Scan Anatoly Eydelzon, OCR Aldebaran
«Клуб Дюма, или Тень Ришелье»: Иностранка; М.; 2003
ISBN 5-94145-122-9
Аннотация
Действие романа «Клуб Дюма, или Тень Ришелье» происходит в особом мире - мире книг. Герои этой истории - библиофилы, букинисты, переплетчики и просто страстные любители литературы. Одни из них отдают предпочтение романам «плаща и шпаги», другие - детективам, третьи пытаются разгадать тайны, скрытые в трудах по демонологии.
Артуро ПЕРЕС-РЕВЕРТЕ
КЛУБ ДЮМА, ИЛИ ТЕНЬ РИШЕЛЬЕ
Кале,
которая вдохновила меня на этот бой
Сверкнула вспышка, и на стену упала тень повешенного. Он висел в самом центре гостиной, на крюке от люстры, и по мере того как фотограф, кружа по комнате, делал снимки, тень перескакивала с картин на фарфор в застекленных витринах, с книжных полок на полураздвинутые портьеры. За огромными окнами лил дождь.
Молодой судебный следователь с еще не просохшими взъерошенными волосами, не сняв мокрого плаща, диктовал секретарю протокол осмотра. Тот печатал, сидя на диване и пристроив портативную машинку на стул. Стук клавиш крепкими стежками прошивал и монотонный голос следователя, и тихие комментарии полицейских, сновавших по гостиной.
- … пижама, сверху - халат. Пояс от халата явился орудием удушения. Руки трупа связаны спереди галстуком. На левой ноге тапок, правая - босая…
Следователь дотронулся до обутой ноги покойника, и тело, чуть колыхнувшись, начало медленно поворачиваться на туго натянутом шелковом шнуре слева направо, а потом в обратную сторону, но уже быстрее, пока не застыло в прежнем положении, - так магнитная стрелка, немного пометавшись, опять и опять упрямо указывает на север. Следователь отошел от покойника и при этом постарался не задеть полицейского в форме, который искал на полу отпечатки пальцев. Прямо под повешенным валялись осколки разбитой вазы и лежала книга, открытая на странице с жирными красными пометами. Это был старый том «Виконта де Бражелона» - дешевое издание в матерчатом переплете. Заглянув через плечо агента, следователь сумел прочесть отчеркнутый отрывок:
- О, я предан! Известно всё, решительно всё!
- Всё в конце концов делается известным, - заметил Портос, который, в сущности, ничего не знал.
Следователь велел секретарю занести эту деталь в протокол, а книгу включить в опись вещественных доказательств, затем направился к высокому мужчине, который курил у открытого окна.
- Ну и что вы обо всём этом думаете? - спросил он, пристраиваясь рядом.
Высокий был одет в кожаную куртку с полицейским значком на кармане. Он докурил сигарету, потом через плечо, не оглядываясь, швырнул окурок в окно и только тогда ответил:
- Когда бутылка содержит нечто белое, легко предположить, что там молоко. - Фраза звучала несколько загадочно, но по ответной улыбке следователя можно было судить, что для него тут никакой загадки нет. В отличие от полицейского, он стоял к окну лицом и смотрел на улицу, где продолжал лупить дождь. Кто-то открыл дверь в противоположном конце комнаты, и в лицо следователю вместе с порывом ветра полетели крупные капли.
- Эй, дверь закрывайте! - крикнул он, не глянув назад. Потом обратился к полицейскому: - Ведь бывает, что преступники маскируют убийства под самоубийства.
- И наоборот, - спокойно заметил высокий.
- Ну а руки? Зачем понадобилось связывать их галстуком?
- Самоубийцы порой боятся, что в последний миг им не хватит решимости довести дело до конца… Убийца связал бы ему руки за спиной..
- Но ведь это бессмысленно, - возразил следователь. - Взгляните, какой тонкий и прочный пояс. После того как несчастный потерял опору, у него не было шансов на спасение - руки ему не помогли бы.
- Кто знает? Подождём вскрытия.
Следователь еще раз посмотрел на труп. Агент, искавший отпечатки пальцев, поднялся с пола с книгой в руках.
- Любопытная страница. Высокий пожал плечами.
- Я мало читаю, - сказал он. - Портос - это ведь один из этих… Как их?.. Атос, Портос, Арамис и д'Артаньян, - он считал, загибая пальцы левой руки большим пальцем правой. Потом задумался и добавил: - Забавно… Я никогда не мог понять, почему книга называется «Три мушкётера», хотя на самом деле их было четверо.
I. «Анжуйское вино»
Читатель должен приготовиться к тому,
что он станет свидетелем самых жестоких сцен.
Э. Сю. «Парижские тайны»
Меня зовут Борис Балкан. Когда-то я перевел «Пармскую обитель». Кроме того, я пишу статьи и рецензии, которые знает пол-Европы, читаю лекции о современной литературе на летних университетских курсах и являюсь автором нескольких книг о популярных романах XIX века. Боюсь, правда, что ничего особо выдающегося я пока сделать не успел. Ведь нынче настали совсем иные времена: самоубийства маскируют под убийства, романы пишет врач Роджер Экройд, и всякий норовит опубликовать сотню-другую страниц с описанием захватывающих впечатлений, которые он испытал, разглядывая себя в зеркало.
