Но нельзя сказать, чтобы совсем так уж и усоп.Ведь сидим же с вами, чаек попиваем.– Это видимость, – с какой-то знобящей уверенностью возразил Алеша. – Одна только видимость.Настя увела его в спальню, уложила, поцеловала влажный лоб. Потом вместе с Вдовкиным они проводили Валерия Яковлевича к машине. Старый кудесник подхватил Настю под руку и тихонько ей наговаривал в розовое ушко, как заклинал:– Что ж, милая девушка, вам выпало трудное испытание… Но у всего свои причины. По роду занятий я лечил тысячи людей или, если угодно, внушал им, что лечу. Могу вас уверить, люди устроены просто, куда проще, чем цветы на ваших клумбах. К каждому можно подобрать ключик. Подбери ключик – и человек твой.Человек отпирается точно так же, как шкатулка. Щелк, щелк – и никаких секретов. Но бывают исключения, увы! Ваш муж как раз такое исключение.– Что вы хотите этим сказать?– Хочу сказать, что ключика у меня нет. Я же не Бог, всего лишь любознательный наблюдатель. Говорю с вами откровенно, потому что вы тоже исключение и поймете меня.– Что с ним, доктор?– Не знаю, – Валерий Яковлевич вспомнил, что давно не вскрикивал, и самозабвенно кхехекнул, отчего две вороны в испуге сорвались с березы. – Он наглухо закрыт. Полагаю, это от переутомления. Сильные люди, обладающие мощным энергетическим запасом, и устают сильнее обыкновенного. Что он не слабоумный – это точно. Могу даже предположить, что он обманывает нас. Затаился и подсмеивается над нашими потугами пробиться к его душе.Настя так разволновалась, что ухватила доктора за плечо. Валерий Яковлевич высказал то, о чем она сама догадывалась. Она так и думала, что Алеша затеял большой гнусный обман. Он прикидывается идиотом, а на самом деле внимательно за ней подглядывает. Он всегда был обманщиком и хитрецом и теперь от скуки разыгрывает кошмарный спектакль, где все они статисты, а он – режиссер.– Значит, он нормален?– Нормальнее нас с вами.На прощание Валерий Яковлевич поцеловал ее по-отечески в щеку, ущипнул за бок и укатил, увозя в кармане пятьсот долларов.На веранде Настя застала Вдовкина, который успокаивал хнычущего Ваню-ключника.– Все равно уволюсь, – причитал строптивый филолог. – Он меня достал. Я же вижу, чего он добивается.Марионетку из меня делает.– Он же болен, Ванечка, – вмешалась Настя. – На больных разве обижаются.– Да, как же, болен! – дерзко возразил Ваня-ключник. – Ему главное, чтобы последние нервы мне истрепать.– Хорошо, ступай к себе, Ванечка. Нам с Евгением Петровичем надо поговорить.Ваня гордо удалился, роняя на ходу остатки посуды.Вдовкин к этому времени уже почти опорожнил графинчик с коньяком и был настроен благодушно. Настя отпила глоток остывшего чая.– Не кажется ли тебе, что Алеша водит нас всех за нос?– Еще как водит! Это тебе доктор сказал?– Представь себе. Он не находит у него никаких психических нарушений.Вдовкин доцедил последние капли из графинчика в фужер.– Конечно, что он может найти. Для него шизик – это тот, кто лает и кусается. Да в принципе Алеша ему просто не по зубам. Он никому из нас не по зубам.Чересчур суверенен. Вот милейший старичок и споткнулся.– Он сам это понимает.– Понимает, а денежки за визит небось взял, да?– Но он же потратил время.Вдовкин закурил, окутался дымом и чихнул. Вид у него был поблекший, синюшный. Он и пил-то последнее время без удовольствия.– Скажи-ка, Настя, по совести. Ты действительно хочешь, чтобы Алеша стал таким, как прежде?– Мне его очень жалко, – ответила Настя.