.. Это и беспокоит. «Проходит явь, проходит сон, любовь проходит, проходит все... Как ветерок по полю ржи»... Я-то знаю, как разводы детей калечат на всю жизнь... А она не знает... Да и сам я виноват. Слишком много про себя рассказывал. И до женитьбы, в институте рассказывал, и после, в постели. Имеет она информацию, как я жизнь прожил. От и до. На всю катушку. И ей, конечно, хочется. И удержать ее я не смогу. Женщину не удержишь, если слюнки у нее потекли.
И Наташа за все ответит и отомстит. За нашу жадность до жизни. Продолжит цепочку зла.
...Ладно, пойду спать. Чему быть, того не миновать.

Глава 11. Сколько весит Джоник? – Прикончить Миледи.

На следующий день я не пошел на работу – почувствовал себя плохо. Живот неприятно побаливал, тошнило и тому подобное. За завтраком Наташа расспрашивала бабушку о дедушкином дне рождения, который по обыкновению празднуется в родовом гнезде.
– Бабушка, а ты придешь на дедушкин день рождения? – спрашивала она, уписывая гречневую кашу за обе щеки.
– Приду, внученька, приду.
– А дядя Сережа придет?
– Придет.
– А я вот не приду, – грустно вздохнула Наташа.
– Почему? – удивилась теща.
– Я ведь здесь живу...
Наташа у меня глубокомысленная девочка. До сих пор помню (я чуть не умер со смеху) как в два года она сказала, вынимая карандаш (градусник) из подмышки плюшевого медведя по имени Джоник:
– Посмотрим, посмотрим, сколько весит Джоник! Ага, два рубля...
Эти дети... Я люблю детей. Все у них такое чистое, и любовь, и ненависть, и счастье и страдание. И есть в этой моей любви толика жалости. Точнее, любовь эта зиждется не жалости. Я смотрю и вижу их взрослыми, взрослыми, накачанными убеждениями и стереотипами, иссеченными подлостью, эгоизмом, равнодушием и тупостью уверенности в себе... Или горем неуверенности.
И дочь моя станет такой... Несчастной и ничего не находящей, судорожно пользующейся суррогатами счастья... Так же, как и я. Но пока она маленькая, пока она не знает. А я мучаюсь – можно ли сделать ее счастливой? И прихожу к мнению, что можно, надо лишь сделать ее убогой, боящейся бога, родителей, греха, гриппа и грязных рук. Просто надо приучить ее исполнять традиции, приучить тратить дни за днями в определенных телодвижениях, вбить в голову, что надо добиваться вполне определенного. Приличного мужа, классной машины, зависти соседей.
Прихожу к такому мнению и ужасаюсь... Ужасаюсь, что из любого маленького человечка можно сделать все, что угодно: религиозного или политического фанатика, буддиста, католика, фашиста, коммуниста, анархиста, алкоголика, наркомана, минетчика, гомосексуалиста, маньяка...
Из ребенка можно сделать все. Можно вбить ему в голову, что Земля плоская, и он будет скептически улыбаться не уроках физической географии. И это мне страшно. Я не хочу ничего делать из ребенка, я просто хочу научить его познавать мир, я хочу научить его думать и понимать...
...Но у меня не получается с воспитанием дочери. Не все получается. Теща ей говорит: если будешь есть зеленые яблоки, то боженька на небесах разозлиться и сделает что-нибудь нехорошее бабушке; еще Светлана Анатольевна говорит, что когда папа тебе что-нибудь объясняет, то надо затыкать уши; мама ей говорит, что счастливым бывает только тот, кто много зарабатывает, тесть ей говорит, что хорошие девочки сидят на диванчике, не озорничают и ни к кому не пристают. Хорошо, что дочь еще понимает, что я – юродивый, то есть от меня можно услышать нечто обескураживающее. И тянется ко мне.
...День прошел обычно. К обеду я оклемался и, отпустив тещу, стал делать в саду спортивные снаряды для Наташи: натянул канат между двумя яблонями, приладил рядом брус с веревочными поручнями, соорудил лестницу. С полчаса после окончания работ Наташа изображала из себя бесстрашную цирковую актрису, а я восторженных зрителей. Закончились наши игры пикником на крыше сарая.
Часов в пять я позвонил Вере на работу. И врубился в ее телефонный разговор со Светланой Анатольевной.
– Тебе надо с ним разводиться, – говорила она дочери. – Ты – уважаемый человек, перспективный директор Экономической школы, а он кто? Будущий сторож на рынке?
– Я понимаю, мама, – отвечала Вера. – Но Наташа его любит...
– Любит – разлюбит... Ты должна подумать о себе. А он хочет сделать из тебя кухарку, требует, чтобы сразу после работы бежала домой... А ты думала о том, что когда ему стукнет шестьдесят, тебе будет только сорок? А женщина в сорок только начинает жить...
