Воцарилась мертвая тишина. Чарли казалось, что она вторгается в чужие владения. Протиснувшись в дверцу, она уселась на жесткое и прямое сиденье. Из деревянной приборной доски выступали на металлических стержнях выпуклые черные головки, посреди которых были вмонтированы две круглые белые шкалы, а ближе к Чарли – спидометр. Из большого рулевого колеса с перекладинами-спицами, почти касавшегося ее правой руки, высовывалась наподобие антенны крохотная колонка-рычаг для переключения передач. Чарли потянула на себя дверцу, закрывшуюся с глухим стуком. Она почувствовала себя придавленной крышей, находившейся в нескольких дюймах над головой, и ветровым стеклом прямо перед носом.
Отодвигаясь дальше на сиденье, она всем своим существом ощущала напряженную тишину. Сквозь пыль на ветровом стекле виднелись очертания капота и насадка на радиаторе. Коснувшись головки на приборной доске, она сжала ее пальцами и повернула. Тугая головка не сдвинулась. Чарли повернула ее посильнее, и щетка «дворника» на ветровом стекле приподнялась на дюйм, разорвав несколько прядей паутины. В испуге Чарли отпустила головку, и щетка упала. По ветровому стеклу вверх побежал паук. Ощутив от его движения какое-то раздражение, Чарли виновато положила руку на колени.
Ее трясло. Сиденье заскрипело, затрещало, зазвенела пружина. И где-то внутри нее тоже будто распрямилась некая пружина.
Автомобиль был ей знаком. И не только по телевизионным сериалам. Она сидела в подобном автомобиле и раньше, путешествовала в нем. Чарли была уверена, что это была именно та марка автомобиля, в котором она занималась любовью во время ретрогипноза.
Она припомнила все: шершавость твидового пиджака мужчины, ветер, трепавший ее волосы, жесткую езду по неровной поверхности, натужные усилия мотора, стук выхлопной трубы, когда он переключал передачи, мятный привкус жевательной резинки во рту…
Чарли помнила и эротическое ощущение от пальца внутри нее… Как машина, скользя, останавливалась. И запах жженой резины, свежей кожи, громыхание выхлопной трубы, дребезжащие стуки двигателя, тряску капота, вибрацию, щекочущий ее лицо твидовый рукав. Она вспомнила, как его рот возник над ее ртом, как их губы слились в жадном поцелуе. И тот шарик жевательной резинки, который она вынула изо рта и засунула под крышку бардачка.
Послышался треск вроде выстрела из пистолета.
Чарли рывком села прямо. С нее каплями тек пот, под ложечкой возникло глубокое ощущение страха. Она потрясла головой, но ее волосы, слипшиеся от пота, едва шевелились. Пот ручейками сбегал вниз по шее, из-под мышек; она тряслась. Казалось, что автомобиль вокруг нее сжимался и воздуха становилось все меньше, как будто что-то отсасывало его.
Пошарив в поисках дверной ручки, она почувствовала в руке что-то маленькое и твердое. Спотыкаясь, выбралась наружу, оцарапав ногу о верхушку подоконника, но едва обратила на это внимание. Распрямившись, Чарли пристально посмотрела на маленький твердый предмет, поднесла его к окну, но было слишком темно, чтобы разглядеть.
Она поспешила выбраться из амбара наружу, под ослепительный блеск солнца. И сразу взглянула на предмет. Всего полдюйма в ширину, нечто темно-серое и изрытое впадинами, словно миниатюрный ссохшийся мозг. Крошечная полоска деревянного шпона прилепилась к нему с одной стороны.
Это был старый, засохший кусочек жевательной резинки.
Ее рука затряслась, заставив резинку заплясать, словно капельку слюны на раскаленной сковороде. Резинка выпала из руки. Чарли пыталась разглядеть ее на дорожке, потом опустилась на колени, просеивая гравий, шаря руками взад-вперед. Со стороны дома она услышала какой-то окрик, звук металлического удара, хруст шагов, смех. Она продолжала рыться в гравии, расширяя ямку, но резинка исчезла, поглощенная галькой, точно так же как море поглощает отпечатки ног на песке.
– Миссис Уитни? – окликнул чей-то голос. – Нам нужно узнать, куда вы хотите поставить упаковочные коробки!
– Иду! – крикнула она.
Сотни людей жуют резинку в автомобилях. Тысячи. Миллионы. И не было ничего особенного в том, что в каком-то автомобиле нашлась старая жевательная резинка.
Совсем ничего особенного.
9
Обедая на воздухе, в укромном внутреннем дворике позади дома, неспешно и с бутылкой шампанского в придачу, Том и Чарли смотрели, как за конский выгул опускается красный шар солнца, оставляя после себя сумерки и жару.
Дни становились заметно короче. Через несколько недель светлое время начнет стремительно уменьшаться, но сейчас, в этот благоуханный вечер, зима казалась бесконечно далекой. Медленно чернел, превращаясь в силуэт, каштан у дома; в металлически-сером небе появились звезды; порхали с места на место летучие мыши; летящие к Гатуику самолеты подмигивали сверху огнями.
