купить душевой поддон
Но хватит об этом на сегодня. Приходите к нам, тогда и поговорим. Видите, и ваши, и мои спутницы уже далеко отошли, надо догонять. Будьте здоровы, дорогой школьный друг, и непременно заглядывайте. Та, вторая, что идет рядом с моей невестой, та, что покороче, это ее сестра – она вязальщица кофт, тоже живет тут же, под горкой, в доме булочника.
– Ну, мой друг, – интересуется Тээле, когда Лутс догоняет своих спутниц, – теперь, кажется, вы и сами узнали, кто они?
– Да. Невеста Кийра и ее сестра, живут тут же, под горкой, в доме булочника.
– Так оно и есть. Что Кийр еще сказал?
– Ну, так… Велел передать вам привет.
– Привет – мне, ха-ха-ха! Кийр велел передать мне привет! А смерти и адских мук он мне не пожелал?
Прогуливаясь, компания проходит еще некоторое расстояние, и тут навстречу ей попадается собственной персоной старый Кристьян Либле – с ног до головы сват, как он сразу же похвастался. – А-а, где господин Тоотс, что ли? – Да, он, Либле, и впрямь видел его, только-только разговаривал с ним на перекрестке. Пошел домой и велел ему, Либле, быть у него спозаранку. Ежели они наметились в Юлесоо, так застанут там еще и господина Носова, который… Но нет, о Носове он больше ни словечка. Ежели тот сам все расскажет, это его самоличное дело, но Кристьян Либле не любит всюду совать свой нос и всюду запутываться, как рак в кудели. Он, Либле, идет теперь домой – ик! – положит обувку обсохнуть и наружу не высунется до завтрашнего утра… ежели Бог даст жизни и здоровья. Произнеся все это, Либле отвешивает вежливый поклон обитателям хутора Рая и неверной походкой направляется вверх по кладбищенской горке.
– А ведь и вправду, – говорит Лутс, обращаясь к Тээле. – Давайте, заглянем ненадолго на хутор Юлесоо, посмотрим, что поделывают там Кентукские Львы и Носовы. Это гораздо интереснее, чем идти в деревню себя показывать.
– И ноги бы моей там не было, – отвечает бывшая соученица писателя, – не будь у меня в запасе такой новости. Очень уж хочется увидеть, какая физиономия будет у Йоозепа, когда он обо всем этом услышит.
– О чем именно?
– О том, что Лутс станет его свояком.
– Ах так… ну да, – бормочет писатель в то время, как младшая дочь раяского хозяина внезапно отстает на несколько шагов.
* * *
Тоотс и Киппель сидят в Юлесоо на груде бревен и беседуют. На голове предпринимателя и несостоявшегося жениха странная велосипедная шапочка, она придает ему вид какого-то проныры. К тому же, мужичок время от времени оглядывается, будто боится, как бы откуда-нибудь еще и сейчас не выскочила одурелая фигура пуртслиского Юри.
– Нет, не думайте, будто я это дело так и оставлю. – Предприниматель после долгих поисков находит в кармане огрызок сигары. – У меня с хозяйкой хутора Пуртсли всё уже обговорено, и все такое, надо только…
Знаете, господин опман, как я поступлю – я напишу ей письмо, посоветую хутор продать и перебраться в город. На вырученные за хутор деньги мы сможем открыть магазин, филиал Энгельсвярка, и жить как мыши в закроме с зерном, так что не будет необходимости возиться со всякими Юри и Яанами. В конце концов, насколько я прикинул и скалькулировал, хутор не принесет и половины того дохода, какой даст хорошо поставленная торговля.
– Так-то оно так, – бормочет хозяин Юлесоо, – но пойдет ли на такое владелица хутора Пуртсли.
– А как же, она всеконечно на это пойдет!
