– Тебе вина или водки? – спросил я, решив, что капелька спиртного ее успокоит.
– Водки! – кинула Алевтину указательный палец к соответствующей бутылке.
Я налил нам водки, Лешка плеснул себе с Верой вина. Мы чокнулись и выпили.
– Все это хорошо, на друзей клепать, – сказал я, выбирая глазами закуску («Колбаски взять или селедочки в винном соусе? Нет, конечно же, селедочки!). – Это по-нашему, это современно на друзей клепать. Но, может быть, кто-нибудь и о себе расскажет? Вот ты, Верочка, кисонька моя? Слабо тебе исповедоваться?
Сказал и придвинулся к ней, сидевшей справа, поцеловал в щечку, обнял с огромным удовольствием за талию – она хоть и худенькая, но мяконькая хоть куда.
Вера отстранилась, смущенная моими нескромными поползновениями и переспросила, оглядываясь на Алевтину с Алексеем:
– Что слабо?
– Слабо рассказать о своих маньяческих подвигах? Ты так смачно рассказывала о подвигах Емельяна Емельяновича. Представляю, как раскроются твои таланты на собственной тематике! Предутренние оргии, необузданная фантазия, претворенная в растерзанных человеческих телах...
– Давай, я лучше о себе расскажу, – прикрыла подругу Алевтина. – Вера про свои подвиги может и в супружеской постели тебе нашептать... Если, конечно, хорошо попросишь.
У кого что болит, тот о том и говорит. Упомянув супружескую постель, Алевтина сникла. В глазах ее поселилась тоска. Стирка пахучих носок, глаженье брюк и рубашек, бег домой галопом с полными сумками, вечерняя, до ломоты в ногах, возня на кухне, а потом супружеская кровать, храпящий мужчина на ней, и она, забывшаяся на пахнущем потом мускулистом плече... Это было пределом ее мечтаний.
– Давай, рассказывай! – бросил я, раздумывая плеснуть ей водки или нет. В бутылке оставалось на самом донышке и, в конце концов, я решил поберечь больную печень девушки. Однако Алевтина решила, что бог с ней с этой печенью, плеснула себе сама, выпила и, поймав мой более чем кислый взгляд, криво улыбнулась:
– Там еще одна в холодильнике стоит...
И, опустив глаза, задумалась с чего начать свою маньяческую исповедь.
А я разомлел. Представил себе запотевшую бутылочку «Гжелки», дожидающуюся меня в своем последнем холодильном пристанище и разомлел. Откинулся на диванные подушки и отдался на волю волн сознания:
«Нет, хорошая она баба. В наши дни не встретишь женщины с таким тонким пониманием мужской психи. У такой любой мужик будет как за каменной стеной. Обогреет, спинку вымоет, напоит, спросит, что нужно, и не спросит, о чем спрашивать не надо. А болячки все эти телесные от невостребованности некоторых органов организма. Организм сам себя от тоски убивает...
Нет, все-таки сволочи, мы, мужики. Все на бархатное заримся, на броское и длинноногое, а простого своего мужского счастья не замечаем... Красивые женщины или те, которые считают себя красивыми, думают, что им все положено и требуют, требуют, требуют. А вот такие готовы отдать все на свете за ласковый взгляд и нежное касание. Им бы только добраться до этой возможности, до возможности отдать все на свете и они такими красивыми становятся, изнутри красивыми. Вовремя добраться... А не то – конец... Привычка жить одной, привычка быть несчастной, привычка ловить критические взгляды, сделают свое черное дело... И в жизни останется только дача с кабачками и морковкой, мороженое на палочке и преданная собака...
– Ты уже, наверное, догадался, что объектами моих устремлений являются мужчины... Красивые, уверенные в себе мужчины... – неторопливо начала Алевтина, взобравшись на кресло с ногами.
Леша на эти слова самодовольно улыбнулся: он не без некоторых оснований считал себя таковым.
– Мне пришлось поработать над собой и со временем, я кое-чего достигла, – теплея на глазах, продолжила Алевтина. – Главное – это взгляд. Мужчины, с которыми я собиралась работать, не должны были видеть в нем сексуальной заинтересованности. И я научилась смотреть на них, как на пустую коробку из-под обуви... Потом мне надо было решить, что с ними делать, нет, не делать – этот вопрос передо мной не стоял, я знала это с отрочества... Мне надо было придумать, как завлекать их в свою квартиру...
Я озабоченно закрутил головой в попытки найти на стенах следы кровавых оргий.
Алевтина на это улыбнулась:
– Нет, здесь все чисто. Не хватало еще, чтобы я принимала гостей в измазанной кровью гостиной.
– Да нет, я это так, – засмущался я. – Обои у тебя хорошие.
– Да, немецкие, моющиеся... – сузила глаза хозяйка.
Это у нее хорошо получилось – проткнула взглядом до затылка, проткнула, поковырялась в моих смятенных мозгах и продолжила удовлетворенно и снисходительно:
– Если тебе будут нужны доказательства, я потом покажу тебе кое-что... Чтобы ты поверил...
