Сильнее всего угнетает неизвестность. Мы подумали, что если мы найдем господина Фогельмана, то по крайней мере будем уверены, что кто-то делает все возможное, чтобы найти ее. Я не хочу быть грубым, комиссар, но я рассказываю, как это было.
Я сделал глоток и покачал головой.
- Очень хорошо вас понимаю. Вероятно, я поступил бы так же. Мне только хотелось бы, чтобы этот Фогельман смог ее найти.
Ими можно только восхищаться, подумал я. У них, наверное, нет особых средств, чтобы прибегать к услугам частного сыщика, и все-таки они на это решились. Должно быть, потратили на оплату его услуг все свои сбережения.
Мы кончили пить кофе и стали прощаться. Я сказал господину Ганцу, что завтра рано утром полицейская машина может заехать за ним и доставить его в Алекс, чтобы он опознал тело.
- Спасибо вам за ваше внимание, комиссар, - сказала фрау Ганц, пытаясь улыбнуться. - Все так добры к нам.
Ее муж кивнул, соглашаясь с ней. Стоя у открытой двери, он, можно не сомневаться, страстно желал поскорее увидеть наши спины.
- Господин Фогельман отказался брать с нас деньги. А теперь вы собираетесь прислать машину за моим мужем. Не знаю, как выразить вам нашу признательность.
Я сочувственно пожал ей руку, и мы ушли.
В аптеке внизу я купил несколько порошков и проглотил один в машине. Беккер посмотрел на меня с отвращением.
- Бог мой, не понимаю, как вы можете их глотать, - сказал он, содрогаясь.
- Так они быстрее действуют. А после того, что мы сейчас пережили, я не могу сказать, чтобы я почувствовал их вкус. Ненавижу сообщать плохие известия. - Я облизал губы языком, чтобы на них не осталось порошка. - Ну? Какое у вас сложилось впечатление? То же самое, что и раньше?
- Да. Он постоянно бросал на нее многозначительные взгляды.
- Для этого я вас и взял с собой, - сказал я, все еще недоумевая.
Беккер широко улыбнулся:
- А она недурна, правда?
- Полагаю, вы хотите рассказать мне, что такая хороша в постели, правильно?
- Я думаю, она больше в вашем вкусе, комиссар.
- Да? Почему это вы так решили?
- По-моему, она относится к тому типу женщин, которые очень чутко реагируют на доброту. - Я засмеялся, несмотря на свою головную боль. - Более чутко, чем на плохие известия. Вдруг появляемся мы, шествуя тяжелой поступью и с мрачными физиономиями, не предвещающими ничего хорошего, а она выглядит так, будто самая большая неприятность у нее - это некоторая слабость по причине менструации.
- Она - медсестра. Ее профессия приучила к плохим известиям.
- Это мне тоже пришло в голову, но, по-моему, она просто успела выплакаться перед нашим приходом. А как вела себя мать Ирмы Ханке? Она плакала?
- О нет. Эта была тверда, как еврейские сладости. Она только немного пошмыгала носом, когда я появился у них в первый раз. Но атмосфера у них была такая же, как и у Ганцев.
Я посмотрел на часы.
- Мне кажется, нам нужно выпить.
Мы подъехали к кафе "Керкау" на Александрплац. В нем стояло шесть бильярдных столов, и оно всегда было заполнено полицейскими из Алекса, которые заходили сюда расслабиться после дежурства.
Я взял две кружки пива и принес их к столу, где Беккер уже сделал несколько ударов.
- Вы играете в бильярд? - спросил он.
- Вы что, смеетесь? Да я здесь раньше дневал и ночевал.
Я взял кий и посмотрел, как Беккер ударил: шар попал в красный, отскочил от бортика и ударил другой белый, шар.
- Как насчет небольшого пари?
- Не после такого удара. Вам надо еще долго учиться, как давать нужные направления. Если бы вы промахнулись...
- Просто удачный удар, - настаивал Беккер.
Он наклонился и ударил по шару. На этот раз он промахнулся на полметра.
Я прищелкнул языком.
- Как вы держите кий! Это же не палка. И не надо меня поддразнивать, хорошо? Ладно, чтобы доставить вам удовольствие, давайте сыграем по пять марок за игру.
Он слегка улыбнулся и согнул плечи.
- Двадцать очков с вас достаточно?
Начинать выпало мне, но я проиграл первый удар. После этого Беккер принялся разделывать меня, как младенца. В детстве он не терял времени в бойскаутах, это уж точно. После четырех игр я бросил двадцать марок на стол и запросил пощады. Беккер швырнул деньги мне назад.
- Не надо, - сказал он. - Вы мне просто поддались.
- Вам нужно будет усвоить еще одну вещь. Пари - это пари. Никогда не предлагайте играть на деньги, если не собираетесь забирать свой выигрыш. Человек, который прощает вам долг, может ожидать того же и от вас. Это только нервирует людей.
- Хороший совет. - Он сунул деньги в карман.
- Это же касается и работы, - продолжал я. - Никогда не работайте даром. Если вы не берете денег за свою работу, значит, она того и не стоит. - Я положил свой кий на полку и допил пиво. - Не доверяйте тому, кто готов работать задаром.