Но не станем отвлекаться.
Я познакомился с Лукасом Корсо, когда он явился ко мне с «Анжуйским вином» под мышкой. Корсо был своего рода наемным солдатом у генералов-библиофилов, то есть промышлял охотой за книгами по заказам клиентов. А что требуется от человека, который занимается таким ремеслом? Он не должен быть слишком разборчивым в средствах, зато ему нужны хорошо подвешенный язык, быстрая реакция, терпение и, разумеется, большое, везение - это в первую очередь. А также отличная память, чтобы вовремя сообразить, где, в каком пыльном закутке, в какой лавке старьевщика лежит-полеживает томик, за который некто готов заплатить бешеные деньги. Корсо обслуживал узкий круг избранных клиентов: пару десятков букинистов из Милана, Парижа, Лондона, Барселоны и Лозанны - тех, что берут в работу всего полсотни книг, не более. Их можно назвать аристократами букинистического мира, ибо они торгуют инкунабулами, антикварными экземплярами и понимают: если книга переплетена в пергамен, а не в телячью кожу и поля у нее на три сантиметра шире обычного, это может поднять цену на тысячи долларов. Они - шакалы в царстве Гутенберга; пираньи, снующие вокруг ярмарок антиквариата; пиявки, присосавшиеся к аукционам. Они способны продать собственную мать - лишь бы заполучить экземпляр первого издания; правда, клиентов они принимают в гостиных с видом на Домский собор или Боденское озеро и сидят при этом на кожаных диванах. И еще: они никогда не пачкают рук и не пятнают совести. На то существуют такие типы, как Корсо, которые ничем не брезгуют. Тем они и полезны.
Корсо сдернул с плеча холщовую сумку и бросил на пол, к ногам, обутым в нечищеные английские ботинки; потом уставился на портрет Рафаэля Сабатини - он стоит в рамке у меня на столе рядом с авторучкой, которой я правлю статьи и типографские гранки. Это мне сразу понравилось, потому что обычно посетители не балуют портрет вниманием - они принимают Сабатини за моего, престарелого родственника. Краешком глаза я наблюдал за реакцией Корсо и заметил, как он ухмыльнулся, усаживаясь в кресло; гримаса получилась какой-то ребячливой; он стая похож на кролика из мультфильма, когда тот впервые показывается в конце улицы и сразу завоевывает безоговорочную любовь зрителей.
Со временем я узнал, что Корсо умеет улыбаться и совсем иначе - как жестокий, изголодавшийся волк. Вернее сказать, умеет выбирать маску, соответствующую обстоятельствам. Но, повторяю, это я узнал много позже. А в тот миг он произвел на меня впечатление человека искреннего, и я рискнул подвергнуть его, маленькому испытанию.
- «Он родился на свет с обостренным чувством смешного, - процитировал я, кивнув на портрет, - и врожденным ощущением того, что мир безумен…».
Я увидел, как он неспешно и уверенно качнул головой, и во мне проснулась симпатия к нему, чувство, что нас роднит принадлежность к общему делу, и что чувство, несмотря на все, что случилось в дальнейшем, я сохранил и до сих пор. Корсо достал откуда-то сигарету без фильтра - такую же мятую, как его старый плащ и вельветовые брюки. Он вертел сигарету в пальцах и рассматривал меня сквозь очки в железной оправе, которые, косо сидели у него на носу, глядел из-под упавшей на лоб пряди уже чуть седоватых волос. Другую руку он по-прежнему держал в кармане, словно сжимал там рукоятку пистолета. Замечу, кстати, что карманы его напоминали бездонные ямы - чего там только не было! Книги, каталоги и документы, а еще - о чем я тоже узнал позже - там непременно лежала фляжка с джином «Болс».
- «… И в этом заключалось все его достояние», - с ходу закончил он цитату, потом поудобнее устроился в кресле и снова улыбнулся. - Хотя, если не кривить душой, мне больше нравится «Капитан Блад».
Я поднял вверх ручку, готовясь прочесть ему суровую отповедь.
- И тут вы не правы. «Скарамуш» для Сабатини - то же, что «Три мушкетера» для Дюма, - я отвесил почтительный поклон в сторону портрета. - «Он родился на свет с обостренным чувством смешного… » За всю историю романов-фельетонов не было начальной фразы, равной этой.
- Что ж, спорить не стану, - согласился Корсо после паузы и тотчас выложил на стол папку с какой-то рукописью, каждая страница которой помещалась в отдельном пластиковом конверте. - Знаете, а вы очень кстати упомянули Дюма.