Скрупулезно обсудив все грядущие проблемы, связанные с домом, Том и Чарли составили перечень дел, которые им надлежит сделать в первую очередь. А потом, в постели, занялись любовью. Но сегодня странным образом это больше походило на ритуал, чем на свободный акт страсти, напоминая Чарли любовь в ночь их свадьбы, после того как они с Томом прожили два года. Оба тогда были усталыми, вымотанными, но знали, что это необходимо исполнить. Осуществить.
И сегодня вечером во имя собственных тайных потребностей они сделали то же самое. Чарли хотелось, чтобы ее держали в объятиях, и хотелось самой держать его, держать что-то настоящее, чувствовать Тома, ощущать жизнь после таинственного открытия – сначала автомобиля в амбаре, а потом жевательной резинки. Ей хотелось ощущать реальность.
Ей очень хотелось знать, что в этот момент происходило с Томом; что проносилось в его сознании, когда он овладел ею так механически, так отстраненно; о чем думал; кого нафантазировал себе на ее месте?
Эти звуки донеслись потом, через открытое окно. Звуки ночи. Из царившего там, за стенами дома, мрака. И она ощутила во рту вкус той мятной жевательной резинки.
Бен неугомонно шлепал по комнате, ворча на визги, крики, на скорбное завывание лисиц.
Было два часа ночи. Чарли выскользнула из кровати и прошла по покатому деревянному полу к окну без занавесок. У поверхности озера от новой луны родилось легкое серебристое сияние. Где-то в темноте какая-то тварь испустила пронзительный крик ужаса, за которым быстро последовали другие, потом донесся последний вскрик, громче и продолжительнее остальных. В подлеске послышался шелест, и наступила тишина. Мать-природа и богиня Земля играли в свои карты, поддерживая движение в цепи времени. Жизнь и смерть. Новое и новое пополнение. Методичное возобновление цикла жизни и смерти.
Убийцы из телесериалов тоже были там, за окном. В этой чернильной тишине.
Из-за переезда Том взял отпуск на две недели, но утром хотел обязательно съездить в Лондон. Какая-то женщина вылила краскоочиститель на новый автомобиль своего мужа и ослепила его почтовых голубей. Каждый день Том приносил домой подобные истории о жестокости. Порой Чарли даже думала, что нет в мире преступлений более жестоких, чем те, которые творятся под завесой святости брака.
А вода тем временем неустанно скользила через осклизлую кирпичную кладку запруды, обрушиваясь вниз, в темную пену за перемычкой. Ее шум как бы отдавался эхом в этой нереальной тишине. Все казалось Чарли нереальным и страшным, ей хотелось вернуться домой.
И Чарли приходилось постоянно напоминать себе, что она и так дома.
– Черт подери, да что же у вас творится? Тут что, космическая станция?
Глаза мужчины из управления электроэнергии, явно страдающего базедовой болезнью, вылезли из орбит, его выпуклый лоб покрывали бисеринки пота. Он постучал по зубам шариковой ручкой.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Чарли.
Шаги из верхней комнаты отдавались по потолку. Где-то заскрипела дверь. Усталая Чарли с раздражением смотрела на мужчину, держащего блокнот с отпечатанными бланками так, чтобы ей были видны его пометки.
– Средний квартальный уровень за прошедший год равнялся здесь пятистам единицам. А в этом квартале уровень подскочил до семи тысяч.
– Это невозможно. Дом пустовал в течение года, а мы въехали сюда только вчера. – Она внимательно наблюдала, как вращается металлический диск. – А не испорчен ли счетчик?
– Нет, я проверил. Он работает превосходно. Видите, как медленно вращается? В данный момент вы не потребляете много электроэнергии.
– Но если там короткое замыкание, то не может ли…
– Вполне может. Видно, где-то утечка. Вам бы следовало вызвать электрика и разобраться. Иначе это слишком дорого вам обойдется.
– Мы заново делаем проводку. Электрики собирались начать сегодня.
Чарли не была уверена, что мужчина расслышал ее. Нахмурившись, он снова проверял счетчик.
Из всех отверстий плиты шел дым, Чарли подкашливала и терла глаза. На сосновом кухонном столе, рядом с автоответчиком, стоял новый красный телефон, с провода свешивался изящный зеленый медальончик с надписью «Одобрено компанией „Телеком“». Такого же цвета будет и газовая плита, когда они скопят на нее деньги. А пока суд да дело, надежды Чарли заменить имеющуюся плиту, работающую на твердом топливе, значились подпунктом 43 (или, может, 53?) в перечне дел, который они с Томом составили прошлой ночью. В начале перечня шло «центральное отопление», а в конце, под номером 147, – «комната для бильярда в амбаре». За следующий год, если они не обнаружат катастрофических неполадок в доме и если Чарли снова начнет работать полную неделю, им удастся добраться до пункта 21-го – «оконные рамы». Следующим пунктом значились «двойные стекла». Со временем все труды окупятся. Это было хорошим капиталовложением, как правильно говорил мистер Бадли, агент по продаже недвижимости.
