Я вспыхнул от негодования и откинулся на спинку стула:
- Спаси нас от такого Господь.
- Это ваша точка зрения, сеньор Балкан. - Он лукаво смотрел на меня через перекошенные очки. - А вот я надеюсь на этом хорошо подзаработать.
Он сунул блокнот в карман плаща и поднялся, повесив холщовую сумку на плечо. И я еще раз подивился его показной беззащитности, его вечно сползающим на нос очкам. Потом я узнал, что он жил один, в окружении своих и чужих книг, и был не только наемным охотником за библиографическими редкостями, но еще любил игры по моделированию наполеоновских войн - мог, например, по памяти восстановить точный ход какой-нибудь битвы, случившейся накануне Ватерлоо. Была на его счету и какая-то любовная история, довольно странная, но подробности я узнал лишь много позже. И тут я хотел бы кое-что пояснить. По тому, как я описал Корсо, может сложиться впечатление, будто он безнадежно лишен каких-либо привлекательных черт. Но я, рассказывая всю эту историю, стремлюсь быть прежде всего честным и объективным, поэтому должен признать: даже в самой нелепости его внешнего облика, именно в той самой неуклюжести, которая - уж не знаю, как он этого добивался, - могла быть разом злобной и беззащитной, наивной и агрессивной, крылось то, что женщины называют «обаянием», а мужчины - «симпатией». Да, он мог произвести благоприятное впечатление, но оно улетучивалось, стоило вам сунуть руку в карман и обнаружить, что кошелька-то и след простыл.
Корсо убрал рукопись в сумку, и я проводил его до дверей. В вестибюле он остановился, чтобы пожать мне руку. Здесь висели портреты Стендаля, Конрада и Валье-Инклана, а рядом - отвратительная литография, которую несколько месяцев назад жильцы нашего дома общим решением - при одном голосе «против» (моем, разумеется) - постановили повесить для украшения на стену.
И тут я рискнул задать ему вопрос:
- Честно признаюсь, меня мучает любопытство: а где все-таки отыскалась эта глава?
Он замер в нерешительности и, вне всякого сомнения, прежде чем ответить, быстро взвешивал все «за» и «против». Но ведь я оказал ему самый любезный прием, и теперь он попал в разряд моих должников. К тому же я мог снова ему понадобиться, так что выбора у него не было.
- Вы знали некоего Тайллефера? Это у него мой клиент купил рукопись.
Я не сдержал возгласа изумления:
- Энрике Тайллефер?.. Издатель? Взгляд Корсо рассеянно блуждал по вестибюлю. Наконец он мотнул головой - сверху вниз.
- Он самый.
Мы оба замолчали. Корсо пожал плечами, и мне было понятно почему. Объяснение легко было отыскать в любой газете, в разделе криминальной хроники: ровно неделю назад Энрике Тайллефера нашли повесившимся в гостиной собственного дома - на поясе от шелкового халата, а прямо под его ногами лежала открытая книга и валялись осколки разбитой фарфоровой вазы.
Много позже, когда история эта закончилась, Корсо согласился рассказать мне, как все развивалось дальше. Так что теперь я могу относительно точно восстановить даже те события, свидетелем которых не был, - цепочку обстоятельств, которая привела к роковой развязке и раскрытию тайны Клуба Дюма. Благодаря позднейшим откровениям охотника за книгами я могу сыграть в этой истории роль доктора Ватсона и сообщить вам, что следующий акт драмы начался через час после нашей с Корсо встречи - в баре Макаровой. Флавио Ла Понте стряхнул капли дождя с одежды, устроился у стойки рядом с Корсо и тотчас заказал рюмку каньи. Потом сердито, но не без тайного удовольствия глянул на улицу, словно ему только что пришлось пересечь открытую местность под прицельным огнем снайперов. Дождь лил с библейской неукротимостью.
- Так вот, коммерческие фирмы «Арменгол и сыновья», «Старые книги» и «Библиографические редкости» намерены подать на тебя в суд, - сказал он и погладил рыжую кудрявую бороду, потом вытер пивную пену вокруг рта. - Только что звонил их адвокат.
- В чем меня обвиняют? - спросил Корсо.
- В том, что ты обманул некую старушку и разграбил ее библиотеку. Они клянутся, что по поводу тех книг у них была с ней железная договоренность.
- Спать надо меньше…
- Я им сказал то же самое, но они рвут и мечут. Еще бы… Явились за своей долей, а «Персилес» и «Королевское право Кастильи» уже уплыли. К тому же ты научил ее, какие цены запросить за оставшиеся книги, - и цены сильно завысил. Теперь владелица отказывается им хоть что-нибудь продать. Заламывает вдвое против того, что они предлагают… - Он глотнул пива и весело подмигнул Корсо. - Заклепать библиотеку - вот как называется эта красивая комбинация.
- Это ты мне будешь объяснять, как она называется? - Корсо зло ухмыльнулся, показав клыки. - А уж «Арменголу и сыновьям» это известно не хуже моего.