– Ладно, мама. Я все это знаю. Но годик-другой я еще с ним проживу... Он мне пока нужен. Да и тебе тоже – ведь он сидит после пяти с Наташей...
– На следующий год Элоиза Борисовна (это тетка Веры) выходит на пенсию. За триста рублей она возьмет на себя Наташу. Сегодня Анатолия встретила на улице (Анатолий – это Шакал). Говорил, что странно видеть его (т.е. меня) рядом с тобой. И что он (т.е. я) пройденный для тебя этап. И ты знаешь, что Анатолий прав. Ты боялась, что у тебя не будет детей – теперь у тебя есть дочь... А какие мальчики у тебя учатся? Ты же рассказывала... Твоего возраста, симпатичные, перспективные, целеустремленные...
– Целеустремленные, да не на меня...
– Они просто знают, что ты замужем за прожженнымгеологом. И костоломом вдобавок... Ты же сама им рассказывала, сколько рук твой муженек своим соперникам сломал.
– У меня сейчас совещание, мама. Потом поговорим...
Я хотел выдать на тот конец провода короткую матерную тираду, но сдержался... Некрасиво подслушивать и затем материться. Потом будут говорить, что я подлый и нехороший, подслушиваю частные разговоры... Положил трубу и понял, что хочу выпить.
– Дочка, пойдем на рынок? На ужин чего-нибудь надо купить.
– На шее поедем?
– Ну конечно!
На рынке нас с Наташей все знали – мы с дочерью уже не один год заведуем в нашей семье закупкой продуктов. Приобретя все необходимое (в том числе и бутылочку винца), мы как всегда купили финальную сдобную булочку (половину ее, обсыпая мне макушку сахарной пудрой, ела Наташа, половина доставалась Джеку) и, не торопясь, пошли домой.
Когда Вера пришла с работы, я был уже хорошеньким. Поставив перед ней тарелку с супом, я сказал, что слышал ее сегодняшний телефонный разговор с матерью.
– А что тут удивительного? – сказала она, совершенно не растерявшись. – Мама всегда была против нашего брака. Ты не бери в голову, все зависит от тебя. Да, знаешь, сегодня опять звонила Маргарита. Мы договорились, что они купят спиртное, а мы принесем маринованное мясо и кой-какую закуску. Закуску возьму я, а мясо купи ты. Только не жмись, возьми самое лучшее. Деньги найдешь у меня в коробке.
После ужина мы втроем немного повалялись на диване; Наташа рассматривала книжку с картинками, я смотрел какой-то фильм (конечно, о маньяках), Вера готовила меня к субботе, то есть выщипывала у из усов седые волосы. Потом девочки ушли спать, а я уставился в экран.
«А что если мне самому Веру убить? – пришло мне в голову, после того, как герой фильма выпустил в свою жену пол-обоймы. Выпустил, предварительно измолотив ее бейсбольной битой.
Это же выход, черт побери! Одной маньячкой меньше. И Поля со мной останется... Уедем в деревню. Учить буду, она хорошо рисует красками, поэзию любит... Особенно письмо Онегина к Татьяне... «Нет, поминутно видеть вас, повсюду следовать за вами, улыбку уст, движенье глаз ловить влюбленными глазами...»
Эти строки меня искалечили еще в школе. Въелись в кровь, и всю последующую жизнь я искал женщину, которую хотелось бы поминутно видеть, повсюду следовать, улыбку уст, движенье глаз ловить влюбленными глазами. Не будь этих стихов в крови, стал бы нормальным человеком. Женился бы на простой женщине и всю жизнь с ней прожил. А то мотаюсь по свету, ищу себе прекрасную даму...
Эка меня занесло... Хочу трусливо уйти от решения, что Веру надо убить...
Убить маньячку.
Совершить правосудие.
Прикончить Миледи... Как Атос.
Ради Наташи.
...Это легко будет сделать. Стакан в себя опрокинуть и железкой ее сзади по голове. Как я раньше не додумался!
Так, с работы ее обычно на машине привозят... К самой калитке. А вот утром она едет на автобусе...
Утром не получится... Народу много по нашей дорожке взад-вперед ходит... В обед, когда прогуливается для моциона? Не то. Не всегда она гуляет. Не каждый день...
Ну ладно, это детали. Придумаю что-нибудь... Сначала для очистки совести надо найти неопровержимое доказательство, что именно она убила бабу Фросю... Завтра никуда не пойду и перерою сверху донизу весь дом... Маньяки часто оставляют записи. Гроссбух, так сказать... Летопись. Сколько гречки затрачено, сколько человек и животных убито, и за какое время... И каким способом...

Глава 12. Игра в старину. – В таких ситуациях я женился. – Красный халатик, принцесса Инесса, ночнушка с кружевами, герцог Бекингем и принц Гриша.