– Тогда хорошо. Лично я никогда не продал бы свой хутор, чтобы завести торговое дело. Здесь я хотя бы вижу, что я наработал и кем стал, а торговля… Нет, и торговать тоже неплохо, только ведь не каждый рожден для торговли. – И Тоотс мысленно добавляет: «Это, мил человек, все, что ты тут говоришь, как ни верти, всего лишь неснесенное яйцо, а если бы и было снесено, надо еще ждать и ждать, пока ты из него что-нибудь высидишь. Не строй воздушные замки, а старайся удержать, что имеешь. Моя работа продвигается и, что бы ни случилось, я доведу ее до конца. От прыганья туда-сюда одни заячьи следы остаются».
Внезапно с крыльца соскакивает Крантс и с громким лаем бежит к дворовым воротам. Оба собеседника, нервы которых взвинчены, испуганно вздрагивают: таких поздних гостей ни тот, ни другой не ожидали, а тех, кто входит во двор – тем более.
Тоотс замечает прежде всего Тээле и пытается сообразить, что это за новый и неожиданный маневр, который его дорогая вторая половина опять изобрела. Затем, видя, как Тээле что-то шепчет на ухо Лутсу и весело при этом смеется, думает: «Она, словно роза – каждому дает по лепестку, мне же достаются одни шипы. Какая радость и счастье царили бы в этом доме и во дворе, если бы она уделила хотя бы лепесток и мне!»
Мужчины слезают с груды бревен, идут навстречу прибывшим, и снова молодой юлесооский хозяин пытается придать своему лицу выражение совершеннейшего безразличия к Тээле. Киппель щелкает каблуками бахил, забывает недавно постигшую его неудачу и от всего сердца жалеет, что не может предложить уважаемым гостям бутылку с тремя звездочками.
– Не беда, – отзывается Тээле, – зато мы кое-что припасли для вас.
– Вот как! Что же именно, позвольте спросить?
– Новость. Быстро пожелайте господину Лутсу и Лийде счастья – они жених и невеста.
– Что? – На несколько мгновений рот Тоотса так и остается открытым, тогда как предприниматель сдергивает с головы свою шапку с козырьком, еще раз щелкает каблуками бахил и жмет жениху и невесте руку. Право же, весьма, весьма отрадно слышать, что дело продвинулось уже так далеко, и в Паунвере снова ожидается свадьба.
Наконец приходит в себя и Йоозеп Тоотс, трясет плечо школьного друга, улыбается и говорит:
– Вот те на, когда же ты успел? А я думал, ты в Рая «Весну» сочиняешь
– Это, – отвечает Лутс, ухмыляясь, – и есть самая замечательная весна, какую только я мог сочинить.
Несколько мгновений молодые супруги еще чуждаются друг друга, наконец, на Тээле как накатывает – она дает Йоозепу тумака в грудь и произносит таким тоном, какого последний от нее уже давненько не слышал:
– Видал, Йоозеп! Сначала я сосватала тебя, теперь подбила Лийде сосватать Лутса, а там, глядишь, и еще кого-нибудь сосватаю. Это для меня – проще простого.
– Да-а, – склоняет Тоотс голову набок, – я вижу, ты и впрямь парень крепкий. Из тебя… из тебя еще может и добрая жена выйти.
– А ты как думал! А теперь будь-ка и ты добрым мужем, позови хотя бы своих гостей в дом да предложи им перекусить.
– Да, да… – бормочет Тоотс, словно бы очнувшись ото сна, и некоторое время бестолково потоптавшись на месте, произносит: – Будьте так добры – прошу! – Обращаясь же к Тээле, говорит: – Погляди, наконец, сколько у нас уже материала для стройки!
Но не успевает общество войти в дом, как на проселке появляется торопливо идущий человек. – Ях, ях, ик! – отдувается он, подходя к ним.
– Либле, – восклицает Тоотс, – ты же обещал пойти домой!
– Оно так, дорогой господин Йоозеп, но ежели я все, что наобещаю, выполнять стану, мне и жить будет недосуг. Не попасть домой. По дороге встретился мне портной Кийр со своими мамзелями, и знаете, что он сказал?