К вечеру подскочил Миша Губин. Заехал на полчасика, но остался ночевать. В Москве дела складывались не то чтобы тревожно, но как-то непонятно. Из регионов понаехала масса народу, шли бесконечные сборы то у Грума, то у Серго, то на нейтральной полосе, но толку пока было чуть. Настроение у главарей корпораций было скорее мирное, чем воинственное, казалось, все вопросы можно решить полюбовно, запал у невидимой пушки еле тлел, но не гас. Всем было очевидно, что пока не будет обозначен единый лидер, а проще говоря, новый непререкаемый пахан, бесконечные протоколы о намерениях и даже клятвенные уверения в честном сотрудничестве останутся пустым сотрясением воздуха и не застрахуют огромную финансовую империю покойного Елизара Суреновича от очередного, еще более мощного взрыва.Губин, осунувшийся, дочерна загоревший, был настроен решительно и признался Вдовкину, что готов все бросить и слинять куда-нибудь в Австралию для продолжительного отдыха. Ему не хватало воздуха в России, чтобы дышать полной грудью. На месте его удерживал лишь некий Суржиков, которого он вскорости должен был якобы изловить. Кто такой Суржиков, он не говорил, но при упоминании этого имени взгляд его наливался кровавой мутью. Вдовкин не завидовал неведомому Суржикову, но и Губина не одобрял.– Тебе ли заикаться о какой-то Австралии, – заметал он скептически. – Мы с тобой, Мишенька, как два деревца. Где нас сломали, там и сгнием.Еще удерживала Губина болезнь друга.Алеша, как всегда, обрадовался его приезду, но выказал это своеобразно. Потянулся из кровати, точно хотел обняться, застенчиво прогугукал:– Привез, Миша, да, привез?!– Что?От его строгости Алеша враз опамятовался:– Да ладно, это я так, прости, пожалуйста!– Алеша, скажи толком, что я должен был привезти?– Не должен, что ты! Упаси Бог! Просто вроде разговор был…– Это он про черепашек, – догадалась Настя.– Про каких черепашек?– В прошлый раз, когда ты был, в рекламе показывали, таких зелененьких, на велосипедах. А ты сказал: куплю.– Я обещал купить черепашек?Алеша закрылся одеялом, только один глаз загадочно пылал.– Хорошо, – сказал Губин. – Если обещал, то куплю.– Совсем не обязательно, – с надеждой гукнул Алеша.Губин начал проверять посты, за ним увязался Вдовкин, хотя ноги его еле держали. Сегодня он с опережением покрыл дневную норму. Вечер был прохладный, с черными осенними мушками. Через поле вышли к дальнему ухорону, откуда подъездное шоссе просматривалось до самого горизонта.– Надо бы Алешку пристрелить, – меланхолично заметил Губин, – чтобы не мучался.– Озверел ты, Миша, совсем… Или завидуешь ему, как и я?– Чему завидовать-то?– Ну как же, есть чему. Алеша превратился в растение и живет теперь в полном соответствии с природой.Он прозрел, а мы слепые.– Пьяный интеллигентский бред. Ты умный человек, Вдовкин, но мозг пропил. Алешка рожден хищником, а теперь от него осталась одна оболочка. Ткни пальцем – весь воздух выйдет. Ты ему завидуешь? Да ты сам такой же ползунок, как он. Только из него норов вышибли пулей, а из тебя спиртом.– По-твоему, и меня следует пристрелить?Вдовкин споткнулся на травяной кочке и чуть не упал. Губин поддержал его за плечо.– Конечно, надо бы. Вы оба дезертиры.– Дезертировали из банды?– Из жизни, Женя, из жизни. Не хитри сам с собой.Я вас не осуждаю. От такого рода дезертирства никто не застрахован. Мне Настю жалко. Ей за что такая доля?– Настя в банде никогда не была.Губин не захотел продолжать пустой разговор, тем более что они уже подошли к сосновой рощице, где меж двух деревьев был устроен помост, наподобие охотничьей засады, с которой сверху бьют кабанов. На помосте, метрах в трех от земли, нахохлясь, сидел человек с биноклем.