На следующий день я сказался больным, позвонил на работу и остался дома. Теща пробыла часов до одиннадцати (интересовалась, собираюсь ли я искать пристойную работу) и убежала домой. Погуляв до обеда с Наташей, я посадил ее рисовать, а сам устроил тотальный обыск.
И сразу кое-что нашел.
И не кое-что, а то, что нужно. В белье супруги. В шкафу на полочке с трусиками, бюстгальтерами и тому подобными ажурными женскими атрибутами.
Это была связка писем. Штук пять. И связаны они были не розовой шелковой ленточкой, а обычной бумажной веревочкой.
Найдя их, я изрядно удивился – в конце ХХ века связка писем? Их давно так не хранят. В коробке из-под фотоаппарата, понимаю, а чтобы так, в связке...
Странно. Похоже на игру в старину. Видишь эту связку и воочию представляешь
...золоченые канделябры на стенах;
...в них свечи с дрожащими желтыми огоньками;
...роскошный диван с розовыми шелковыми подушками;
... перед ним на темном вощеном паркете лежит связка писем;
...они пахнут тонкими духами;
...на верхнем письме видны пятна;
... это пятна от слез.
Угар нэпа, короче. Клянусь, слово джентльмена, я развязал связку только лишь затем, чтобы посмотреть, нет ли на них пятен от потекшей от слез туши.
Были, пятна, черт побери, были!
Вот времена! Пятна от слез на письмах, пахнущих дорогим французским одеколоном, и зарезанные старики!
А впрочем, ничего странного. Все маньяки и просто злодеи излишне сентиментальны.
– Пап! Я кончила рисовать, иди посмотри картину, – призвал меня к исполнению родительских обязанностей голос дочери, раздавшийся из гостиной.
Сунув письма в карман, я пошел к ней. Она, о чем-то задумавшись, стояла над расстеленным на полу примерно четырехметровым куском обоев. Обои были изрисованы.
Картина состояла из пяти или шести «кадров». На каждом из них было по дереву, росшему на черной или коричневой земле, по паре кустиков (или цветочков) и по красному солнцу. На верхнем кадре красовалась радуга, а солнце было самое большое. И его (кадр) охранял черный Джек с красным высунутым языком.
Я онемел: деревья были высокими, черными, прямыми и без листвы. Лишь на самом их верху красовались головки – сплошные темно-зеленые купы.
Эти деревья без сомнения представляли собой фаллические символы.
Даю голову на отсечение. И при всем том, что Наташа, естественно, ни разу не видела мужских половых органов. Ну, может быть, видела какого-нибудь карапуза писающим Читатель, наверное, поморщился на этом месте. Советую ему обратить внимание на сны своей дочери (своих дочерей), если, конечно, Бог вознаградил его ею (ими). Недавно я ехал с моря в поезде и разговорился с соседкой по купе о толковании снов. И сказал, что по мнению некоторых психоаналитиков, в частности Фрейда, большинство сновидений произрастает на сексуальной почке. Восьмилетняя дочь хозяйки, "спавшая" в момент разговора на верхней полке, отловила меня часом позже в коридоре и поведала, что ей часто сниться магнитофон, в который раз за разом вставляются кассеты. Что я мог ей ответить?

.
Не зная, что и думать, я схватил кисточку с тем, чтобы увеличить купы деревьев до удобоваримого размера, но дочь, запищав, замахала на меня кулачками. Мне пришлось извиниться, и сказать, что я до глубины души поражен ее искусством. И включил видеоплеер с мультиком, чтобы без помех закончить с таинственными письмами, найденными в плательном шкафу.
Все письма адресовались Вере, и все они были написаны неким Константином Бородянским. Округлым почерком отличника, очень похожим на женский почерк.
В первом письме, присланном из Ярославля, он признавался моей будущей супруге в пламенной любви, вспоминал свое потрясение первой их ночью, обещал привезти в подарок необычный сюрприз.
Второе письмо писалось в Саратове месяцем позже первого. Сухое дежурное письмо. Писалось из приличия, это было видно невооруженным глазом. Жалостливым, видимо, был, этот Константин – не мог сразу отшить опостылевшую любовницу, не мог признаться, что разлюбил и алчет отныне другую женщину.
Вместо этого он писал, что не готов к семейной жизни и тем более – быть отцом. Пространно описывал, какой у него важный период в карьере, как он много работает, как еженедельно ездит на периферию, как протаптывает тропки к сердцу начальства, и как через два-три года сможет претендовать на очень важный и высокооплачиваемый пост в своей торговой фирме.
Прочитав второе письмо, я задумался. Во-первых, я не мог понять, почему такие интимные письма Вера хранила под своим бельем. Ведь Наташа довольно часто безжалостно потрошит шкаф с тем, чтобы в очередной раз нарядиться в мамины обновы. Быть может, они намеренно хранились в таком месте?
С расчетом, что я их найду?
Во-вторых, меня поразило то, что Вера так часто залетала. От Афанасия, от Константина... В совершенстве знать весь спектр современных противозачаточных средств и так пошло залетать?
Значит, намеренно залетала? Чтобы вынудить любовника пойти под венец?
Но откуда у нее такое неистовое желание выскочить замуж в двадцать лет? От неуверенности в себе? Наверное. И еще из-за того, что у нее не было отца, фактически не было. Отсюда желание поскорее завести мужчину, мужчину-отца, который защитит, обогреет и внушит уверенность в завтрашнем дне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42