– А что особенного он мог сказать? Небось, меня ругал.
– Нет, не ругал. Сказал, что… Черт побери, мне-то вроде, как и вовсе нет резону слова его скрывать, ежели только госпожи и господа не осерчают, дескать, я всякие бредни повторяю..?
– Не осерчаем, с тобой такое и прежде бывало.
– Нет, как же не быть, и впрямь бывало, я ведь того и не скрываю, дорогой хозяин Юлесоо. Ну да, попался навстречу, мамзели при нем, и – поди знай, где он эдакую чушь подхватил! – ну да, мол, господин Тоотс разошлись с госпожой, мол, теперь девицу Тээле или же госпожу Тээле берет за себя Лутс.
– И ты, конечно, поверил?
– Какое там, не поверил, только вот прибежал вроде как глянуть, как ваше дело ладится. И то сказать, я ведь, не узнав-то, уснуть не смогу.
Всеобщий хохот. Тоотс берет Либле за рукав, подводит к Лийде и говорит:
– Вот, смотри, челнок неугомонный, вот, вот невеста Лутса! Вот!
Звонарь широко открывает свой глаз, скрещивает на груди руки и бормочет: – Ну да… ну да, я же сразу сказал.
* * *
А теперь, люди добрые, – мира и радости вашему дому, до поры, когда Он снова придет и увидит вас. В то время, когда я писал эти строчки, в окно комнаты заглядывали семь чертей, а на потолке правили шабаш семь ведьм, но автор этих строк сказал: «Хорошо еще, что оно хотя бы так вышло! А то ведь могло бы и все восемь быть».
В одну прекрасную ночь в окно попытался заглянуть даже и восьмой, но вспомнил, что забыл портфель, поджал хвост и пустился наутек.
А с вами, мои молодые друзья, мы не должны стать чужими, простите же меня, так же, как раяская Тээле простила Йоозепа Тоотса. Если когда-нибудь захочется поговорить о том, что пережиты большие войны и большие горести, мы продолжим нашу беседу, мои добрые люди.
А пока что – радости и мира вашему дому!
Тарту, 1924.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Ну, мой друг, – интересуется Тээле, когда Лутс догоняет своих спутниц, – теперь, кажется, вы и сами узнали, кто они?
– Да. Невеста Кийра и ее сестра, живут тут же, под горкой, в доме булочника.
– Так оно и есть. Что Кийр еще сказал?
– Ну, так… Велел передать вам привет.
– Привет – мне, ха-ха-ха! Кийр велел передать мне привет! А смерти и адских мук он мне не пожелал?
Прогуливаясь, компания проходит еще некоторое расстояние, и тут навстречу ей попадается собственной персоной старый Кристьян Либле – с ног до головы сват, как он сразу же похвастался. – А-а, где господин Тоотс, что ли? – Да, он, Либле, и впрямь видел его, только-только разговаривал с ним на перекрестке. Пошел домой и велел ему, Либле, быть у него спозаранку. Ежели они наметились в Юлесоо, так застанут там еще и господина Носова, который… Но нет, о Носове он больше ни словечка. Ежели тот сам все расскажет, это его самоличное дело, но Кристьян Либле не любит всюду совать свой нос и всюду запутываться, как рак в кудели. Он, Либле, идет теперь домой – ик! – положит обувку обсохнуть и наружу не высунется до завтрашнего утра… ежели Бог даст жизни и здоровья. Произнеся все это, Либле отвешивает вежливый поклон обитателям хутора Рая и неверной походкой направляется вверх по кладбищенской горке.
– А ведь и вправду, – говорит Лутс, обращаясь к Тээле. – Давайте, заглянем ненадолго на хутор Юлесоо, посмотрим, что поделывают там Кентукские Львы и Носовы. Это гораздо интереснее, чем идти в деревню себя показывать.