– Спускайся, – окликнул Губин. – Покурим.Охотник спрыгнул вниз, ловко спружиня на полусогнутых ногах. По виду ему было лет тридцать, лицо неприметное, но злое. Вдовкин его раньше не видел.– Ночью по двое дежурите? – спросил Губин.– Так точно, шеф.– Не холодно?– Костерок жжем. Не сомневайтесь, шеф, муха не проскочит.– Проскочит – ответишь башкой.– Это мы понимаем, – дозорный дружелюбно ухмыльнулся. Губин угостил его "Мальборо". Сам он не курил, но всегда носил с собой сигареты.Обратно брели по полю уже в сумерках. Вдовкин зябко ежился в своей кожаной куртке, трезвел на ходу.Ему хотелось лечь на подсыревшую землю и отдохнуть.Поле казалось бесконечным. Ощущение близкой смерти было так очевидно, как смутное губинское лицо. Он вспомнил, как Михайлов говорил врачу, что все они уже умерли. В этом тоже он был прав. Пулей ли, спиртом, грабежом им сняли головы – какая разница. Третий год все они, граждане некогда великой страны, бредут по черному полю уже после смерти. Зато, как ни чудно, деньжат в карманах прибавилось. Вдовкин грустно улыбнулся в темноте, а Губин словно услышал его мысли.– Легче всего, – буркнул себе под нос, – уснуть и не проснуться.– Смешной ты человек, Губин, – Вдовкину не хотелось спорить, но молчание пуще угнетало. – Пытаешься построить какую-то философию, когда в нас ничего человеческого не осталось.– Не суди по себе обо всех, – посоветовал Губин. – Мечту твою не разделяю.– Какую мечту?– Превратиться в растение.– Ах, вот ты о чем.К ужину, желая, возможно, угодить Губину, Ваняключник расстарался: наготовил пирожков с капустой и свиные отбивные запек в тесте. Но радовался застольному изобилию один Алеша. Остальные сидели за столом как на принудиловке. Вдовкин обнялся со своим графинчиком, Губин уткнулся в тарелку, а Настя привычно ухаживала за мужем, который пожирал пирожки, точно семечки лузгал. Потом съел две отбивных, восторженно улыбаясь, обратился к Вдовкину:– Женя, ты не позволишь мне тоже глоточек наливочки? Свинина очень жирная, хотя и вкусная. Мне доктор разрешил, правда, Настенька?Ваня-ключник, прибиравший пустые тарелки, как-то странно хрюкнул и выскочил вон. Но ничего не разбил.Настя налила в чайную чашку вина на донышке, подала мужу:– Пей, милый, если хочется.– Не то чтобы хочется, – смущенно оправдывался Алеша, – просто жирно очень во рту.Губин поднял голову от тарелки, зло спросил у Вдовкина:– Ну что, завидуешь, да?– Не заводись, Мишель.Алеша, осушив вино, блаженно потянулся:– Вот как хорошо-то! Славно покушали, спасибо Ванечке. Знаешь, Миша, я его утром случайно обидел.Я на костыльках-то шлендал, ну и подвернулся ему под ноги. Он все тарелки разбил. Но я сразу извинился! Он меня простил, правда, Настенька?– Пойдем спать, милый, поздно уже.– А чай не будем пить?– Я тебе в постельку принесу.Губин и Вдовкин остались одни за столом.– Психиатр приезжал, – сообщил Вдовкин. – Он думает, что Алеша притворяется.Губин никак не отреагировал. Тут вернулся Ваняключник.– Разрешите к вам обратиться? – отнесся он к Губину по всей форме, хотя в армии никогда не служил.– Обращайся.– Хочу просить об увольнении. Мочи нет все это наблюдать. Нервы на пределе. Разрешите подать рапорт?Губин окинул его ледяным взглядом:– Ты всерьез?Ваня-ключник обиженно хлюпнул носом:– В этом доме давно никто не шутит, кроме самого хозяина.– Я тебе такое устрою увольнение, – сказал Губин, – что у тебя одна нога останется здесь, а вторую будешь искать в Шереметьево. Уловил?