Он пододвинул папку ко мне, но прежде повернул так, чтобы я мог ознакомиться с ее содержимым. Все листы были исписаны по-французски и только с одной стороны; бумага была двух видов: белая, уже пожелтевшая от времени, и бледно-голубая в мелкую клеточку - тоже очень старая. Каждому виду бумаги соответствовал свой тип почерка. На голубой писали черными чернилами. И вот что интересно: теми же чернилами и тем же почерком была сделана правка на белой бумаге - поверх текста, написанного мелкими, вытянутыми вверх буквами. Всего в папке лежало пятнадцать страниц, из них одиннадцать - голубые.
- Занятно. - Я поднял глаза на Корсо. Тот терпеливо переводил взгляд с меня на папку и с папки на меня. - Откуда это у вас?
Он потер переносицу, явно прикидывая, до какой степени та информация, ради которой он ко мне явился, обязывала его быть откровенным. Потом скорчил новую гримасу - уже третий вариант - и стал похож на невинного и простодушного кролика. Да, Корсо, несомненно, был профессионалом.
- Да так… От клиента моего клиента.
- Понятно.
Он выжидательно помолчал. Ведь приметы хитрости - не только предусмотрительность и расчетливость, но и осторожность. И мы оба отлично это знали.
- Разумеется, - добавил он, - я готов, если вам будет угодно, назвать имена.
Я заверил его, что нужды в том нет, и он сразу успокоился, потом поправил очки и спросил мое мнение о манускрипте. Я не спешил с ответом и принялся перелистывать страницы в обратном порядке - пока не дошел до первой. Название было выведено заглавными буквами, жирно: «Анжуйское вино».
Я прочел вслух первые строки:
Apres de nouvelles presque desesperees du roi, le bruit de sa convalescence commencait a se repandre dans le camp…
Я невольно улыбнулся. Корсо жестом показал, что хочет услышать мое суждение.
- Нет никаких сомнений, - сказал я. - Это рукопись Александра Дюма-отца. «Анжуйское вино», насколько могу припомнить, сорок какая-то глава «Трех мушкетеров».
- Сорок вторая, - подтвердил Корсо. - Сорок вторая глава.
- И это - оригинал? Подлинная рукопись Дюма?
- Ради этого я к вам и пришел - чтобы вы дали свое заключение.
Я пожал плечами, желая показать, что не готов взять на себя такую ответственность.
- А почему именно ко мне?
Это был глупый вопрос - из тех, что помогают потянуть время. Корсо, видно, подумал, будто я решил пококетничать. На лице его отразилось нетерпение.
- Вы ведь специалист, - буркнул он раздраженно. - Вы не только самый влиятельный в нашей стране литературный критик, вы все знаете о романе-фельетоне девятнадцатого века.
- Вы забыли о Стендале.
- Не забыл. Я читал ваш перевод «Пармской обители».
- Надо же! Вы мне льстите.
- Боюсь, что нет. Мне больше нравится перевод Консуэло Берхес.
Мы обменялись улыбками. Он мне решительно нравился, и я уже начинал привыкать к его манерам.
- А книги мои вам знакомы?
- Только некоторые. «Люпен», «Раффлз», «Рокамболь», «Холмс»… Или, скажем, работы о Валье-Инклане, Барохе и Гальдосе. Кроме того, «Дюма, или След гиганта». Потом - ваше исследование, посвященное «Графу Монте-Кристо»…
- И вы все это прочитали?
- Нет. Я, конечно, работаю с книгами, но не обязан их читать.
Он лгал. Или, по крайней мере, сгущал краски. Он принадлежал к породе людей основательных и добросовестных; прежде чем нанести визит, он разузнал обо мне все, что мог, полистал все мои работы, которые сумел добыть. Он был из числа тех запойных читателей, что с самого нежного детства алчно проглатывают любой печатный текст. Правда, я до сих пор считаю маловероятным, что хоть в какой-то период детство Корсо заслуживало названия «нежное».
- Понимаю, - сказал я, только чтобы не молчать.
Он наморщил лоб, соображая, не забыл ли чего, потом снял очки, подышал на стекла и протер их мятым платком, извлеченным из бездонных карманов плаща. Упомяну, кстати, что его не по размеру большой плащ, кроличьи зубы и миролюбивое выражение лица создавали обманчивое впечатление слабости и безволия. На самом деле Корсо был крепок и упрям, как кирпич. Черты лица у него были тонкими и резкими, словно оно состояло из острых углов, а глаза смотрели очень внимательно, хотя начинали лучиться простодушием, как только Корсо угадывал, что собеседника можно подсечь именно на простодушии. Порой он выглядел даже неуклюжим и вялым, особенно когда позволял себе расслабиться. Есть такие беспомощные и бесприютные на вид существа-знакомые угощают их куревом, официанты наливают им лишнюю рюмку, женщины горят желанием немедленно взять их под опеку. До окружающих слишком поздно доходит, что их одурачили. А лицемер уже во весь опор скачет прочь, добавив на рукоять своего кинжала новые победные зарубки.
- Вернемся к Дюма, - предложил Корсо, указывая на рукопись. - Человек, написавший про него пятьсот страниц, должен с ходу почувствовать знакомую ауру - такую способен источать только подлинник.
1 2 3 4 5 6 7 8