– И ноги бы моей там не было, – отвечает бывшая соученица писателя, – не будь у меня в запасе такой новости. Очень уж хочется увидеть, какая физиономия будет у Йоозепа, когда он обо всем этом услышит.
– О чем именно?
– О том, что Лутс станет его свояком.
– Ах так… ну да, – бормочет писатель в то время, как младшая дочь раяского хозяина внезапно отстает на несколько шагов.
* * *
Тоотс и Киппель сидят в Юлесоо на груде бревен и беседуют. На голове предпринимателя и несостоявшегося жениха странная велосипедная шапочка, она придает ему вид какого-то проныры. К тому же, мужичок время от времени оглядывается, будто боится, как бы откуда-нибудь еще и сейчас не выскочила одурелая фигура пуртслиского Юри.
– Нет, не думайте, будто я это дело так и оставлю. – Предприниматель после долгих поисков находит в кармане огрызок сигары. – У меня с хозяйкой хутора Пуртсли всё уже обговорено, и все такое, надо только…
Знаете, господин опман, как я поступлю – я напишу ей письмо, посоветую хутор продать и перебраться в город. На вырученные за хутор деньги мы сможем открыть магазин, филиал Энгельсвярка, и жить как мыши в закроме с зерном, так что не будет необходимости возиться со всякими Юри и Яанами. В конце концов, насколько я прикинул и скалькулировал, хутор не принесет и половины того дохода, какой даст хорошо поставленная торговля.
– Так-то оно так, – бормочет хозяин Юлесоо, – но пойдет ли на такое владелица хутора Пуртсли.
– А как же, она всеконечно на это пойдет!
– Тогда хорошо. Лично я никогда не продал бы свой хутор, чтобы завести торговое дело. Здесь я хотя бы вижу, что я наработал и кем стал, а торговля… Нет, и торговать тоже неплохо, только ведь не каждый рожден для торговли. – И Тоотс мысленно добавляет: «Это, мил человек, все, что ты тут говоришь, как ни верти, всего лишь неснесенное яйцо, а если бы и было снесено, надо еще ждать и ждать, пока ты из него что-нибудь высидишь. Не строй воздушные замки, а старайся удержать, что имеешь. Моя работа продвигается и, что бы ни случилось, я доведу ее до конца. От прыганья туда-сюда одни заячьи следы остаются».
Внезапно с крыльца соскакивает Крантс и с громким лаем бежит к дворовым воротам. Оба собеседника, нервы которых взвинчены, испуганно вздрагивают: таких поздних гостей ни тот, ни другой не ожидали, а тех, кто входит во двор – тем более.
Тоотс замечает прежде всего Тээле и пытается сообразить, что это за новый и неожиданный маневр, который его дорогая вторая половина опять изобрела. Затем, видя, как Тээле что-то шепчет на ухо Лутсу и весело при этом смеется, думает: «Она, словно роза – каждому дает по лепестку, мне же достаются одни шипы. Какая радость и счастье царили бы в этом доме и во дворе, если бы она уделила хотя бы лепесток и мне!»
Мужчины слезают с груды бревен, идут навстречу прибывшим, и снова молодой юлесооский хозяин пытается придать своему лицу выражение совершеннейшего безразличия к Тээле. Киппель щелкает каблуками бахил, забывает недавно постигшую его неудачу и от всего сердца жалеет, что не может предложить уважаемым гостям бутылку с тремя звездочками.
– Не беда, – отзывается Тээле, – зато мы кое-что припасли для вас.
– Вот как! Что же именно, позвольте спросить?
– Новость. Быстро пожелайте господину Лутсу и Лийде счастья – они жених и невеста.
– Что? – На несколько мгновений рот Тоотса так и остается открытым, тогда как предприниматель сдергивает с головы свою шапку с козырьком, еще раз щелкает каблуками бахил и жмет жениху и невесте руку. Право же, весьма, весьма отрадно слышать, что дело продвинулось уже так далеко, и в Паунвере снова ожидается свадьба.