– Покажешь мне, что ты с мужчинами делаешь? На моем примере? – усмехнулся я.
– Нет, у нас правила – своих не трогать, а ты Верин муж...
Я с благодарностью посмотрел на супругу. Она ответила ободряющим взглядом. Не бойся, мол, маленький, я с тобой...
«Вот влип! – подумал я, кривя лицо подобием благодарной улыбки. – Попал на маньяческий шабаш. Придется напиваться». И пошел к холодильнику за «Гжелкой».
И зря пошел. Надо было хозяйку попросить принести холодненькой. Культурные люди только так и поступают. А я полез сам. И получил по мозгам. Открыл дверцу и увидел на верхней полке ее, запотевшую. Сначала, естественно, ее увидел, а потом ступню мужскую, в «Московский комсомолец» завернутую. Одни пальцы торчали. Большой и два ближайших к нему. Ухоженные, чистенькие, но серые с желтизной. Серые с характерной желтизной от длительного хранения.
Нет, меня не вынесло. И не такое приходилось если не есть, то видеть. Хорошо, наоборот стало. Настоящий мужчина всегда хорошо себя чувствует, когда он статус-кво от и до понимает. Тем более, если в этом статус-кво есть запотевшая бутылочка.
Но в лице я все-таки изменился, и хозяйка с друзьями это заметили. Как предстал перед ними, так и заметили. Уставились, засверлили довольными глазами. А Леша еще руку в кармане пиджака держал. «Пистолетную ручку греет, – подумал я. – Отец у него с войны пришел с именным оружием от маршала Рокоссовского. И теперь это именное оружие в мой живот нацелено. Как пить дать. А как же иначе? Все правильно! В такой ситуации быть-находиться, то есть в гуще маньяков преимущественно женского пола, и не под мушкой быть? Нет, так не бывает. Они не кролики, их за уши в пучок не соберешь».
Решив, что под мушкой лучше сидеть «под мухой», я, развязно так усевшись за стол, развинтил бутылочку, налил полную, выпил, но закусывать не стал, потому что на столе мясо одно копчено-вареное осталось... Подумал, что из запасов Олега оно (поделился, небось, дружок излишками) и не стал (это потом я забылся и все подмел).
Водка оказалась хорошей, и меня разобрало. Повеселел мигом, да так, что даже нога в холодильнике смешной показалась. Похихикал сам себе, похихикал, да и спросил Алевтину:
– А что ты это замолкла? Давай, рассказывай о своей маньяческой специализации. Ты, кажется, говорила о том, как мужиков к себе заманивать придумала.
– Сначала я хотела объявления повсюду расклеить, – с пол-оборота завелась Алевтина. – Мол, по такому-то адресу продается старинная книга или икона. Но Митя Ворончихин сказал, что опасно это – жулики с бандитами непременно в оборот возьмут, да и милиция в случае чего на след может выйти. И посоветовал в газету «Из рук в руки» удочку закинуть. Типа «Обольстительная состоятельная брюнетка желает познакомиться с красивым мужчиной для интимных встреч на нейтральной территории».
Я пальцем на это у своего виска покрутила, – это я-то обольстительная брюнетка? – а Митька улыбнулся и сказал, что на ознакомительные встречи можно Маргариту подпускать. Ну, я сразу же ей позвонила. Она с радостью согласилась...
– Ну, Ворончихин, гигант! – восхитился я. – Кардинал Решельини ему в подметки не годится.
– Да, – согласилась Алевтина. – Гигант. И знаешь, в первую же неделю писем на мой абонентский ящик пришло около десятка. И всем адресантам я назначила встречу у памятника героям Плевны...
– Там же гомики собираются, – хихикнул я, наливая себе еще одну рюмочку. – Леш, а ты чего не пьешь?
– Не хочу, – ответил Леша не вполне искренне и я понял, что он просто не хочет вынимать из кармана руку с пистолетом Рокоссовского.
– Пусть гомики... – пожала плечами Алевтина. – Они мне мужиков выбирать не мешали. В общем, приметила я одного, красивого, холеного, с золотым перстнем на пальце, указала на него Маргарите и домой поехала. Маргарита его охмурила до глубины души и адресочек мой оставила.
– Марго – это Марго... – не смог не вставить я.
– Да, хорошо было с ней работать, – продолжила Алевтина, одарив меня внимательным взглядом. – Мужики, увидев ее, блеять начинали и приходили ко мне с корзинами цветов. Удивлялись, конечно, почему это я их встречаю. Но я говорила, что я хозяйка квартиры и компаньонка. Они, конечно, брови вздергивали: «Как это компаньонка!?» А я отвечала, что их пассия любит секс всякими приятными неожиданностями обставлять и меня в этом деле использует. Они сразу же добрели и начинали делать все, что я скажу.
– И ты просила наточить ножи, – хихикнул я, ища одобрения в глазах Веры. На ее лице светилась ностальгическая улыбка.