Ваня-ключник козырнул, хотя был без головного убора, и отправился на кухню…* * *С утра прикатили неожиданные гости: Филипп Филиппович с Ваней и с ними девица Нина Зайцева. Ваня-ключник собрался готовить большой воскресный обед и попросил у Губина разрешения привести на подмогу деревенскую девку Галину, которая по загадочному стечению обстоятельств оказалась студенткой-заочницей того самого филологического факультета, где когда-то учился Ваня-ключник. Губин не придал этому значения, но ему не понравилось, как девка Галина при разговоре то и дело прислоняется к нему грудью или боком. Так ловко у нее выходило, что уберечься не было никакой возможности. Губин предупредил:– У нас тут, девушка, не дом свиданий. Здесь больной человек помирает. Никакого шума, никаких громких песен не может быть. Впрочем, ваш кавалер все это понимает. В случае чего он за вас и ответит.Ваня-ключник после вчерашнего неудачного увольнения был предельно собран.– Не извольте сомневаться, господин начальник.Ежели она только пикнет, я сам ее придушу.И увел хохочущую подругу на кухню, откуда сразу же понеслись истошные женские вопли.С приездом гостей двухэтажный загородный дом ожил, распахнул окна и зазвенел человеческими голосами. Настя была этому рада, потому что возня с гостями, хлопоты по их устройству отвлекали от грустных мыслей. Особенно ей интересно было познакомиться с Ваней, о котором она много слышала, но увидела впервые.Он напомнил ей того Алешу, с каким она встретилась несколько лет назад. Не такой красивый, но стройный, подвижный и с внимательным, властным взглядом. Не по годам на чем-то сосредоточенный, на том, что внутри, а не вне. Она показала Ване комнату с балкончиком на втором этаже и сказала, что отныне эта комната принадлежит ему и он может жить здесь сколько пожелает.– Отчего такая привилегия? – насмешливо спросил Иван.– Вы – сын Федора Кузьмича. У моего мужа не было ближе человека.Иван сразу почувствовал, какое грозное обаяние от нее исходит, и попытался воспротивиться:– Меня вообще-то мать уговорила поехать. Вот, послала Алексею образок.Настя чинно приняла иконку с позолоченным ободком, посмотрела на юношу так, словно заглянула ему в душу.– Вам нет нужды, Ванечка, придумывать какие-то тайные колкости. Мы с вами поладим без всяких затей.Алеша всегда говорит о вас, как о сыне.– Значит, у меня уже трое отцов, – усмехнулся Иван.Филипп Филиппович отправился в спальню к Алеше и провел с ним полчаса. Вышел удрученный. Встретил Вдовкина, который с четырьмя пивными банками направлялся на веранду.Сели рядком на диване, Вдовкин поделился пивом.Спросил:– Как впечатления?– Да что тут скажешь. Видно, какая-то важная пружина в нем перебита. По-человечески жалко, конечно.Но с другой стороны…– Что с другой стороны?После шестидесяти лет Филипп Филиппович заметно погрузнел, отяжелел и приобрел неспешную повадку сановитого ученого. Род занятий, о котором школьный математик пять лет назад и помыслить не мог, наложил на него своеобразный отпечаток. Он часто теперь задумывался посередине какой-нибудь незамысловатой фразы. Вдобавок взял привычку стряхивать пепел сигареты в ладонь, а после сдувал его на пол.– Видите ли, я вот так иногда прикидываю: зачем мы, ну вот вы, Евгений Петрович, да и я тоже, зачем во все это втянулись? Ну, то есть в то, что у нас сейчас принято называть бизнесом, предпринимательством и так далее… И прихожу к выводу, что главным образом от страха остаться на обочине жизни, а проще говоря, подохнуть с голоду под забором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47