Телефонист просунул голову в дверь кухни.
– Ставить на то же место, где был старый, в холле?
– Да, и с длинным проводом, – ответила Чарли, почесывая на плече что-то вроде комариного укуса.
– А телефон без провода в спальню, да?
К его талии было прикреплено какое-то приспособление с большим телефонным диском. Чарли кивнула и закашлялась. Телефонист посмотрел на кухонную плиту:
– Ей нужно много воздуха. Оставляйте дверцу открытой, пока не разгорится огонь. У моей мамы такая же.
– Держать открытой? Спасибо, попробую. Я сейчас приготовлю чай, или, может, вы предпочитаете кофе?
– Чай, только послабее и без сахара, мадам.
Чарли открыла дверцу духовки и отошла подальше от потянувшейся изнутри струйки дыма. Потом взяла чайник и подставила под кран. Ржавая бурая вода выплеснулась в грязную раковину, часть брызг полетела на тенниску Чарли. Кран зашипел, издал короткий всасывающий шумок и умолк.
Черт возьми! Только теперь она сообразила, что приходивший водопроводчик как раз и спрашивал ее насчет запорного крана. Чарли отмахнулась от дыма. Из-за него и лившегося сквозь окна солнца в кухне стояла изнуряющая жара. Надо повесить сюда жалюзи, и Чарли мысленно добавила к списку пункт 148-й.
На полу вокруг открытого ящика с пометкой «кухня» валялись скомканные газеты; на столе росла груда посуды. В плите потрескивал огонь. Чарли всмотрелась в стеклянный шар с золотой рыбкой.
– Как дела, Гораций? – грустно спросила она.
Пришлепал Бен и тоскливо уставился на нее.
– Хочешь погулять, малыш? – Она погладила его мягкую кремовую шерсть, и пес лизнул ей руку. – Ты сегодня утром здорово налаялся, да? Строители, электрик, телефонист и водопроводчик.
Она наполнила чайник из мельничного лотка, выглядевшего достаточно чистым, и дважды прокипятила воду. Дым из плиты убывал, а огонь, казалось, набирал силу. Пока настаивался чай, Чарли восхищалась цветами, присланными Лаурой, тремя открытками от разных друзей и сообщением на телефонном автоответчике от Майкла Ома, одного из партнеров Тома, вернувшегося сегодня утром.
Не было никаких вестей от овдовевшего отца Тома, лондонского таксиста, которому отчаянно хотелось, чтобы единственный сын добился в чем-нибудь успеха, получил профессию, словом, не походил на него самого. Правда, когда Том добивался успеха, отец обижался, как обижался по поводу всего, чего не понимал. Всю свою жизнь он прожил в Хэкни, в домике, стоявшем за две улицы от того места, где он родился. Когда Том сообщил, что они с Чарли переезжают за город, отец решил, что сын и невестка рехнулись.
Бен бежал впереди по подъездной дорожке. Из грузовика с длинным кузовом строители выгружали материалы. Сбоку от дома стояла алюминиевая лестница. По гравию в тень между домом и амбаром вприпрыжку бежала белка. Чарли слышала мычание коров, гудение трактора, непрерывный рев воды и неистовый стук молотков на втором этаже.
В конце подъездной дорожки Чарли почувствовала прохладную водяную пыль. Запруда вспенивала воду, но пруд был ровным, как натянутая кожа барабана. Около берега резвились в воде дикие утки, и где-то поблизости долбил дерево дятел.
Чарли пересекла железный пешеходный мостик, с опаской глядя вниз, на круглую кирпичную запруду-перемычку, напоминавшую шахту в рудниках. Остатки изгороди среди кустов ежевики на другой стороне моста следовало починить, иначе кто-то может споткнуться и полететь вниз. Сойдя с мостика, она подождала, пока благополучно перебежит и Бен.
Сухая, утоптанная тропа изгибалась вверх и влево, пробираясь через лесок повыше пруда. Подлесок становился гуще, деревья стройнее – в основном граб. Многие деревья, вырванные с корнем, – наверное, в зимние бури или ураганом 1987 года, – лежали там, где упали, привалившись к другим деревьям или скрывшись под побегами ежевики и зарослями подлеска.
Следы кошмара, мучившего ее ночью, еще оставались в сознании: какая-то лошадь вставала на дыбы и разевала с фырчаньем рот, обнажая клыки с прилипшим к ним куском жевательной резинки размером с теннисный мячик. Лошадь дышала на Чарли горячим мятным дыханием, а потом весело заржала. Очнувшись, Чарли снова ощутила мятный привкус во рту.
Жевательная резинка. В том автомобиле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38