– А я засучивала рукава и говорила, что к приходу объекта их страсти надо должным образом подготовиться, – усмехнувшись шутке, продолжала рассказывать Алевтина. – Раздевала их, сама оставаясь в легком халатике, мыла, массировала, умащивала... Но без всяких там охов, вздохов и пламенных взглядов. В общем, так, что они почти до самого конца думали, что я и в самом деле служанка. Среднюю часть тела я начинала им мыть ровно в пять, а где-то в три минуты шестого раздавался телефонный звонок Маргариты. У нее в это время перерыв на работе и она йогуртом в зимнем саду своего банка полдничает. Я приносила телефон в ванную, отдавала клиенту и Марго вешала ему лапшу. Что, мол, любит до дрожи внизу, пылает страстью, несется на крыльях и через пятнадцать-двадцать минут непременно бросится в объятия своего пламенного Ромео. Я мыла и массировала ее «пламенного Ромео», а Маргарита по мобильнику в раж его вгоняла: «Ты знаешь, милый, где сейчас мои нежные нетерпеливые пальчики? Они бродят по моей пылающей от страсти груди, вот горячий сосочек, вот небольшая красненькая родинка... Они бродят, бродят и понемногу спускаются к моему пупочку, ты не знаешь, какой он красивый и как он любит проникновенные прикосновения... Да что я все о себе? Расскажи, милый, какой у тебя пенис? Он, наверное, красивый и крепкий, да? А еще уверенный и неторопливый? А еще уверенный и яростный?»
И так далее и тому подобное... Один чиновник из Министерства экстремальных ситуаций так от ее воркования впечатлился, что меня прямо в ванной изнасиловал... На полу, на коврике... Бесновался на мне, а сверху полотенца падали, баночки, скляночки сыпались... Одна, с морской солью, разбилась, я вся поранилась. А он от вида крови еще больше разъярился... Думала, проткнет меня насквозь... Потом месяц вся зеленая была...
– От зеленки? – спросил я, представив хозяйку квартиры зеленой в крапинку.
– А ты думал от тоски? Конечно, от зеленки.
– Ну и что дальше было?
– А ничего, – погрустнела Алевтина. – Изнасиловал и убежал. Я ему позволила уйти, уверена была, что вернется.
Вера на этом месте повествования подруги опустила головку на мое плечо. Я чмокнул ее в макушку. Опьянение владело мною безраздельно, мне все стало до лампочки, даже то, что я нахожусь в логове маньяков, просто обязанных меня уничтожить. А Алевтина продолжала рассказывать ровным бесцветным голосом:
– Но он не вернулся... Хотя, кто его знает. Может, звонил, не знаю. На следующий день я в больницу легла, несколько разрывов у меня оказалось. Врач сказал, что после длительного воздержания, нельзя так резво начинать – влагалище эластичность теряет.
– Ты хочешь сказать, что этот чиновник из Министерства экстремальных ситуаций до сих пор жизнью наслаждается? – спросил Алексей?
– Почему наслаждается? – удивленно посмотрела на него Алевтина. – Помнишь того типа, которого Митя Ворончихин с помощью Марины... ну... того...
– Циркулярной пилой распилил, – подсказала подруге Вера.
– А... Вдоль позвоночника... – одобрительно заулыбался Алексей, продолжая держать правую руку в кармане.
– На верстаке, в родовом гнезде пилили? – хихикнул я, вспомнив верстак и пилу Юрия Борисовича.
– Да нет, на даче у Ворончихина... – успокоила меня Вера. – У него тоже верстак есть.
– И другие иногда на меня набрасывались, – продолжала рассказывать Алевтина как бы сама себе. – Но не убегали. После ванной я отводила их в спальню, кормила, поила с подноса и потом накрепко прикрепляла ремнями к кровати. Они совсем не сопротивлялись. Прикрепив, вводила им определенную дозу экстази, – Емельян мне его давал, – задергивала шторы, включала красную подсветку и, сказав, что хозяйка их души придет с минуты на минуту, уходила готовиться к предпоследнему акту любовной трагедии...
Одевалась я всегда одинаково – красные туфельки на высоких каблучках, красные же чулки на поясе, черный бюстгальтер, черная маска на все лицо и черная же вуалетка. За несколько лет из сотни побывавших... нет из сотни пришедших ко мне мужчин, только трое догадались, что провели вечер не с Маргаритой, Маргаритой, которая отличается от меня, как небо отличается от земли... Догадались, но ничего не сделали...
Алевтина замолчала. Ожившие ее глаза смотрели сквозь меня. Она переживала случившееся.
– И почему же эти твои мужики не пытались ничего сделать? – переспросил я, как только счел паузу затянувшейся.
– Во-первых, не могли, а во-вторых, и не очень-то и хотели, им и так было хорошо...
– Представляю, что дальше было, – хмыкнул я. – Вдоволь насладившись полностью подвластным тебе мужчиной, ты клала головку на его мускулистое, пахнущее тончайшими дезодорантами плечо, клала головку и неторопливо со вкусом проедала ему шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42