- Эх, жестокий ты человек, - бесстрастно припечатал Ла Понте. - Но больше всего им жаль «Королевского права». Они говорят, что ты нанес им удар ниже пояса.
- А я, разумеется, просто обязан был оставить книгу для них… И привязать к ней бантик!
Как же! С латинской глоссой Диаса де Монтальво!.. На книге нет типографской марки, но напечатана она точно в Севилье, у Алонсо дель Пуэрто, предположительно в тысяча четыреста восемьдесят втором году… - Он подправил очки указательным пальцем и глянул на приятеля. - Смекаешь?
- Я то смекаю. А они почему-то очень, нервничают.
- Пусть пьют липовый чай - помогает. - В такие вот предобеденные часы бар всегда бывал полон, и посетители стояли у стойки плечом к плечу, стараясь не угодить локтем в лужицы пены. Шум голосов и клубы сигаретного дыма дополняли картину.
- И думается мне, - добавил Ла Понте, - что, «Персйлес»-то этот самый - первое издание. Переплетная мастерская Трауца-Бозонне, там их марка.
Корсо отрицательно покачал головой:
- Нет, Харди. Сафьян.
- Показал бы! Но учти, я им поклялся, что ни сном ни духом о твоих делах не ведал. Ты ведь знаешь - у меня аллергия на любые судебные разбирательства.
- А на свои тридцать процентов? Ла Понте, словно защищая собственное достоинство, поднял руку:
- Стоп! Не путай божий дар с яичницей, Корсо. Одно дело наша прекрасная дружба, другое - хлеб насущный для моих детишек.
- Нет у тебя никаких детишек! Ла Понте скорчил смешную рожу:
- Подожди! Я еще молодой.
Он был невысок, красив, опрятно одет и знал себе цену. Пригладив ладонью редкие волосы на макушке, он глянул в зеркало над стойкой, чтобы проверить результат. Потом побродил вокруг наметанным глазом: нет ли случайно поблизости представительниц женского пола. Бдительности он не терял нигде и никогда. А еще он имел привычку строить беседу на коротких фразах. Его отец, очень знающий букинист, обучал его писать, диктуя тексты Асорина. Теперь уже мало кто помнил, кто такой Асорин, а вот Ла Понте до сих пор старался кроить предложения на его манер - чтобы они получались очень емкими и логичными, накрепко сцепленными меж собой. И это помогало ему обрести диалектическую устойчивость в тотчас, когда приходилось уговаривать клиентов, заманив их в комнату за книжной лавкой на улице Майор, где он хранил эротическую классику.
- Кроме того, - продолжил он, возвращаясь к изначальной теме разговора, - у меня с «Арменголом и сыновьями» есть незавершенные дела.
И весьма щекотливого свойства. К тому же судящие верный доход в самые короткие сроки.
- Но со мной-то у тебя тоже есть дела, - вставил Корсо, глядя на него поверх пивной кружки. - И ты - единственный бедный букинист, с которым я работаю. Так что те самые книги продать предстоит именно тебе.
- Ладно, - Ла Понте легко пошел на попятную. - Ты же знаешь, я человек практичный. Прагматик. Приспособленец - низкий и подлый приспособленец.
- Знаю.
- Вообрази себе, что мы с тобой - герои фильма, вестерна. Так вот, самое большее, на что я согласился бы - даже ради дружбы, - так это получить пулю в плечо.
- Да, самое большее, - подтвердил Корсо.
- Но это к делу не относится. - Ла Понте рассеянно покрутил головой по сторонам. - У меня есть покупатель на «Персилеса».
- Тогда ты угощаешь. Закажи мне еще одну канью. В счет твоих комиссионных.