- Вы это поняли, будучи частным сыщиком?
- Нет, я понял это, будучи хорошим предпринимателем. Но поскольку уж вы заговорили об этом, то частный сыщик, который берется за поиски пропавшей девушки, а затем отказывается от вознаграждения, не внушает мне доверия.
- Рольф Фогельман? Так ведь он же ее не нашел.
- Вот что я хочу вам сказать. Сейчас многие люди пропадают в нашем городе, и причин тому много. Когда пропавший находится, это исключение, а не правило. Если бы я возвращал деньги всем клиентам, которым не смог помочь, я бы сейчас работал посудомойщиком. Частный сыщик должен гнать прочь все сантименты. Человеку, который не получает плату за свою работу, нечего будет есть.
- Может быть, у этого Фогельмана более великодушный характер, чем у вас, комиссар.
Я покачал головой.
- Не понимаю, как он может позволить себе быть великодушным. - Я развернул вырезку с объявлением Фогельмана и снова перечитал его. - Только не с такими объявлениями.
Глава 16
Вторник, 18 октября
Да, это была она. Только у нее такие золотистые волосы и такие изящные ноги. Я наблюдал, как она, нагруженная пакетами и коробками, пыталась проскочить через вращающиеся двери "Ка-де-Ве". Она выглядела так, как будто в последнюю минуту забежала в магазин купить рождественские подарки. Пытаясь поймать такси, замахала рукой, уронила пакет, наклонилась, чтобы поднять его, а когда выпрямилась, то обнаружила, то таксист упустил ее из виду и уехал. Хотя мне непонятно, как можно потерять ее из виду. Хильдегард Штайнингер заметишь, даже если у тебя на голову надет мешок. Она выглядела так, словно полдня провела в косметическом кабинете.
Сидя за рулем, я услышал, как она выругалась, и, подрулив к обочине, опустил стекло.
- Вас подвезти?
- Нет, не надо, - сказала она так, будто я на светском приеме загнал ее в угол и она высматривает из-за моего плеча, не проходит ли мимо кто-нибудь поинтересней. Но никто не проходил, она спохватилась, что нужно улыбнуться, поспешно изобразила на лице приветливость и затем добавила: - Впрочем, если это вас не затруднит.
Я выскочил из машины, чтобы помочь ей уложить покупки - множество коробок со шляпками, туфлями, парфюмерией, нарядами от самого модного портного на Фридрихштрассе и продукты из знаменитого зала "Ка-де-Ве". По-видимому, она относилась к тому типу женщин, для которых, чековая книжка - панацея от всех бед. Хотя, впрочем, таких женщин очень много.
- Совсем не затруднит, - сказал я, глядя на ее ноги, пока она забиралась в машину. На мгновение мне удалось насладиться зрелищем краешков ее чулок с подвязками. Не смей смотреть, приказал я себе. Эта дамочка тебе не по карману. Кроме того, ее мысли заняты совсем другим - подходят ли туфли к сумочке и что случилось с пропавшей дочерью.
- Куда ехать? - поинтересовался я. - Домой?
Она вздохнула, как будто я предлагал отвезти ее в ночлежку Пальме на Фробельштрассе, но потом, храбро улыбнувшись, кивнула. Мы поехали на восток по направлению к Бюловштрассе.
- Боюсь, что у меня нет для вас ничего нового, - сказал я, придавая своему лицу серьезное выражение и стараясь думать о дороге, а не о ее бедрах.
- Я на это и не рассчитывала, - произнесла она без всякого выражения. Ведь прошло уже почти четыре недели.
- Нужно надеяться на лучшее.
Еще один вздох, более нетерпеливый.
- Вы ее не найдете. Она мертва, не так ли? Почему просто не смириться с этим фактом?
- Для меня она жива, пока я не удостоверюсь в обратном, фрау Штайнингер.
Я повернул на юг по Потсдамерштрассе, и какое-то время мы молчали. Вдруг я заметил, что она трясет головой и дышит так, как будто ей пришлось подниматься по лестнице.
- Представляю, что вы обо мне думаете, комиссар, - сказала она. - У меня пропала дочь, возможно, ее убили, а я швыряю деньги, как будто ничего не произошло. Вы, наверное, думаете, что я бессердечная.
- Ничего подобного я не думаю, - поспешил возразить я и начал объяснять ей, что разные люди ведут себя в такой ситуации по-разному, что покупки помогают ей хоть на пару часов отвлечься от мыслей об исчезнувшей дочери, и все это совершенно нормально, и никто не будет ее ни в чем обвинять. Мне казалось, что я говорил очень убедительно, но когда мы подъехали к ее дому в Штеглице, Хильдегард Штайнингер плакала.
Я положил руку ей на плечо, легонько сжал его, чтобы успокоить ее, и сказал:
- Я предложил бы вам свой носовой платок, если бы мне не пришлось заворачивать в него бутерброды.
Она попыталась улыбнуться сквозь слезы.
- У меня есть платок. - Она вытащила из-под рукава кружевной квадратик. Затем взглянула на мой платок и рассмеялась: - Похоже, вы действительно заворачивали в него бутерброды.
