева отказывается раздвигать ноги. – Моркана встряхнула волосами, наполнив воздух ароматом мускуса. – Вы снимете с меня платье? Оно слишком тесное.
– Ваше высочество, я люблю королеву. Не супругу короля Арнтора. И не королеву Идн, правительницу Йотунленда. А другую.
Моркана снова рассмеялась:
– Королев развелось нынче как собак нерезаных.
– Нет, ваше высочество, и она не такая, как остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81