Они были старыми друзьями. Любили пиво с высокой крепкой пеной и джин «Болс», разлитый в морские бутылки из темной глины; но больше всего они любили антикварные книги и аукционы в старом Мадриде. Они познакомились много лет назад, когда Корсо шнырял по книжным лавкам, которые специализировались на испанских авторах, - выполнял заказ одного клиента, пожелавшего заполучить экземпляр-призрак - «Селестину», ту, что по слухам, успела выйти ещё до всем известного издания 1499 года. У Ла Понте этой книги не было, и он о ней даже не слыхал. Зато у него имелся «Словарь библиографических редкостей и чудес» Хулио Ольеро, где та «Селестина» упоминалась. Во время беседы о: книгах между ними вспыхнула взаимная симпатия, и она заметно укрепилась, после того как Ла Понте повесил замок на дверь лавки и оба двинули в бар Макаровой, где и начались взаимные излияния: они всласть наговорились о хромолитографиях Мелвилла, ведь юный Ла Понте воспитывался на борту его «Пекода», а не только с помощью пассажей из Асорина. «Зовите меня Измаил», - предложил он, покончив с третьей рюмкой чистого «Болса». И Корсо стал звать его Измаилом, а еще он в его честь процитировал по памяти отрывок, где выковывают гарпун Ахава:
Были сделаны три надреза в языческой плоти, и так был закален гарпун для Белого Кита…
Начало дружбы было должным образом обмыто, так что Ла Понте в конце концов даже перестал глазеть на девиц, которые входили и выходили, и поклялся Корсо в вечной преданности. По натуре Ла Понте был человеком слегка наивным, несмотря на напускной цинизм и подлое ремесло торговца старыми книгами, и он не смекнул, что новый друг в перекошенных очках еще там, в лавке, едва бросив взгляд на книжные шкафы, принялся обрабатывать его по всем правилам военного искусства. Корсо сразу приметил пару томов, о которых и хотел теперь потолковать. Но, честно сказать, Ла Понте со своей рыжей бородкой, кротким, как у Билли Бада, взглядом и несбывшимися мечтами стать китобоем в конце концов завоевал симпатию Корсо. К тому же он мог процитировать наизусть полный список членов экипажа «Пекода»: Ахав, Стабб, Старбек, Фласк, Перт, Квикег, Тэштиго, Дэггу… названия всех кораблей, упомянутых в «Моби Дике»: «Гоуни», «Таун-Хо», «Иеровоам», «Юнгфрау», «Розовый бутон», «Холостяк», «Восхитительный», «Рахиль»… - и прекрасно знал, а это было высшим пилотажем, что такое серая амбра. Они болтали о книгах и китах. Так что в ту ночь и было основано Братство гарпунеров Нантакета, Флавио Ла Понте стал его генеральным секретарем, Лукас Корсо - казначеем, и оба - единственными членами сообщества, а доброй матерью-покровительницей его сделали Макарову - она даже не взяла с них денег за последнюю рюмку, а перед закрытием заведения примкнула к их компании, и они вместе расправились с бутылкой джина.
- Я еду в Париж, - сообщил Корею, разглядывая в зеркале толстуху, которая каждые пятнадцать секунд совала по монетке в щель игрального автомата, словно ее загипнотизировали незамысловатая музыка и мелькание цветной рекламы, фрукты и звоночки, так что двигаться могла только сжимающая рычаг рука - и так до скончания века. - Там заодно займусь и твоим «Анжуйским вином».
Приятель сморщил нос и глянул на него настороженно. Париж - это дополнительные расходы, новые сложности. А Ла Понте был книготорговцем скромным и очень скупым.
- Ты же знаешь, я не могу себе такое позволить, мне это не по карману.
Корсо медленно допивал пиво.
- Очень даже можешь. - Он достал несколько монет, чтобы заплатить и за себя, и за приятеля. - Я еду совсем по другому делу.
- По другому делу? - повторил Ла Понте с явным интересом.
Макарова поставила на стойку еще две кружки. Это была крупная светловолосая сорокалетняя женщина, коротко подстриженная, с серьгой в одном ухе - в память о той поре, когда она плавала на русском рыболовном судне. Одета она была в узкие брюки и рубашку с закатанными почти до плеч рукавами, которые открывали на редкость крепкие бицепсы - хотя не только они придавали ей сходство с мужчиной. В углу рта у нее вечно дымилась сигарета. Ее легко принимали за уроженку Балтики. Но всем обликом, и особенно грубоватыми манерами, она напоминала скорее слесаря-наладчика с какого-нибудь ленинградского завода.
- Прочла я вашу книгу, - сказала она Корсо, раскатывая букву «р». При этом пепел от сигареты сыпался на мокрую рубашку. - Эта Бовари… просто несчастная идиотка.
- Рад, что ты сразу ухватила суть дела.
Макарова протерла прилавок тряпкой. С другого конца зала из-за кассы за ней наблюдала Зизи, являвшая собой полную противоположность Макаровой: гораздо моложе, миниатюрная и очень ревнивая. Случалось, перед самым закрытием они в подпитии начинали драться на глазах у последних клиентов, правда, те, как правило, были своими людьми. Однажды после такой потасовки Зизи - с лиловым синяком под глазом, разъяренная и жаждущая мести - решила хлопнуть дверью. И пока она не вернулась - через три дня, - Макарова не переставала лить слезы, которые капали и капали в кружки с пивом. В ночь примирения заведение закрылось раньше обычного, и можно было видеть, как они куда-то отправились, обняв одна другую за талию и целуясь в подворотнях, словно юные влюбленные.
- Он едет в Париж, - Ла Понте кивнул на Корсо. - Хочет ухватить удачу за хвост. У него в рукаве спрятан туз.
Макарова собирала пустые стаканы и глядела на Корсо сквозь дым своей сигареты.
- Да у него вечно что-нибудь припрятано, - произнесла она гортанным голосом, не выказав ни малейшего удивления. - То в одном месте, то в другом.
Потом она составила стаканы в раковину и, поигрывая квадратными плечами, пошла обслуживать других клиентов. Макарова глубоко презирала представителей противоположного пола и исключение делала разве что для Корсо, о чем и сообщала во всеуслышанье, объясняя, почему не берет с него деньги за последнюю рюмку. Даже Зизи относилась к нему вполне терпимо. Однажды, когда Макарову арестовали за то, что она во время демонстрации геев и лесбиянок разбила морду полицейскому, Зизи всю ночь просидела на скамейке перед полицейским управлением.
1 2 3 4 5 6 7 8