Я помог ей отнести покупки наверх и подождал у двери, пока она искала ключ. Открыв дверь, она повернулась ко мне и благодарно улыбнулась.
- Спасибо за помощь, комиссар, - поблагодарила она. - Это было очень мило с вашей стороны.
- Пустяки, - сказал я, совсем так не думая.
Хотя бы пригласила на чашечку кофе, подумал я, вернувшись в свою машину. Разрешила подвезти себя и даже не предложила войти.
Но, впрочем, таких женщин много: для них мужчины существуют только для того, чтобы подвозить их на машинах, не получая даже на чай.
Стойкий запах духов "Байяди", оставшийся в машине, сыграл со мной злую шутку. Некоторые мужчины совершенно безразличны к женским духам, но для меня их запах - удар ниже пояса. За те двадцать минут, что я ехал до Алекса, мне показалось, что я, словно пылесос, всосал в себя весь аромат этой женщины до последней молекулы.
Я позвонил своему другу, который работал в рекламном агентстве "Дорланд". Алекса Зиверса я знал со времен войны.
- Алекс, вы все еще покупаете места для объявлений?
- Покупаем, поскольку это требует не больше одной извилины.
- Всегда приятно поговорить с человеком, который любит свою работу.
- К счастью, я гораздо больше люблю деньги.
Мы продолжали разговаривать в таком же духе еще минуты две, потом я спросил Алекса, нет ли у него сегодняшнего утреннего номера газеты "Беобахтер". Мне было интересно, есть ли там объявление Фогельмана.
- А в чем дело? - спросил он, - Не могу поверить, что даже люди твоей профессии в конце концов осознали, что живут в двадцатом веке.
- Это объявление появляется по крайней мере дважды в неделю уже в течение нескольких месяцев, - объяснил я. - Сколько бы это могло стоить?
- Для такого срока могла быть скидка. Послушай, я знаю кое-кого в редакции "Беобахтер". Может быть, мне удастся выяснить то, что тебя интересует.
- Я был бы тебе очень признателен.
- Может быть, ты хочешь сам дать объявление?
- К сожалению, Алекс, это относится к делу, которое я расследую.
- Понял. Шпионишь за конкурентами, да?
- Что-то в этом роде.
Остаток дня я провел, читая отчеты Гестапо о Штрейхере и его коллегах из редакции "Штюрмер": о связи гауляйтера с Анни Зайц, о других его связях, которые он поддерживал втайне от своей жены Кунигунды; о связи его сына Лотара с английской девушкой благородного происхождения по имени Митфорд; о том, что редактор еженедельника "Штюрмер" Эрнст Химер - гомосексуалист; о незаконной деятельности карикатуриста из "Штюрмера" Филиппа Рупрехта после войны в Аргентине и о том, как в число сотрудников "Штюрмера" вошел человек по имени Фриц Бранд, на самом деле еврей по имени Йонас Волк.
Впечатляющее чтение, полное непристойных подробностей, без сомнения, вполне в стиле самого "Штюрмера", но, прочитав все эти документы, я не смог в них найти ничего, что помогло бы мне установить связь между Штрейхером и убийствами.
Зиверс позвонил около пяти часов и сообщил, что объявления, которые давал Фогельман, стоили ему ежемесячно что-то около трех или четырех сотен марок.
- И когда же он начал так тратиться?
- С начала июля. Только он совсем не тратится, Берни.
- Не говори мне, что его объявления публикуются бесплатно.
- Нет, его счета оплачивают другие.
- Да? И кто же?
- Это очень забавно, Берни. Можешь ли ты придумать причину, по которой "Издательство Ланге" стало бы оплачивать объявления частного сыщика?
- Ты в этом уверен?
- Абсолютно.
- Это очень интересно, Алекс. Я твой должник.
- Обещай мне, что, как только тебе придет в голову мысль опубликовать объявление, ты обратишься ко мне. Хорошо?
- Будь уверен.
Я положил трубку и открыл записную книжку-календарь. Прошла уже целая неделя с тех пор, как истекли тридцать дней, в течение которых фрау Гертруда Ланге платила мне как частному сыщику. Взглянув на часы, я подумал, что еще успею проскочить в западную часть Берлина до часа пик.
В особняке на Гербертштрассе вовсю работали художники, и служанка фрау Ланге, открывшая мне дверь, принялась громко возмущаться, что в доме нет покоя: кто-то постоянно приходит или уходит. Она сбилась с ног. Однако по ее виду это было незаметно. Она еще больше потолстела.
- Вам придется подождать в прихожей, а я пойду узнаю, сможет ли она вас принять. Здесь все переделывается. Учтите, ничего нельзя трогать.
Она вздрогнула, когда весь дом потряс грохот, словно упало что-то тяжелое, и, бормоча какие-то слова о людях в грязной спецодежде, разрушающих дом, отправилась искать свою хозяйку, а я остался топтаться в прихожей на мраморном полу.
По-видимому, ремонт в этом доме - обычное дело. Вероятно, они делали его каждый год - вместо весенней уборки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37