Наконец приходит в себя и Йоозеп Тоотс, трясет плечо школьного друга, улыбается и говорит:
– Вот те на, когда же ты успел? А я думал, ты в Рая «Весну» сочиняешь
– Это, – отвечает Лутс, ухмыляясь, – и есть самая замечательная весна, какую только я мог сочинить.
Несколько мгновений молодые супруги еще чуждаются друг друга, наконец, на Тээле как накатывает – она дает Йоозепу тумака в грудь и произносит таким тоном, какого последний от нее уже давненько не слышал:
– Видал, Йоозеп! Сначала я сосватала тебя, теперь подбила Лийде сосватать Лутса, а там, глядишь, и еще кого-нибудь сосватаю. Это для меня – проще простого.
– Да-а, – склоняет Тоотс голову набок, – я вижу, ты и впрямь парень крепкий. Из тебя… из тебя еще может и добрая жена выйти.
– А ты как думал! А теперь будь-ка и ты добрым мужем, позови хотя бы своих гостей в дом да предложи им перекусить.
– Да, да… – бормочет Тоотс, словно бы очнувшись ото сна, и некоторое время бестолково потоптавшись на месте, произносит: – Будьте так добры – прошу! – Обращаясь же к Тээле, говорит: – Погляди, наконец, сколько у нас уже материала для стройки!
Но не успевает общество войти в дом, как на проселке появляется торопливо идущий человек. – Ях, ях, ик! – отдувается он, подходя к ним.
– Либле, – восклицает Тоотс, – ты же обещал пойти домой!
– Оно так, дорогой господин Йоозеп, но ежели я все, что наобещаю, выполнять стану, мне и жить будет недосуг. Не попасть домой. По дороге встретился мне портной Кийр со своими мамзелями, и знаете, что он сказал?
– А что особенного он мог сказать? Небось, меня ругал.
– Нет, не ругал. Сказал, что… Черт побери, мне-то вроде, как и вовсе нет резону слова его скрывать, ежели только госпожи и господа не осерчают, дескать, я всякие бредни повторяю..?
– Не осерчаем, с тобой такое и прежде бывало.
– Нет, как же не быть, и впрямь бывало, я ведь того и не скрываю, дорогой хозяин Юлесоо. Ну да, попался навстречу, мамзели при нем, и – поди знай, где он эдакую чушь подхватил! – ну да, мол, господин Тоотс разошлись с госпожой, мол, теперь девицу Тээле или же госпожу Тээле берет за себя Лутс.
– И ты, конечно, поверил?
– Какое там, не поверил, только вот прибежал вроде как глянуть, как ваше дело ладится. И то сказать, я ведь, не узнав-то, уснуть не смогу.
Всеобщий хохот. Тоотс берет Либле за рукав, подводит к Лийде и говорит:
– Вот, смотри, челнок неугомонный, вот, вот невеста Лутса! Вот!
Звонарь широко открывает свой глаз, скрещивает на груди руки и бормочет: – Ну да… ну да, я же сразу сказал.
* * *
А теперь, люди добрые, – мира и радости вашему дому, до поры, когда Он снова придет и увидит вас. В то время, когда я писал эти строчки, в окно комнаты заглядывали семь чертей, а на потолке правили шабаш семь ведьм, но автор этих строк сказал: «Хорошо еще, что оно хотя бы так вышло! А то ведь могло бы и все восемь быть».
В одну прекрасную ночь в окно попытался заглянуть даже и восьмой, но вспомнил, что забыл портфель, поджал хвост и пустился наутек.
А с вами, мои молодые друзья, мы не должны стать чужими, простите же меня, так же, как раяская Тээле простила Йоозепа Тоотса. Если когда-нибудь захочется поговорить о том, что пережиты большие войны и большие горести, мы продолжим нашу беседу, мои добрые люди.
А пока что – радости и мира вашему дому!
Тарту, 1924.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15