Слизнячка прибыла еще через пять секунд и шлепнулась рядышком. Меня тем временем прощупывали и осматривали механические экзаменаторы. Когда появится человеческая бригада гримеров, все уже будет подготовлено.
Пластиковая упаковка не была герметичной. Я могла дышать сквозь нее, но пытаться говорить-- напрасный труд. Поэтому я просто лежала там и кипела от злости. Мне удалось повернуть голову ровно настолько, чтобы взглянуть на слизнячку. Сходство потрясающее-- моя безмозглая сестра-двойняшка. Конечно же, левая нога у нее настоящая, не то что у меня. Интересно, как БК справится с этой проблемой?
А запросто!
С верхнего конвейера шмякнулась искусственная нога и осталась лежать рядом со спящей слизнячкой. Надо полагать, человеческая команда сама догадается, что к чему, когда наконец появится... в чем я уже начала сомневаться.
Но они появились, и я поневоле поняла, почему козлы всегда такие нервные после гримировки.
Их было пятеро. Одного я немного знала, правда не очень близко. Он взглянул сквозь меня.
Они ощупали меня и перевернули. Посмотрели на экран компьютера, в темпе посовещались и, видимо, решили спихнуть проблему искусственной ноги на кого-нибудь другого. Все, что им полагалось сделать, это загримировать слизнячку под меня до такой степени, чтобы одурачить следователей ФБР из 1955 года. Я была для них обыкновенным куском мяса в упаковке, чем-то вроде мороженого бифштекса из супермаркета.
Бригада работала чертовски слаженно. Никто не путался друг у друга под ногами, все необходимое было у них под рукой. То есть буквально. Они протягивали руку не глядя и брали, что нужно.
И они действительно быстро работали. Один отхватил у слизнячки ногу и отшвырнул ее пинком в сторону, как только она стукнулась об пол. Другой тем временем выдрал у спящей все зубы и вживил новую челюсть, точную копию моей. Они пристегнули искусственную ногу, порезали слизнячке тело в тех местах, где на моем кожкостюме виднелись шрамы. Потом содрали кожу с ее лица, покопались во внутренностях, подогнали там что-то, натянули кожу по новой и пустили в ход мощные регенераторы. Зажило без единого шрама.
Но мои шрамы они должны были на ней оставить, а сделать это можно только одним способом-- применить время-прессовочное поле. Гримеры воткнули в слизнячку трубки от питательных резервуаров, прикрепили ей к мочеточникам и заднему проходу отводные шланги и отскочили в сторону.
Слизнячку окружило голубое сияние Ворот. Она бурно задышала, грудь заходила ходуном. Я видела, как растут у нее ногти и волосы. Питательный раствор она поглощала с такой скоростью, что его приходилось подкачивать, и одновременно испускала тугую пульсирующую струю мочи, с шипением ударявшую в резервуар на полу. За десять секунд она прожила шесть месяцев. Порезы благополучно зарубцевались.
Затем они натянули на нее мои джинсы, вставили ей в рот воронку и уже совсем было собрались вогнать ей в желудок полупереваренный обед, как вдруг одна из гримерш поглядела мне прямо в лицо.
Я хочу сказать-- она впервые посмотрела на меня, сквозь меня они уже достаточно насмотрелись.
Глаза у нее полезли на лоб.
Когда до ее коллег наконец дошло, для кого они готовили дубликат, бригада дружно помогла мне вылезти из-под пластика.
Дальнейшее я помню довольно смутно.
Помню, как смотрела на сонное лицо, точь-в-точь похожее на мое. Потом меня от нее оттащили. В руке я сжимала толстый алюминиевый прут, а на кожкостюме появилась прореха-- от большого пальца до указательного. Как выяснилось, я отломала прут от механического экзаменатора.
И я точно помню, что превратила слизнячку в кровавое месиво.
Мне очень жаль. Правда, жаль. На ней были мои джинсы, и мне так и не удалось вывести с них бурые пятна.
Начальник бригады гримеров проводил меня до самой двери.
Он извинялся, не переставая, а я его упорно игнорировала. Если на то пошло, я была виновата не меньше, а то и больше него, но мне не хотелось этого признавать. Как и подключение к ревитализатору, я считаю чувство вины слишком опасным пороком, который способен завладеть тобой без остатка, стоит лишь дать ему волю. В глубине души я нещадно ругала себя за непростительную даже для новичка оплошность-- надо же до такого докатиться, забыть пищалку в дежурной комнате! Но внешне, надеюсь, я деловито шла вперед, отметая извинения, которыми устилал мой путь гример.
Я потеряла там целых пять минут. И уже никогда не узнаю, стала ли эта задержка для Пинки роковой.
Еще пятнадцать секунд я задержалась на выходе. Вся козлосортировочная операция организована таким образом, чтобы воспрепятствовать желающим выйти за дверь. Но парочки спокойных и абсолютно искренних смертельных угроз мне хватило. Я вбежала в центр управления, велела Лоренсу послать всех, кого только можно, на поиски парализатора Пинки в тот город, откуда вылетел самолет-- то есть в Хьюстон, как я наконец выяснила,-- заставила его еще раз выдвинуть мост и... шагнула в Ворота.
Перехватчицы обшарили все закоулки, не очень-то при этом церемонясь. Проход был по колено завален вспоротыми подушками от сидений. Ковер содран. Содержимое кухни разбросано по всему самолету, от носа до хвоста. Под ногами хрустели бутылочки из-под спиртного.
И, как назло, начали прибывать загримированные слизняки.
Так много времени мы потратили впустую, что рассаживать их нам пришлось в дикой спешке. Некоторых мы усадили в кресла и пристегнули ремнями, а других просто раскидали. Портапаки у нас работали на полную мощность, так что сил было навалом. Вместо обогащенной адреналином и витаминами крови-- обычной утренней смеси-- нам качали сумасшедший коктейль из гипердреналина, метадрина, истерической эссенции, тринитротолуола и лошадиной дозы героина. Мы подхватывали слизнячные полутрупы и расшвыривали их, словно погремушки с сухими бобами. Я могла бы разодрать стальной лист одним взмахом бровей.
Три четверти слизняков успели пройти через процесс, в котором я недавно принимала самое непосредственное участие. Их было не отличить от недавних пассажиров. А последнюю четверть, чтобы сэкономить время, прислали заранее изувеченными-- в основном дико обгорелыми. Некоторые еще дымились.
Принято считать, что у поджаренной человеческой плоти тошнотворный запах. Ничего подобного. Пахнет довольно приятно.
Большинство слизняков еще дышали. В среднем они проводили по тридцать лет в резервуарах, где жизнь в них поддерживали машины, а механические упражнения сохраняли мышечный тонус. Теоретически у них не хватает мозгов даже на то, чтобы дышать самостоятельно, но на самом деле они настолько тупы, что не способны остановиться. Некоторые из них все еще будут дышать, когда самолет ударится о землю.
Мы быстренько разбросали их по местам, и у нас осталось еще три минуты и сорок секунд. Я послала в будущее курьера выяснить, не нашли ли парализатор в Хьюстоне. Все прочие продолжали обыскивать лайнер. Посланная вернулась, как и следовало ожидать, с неутешительными известиями, и у нас осталось всего две минуты и двадцать секунд.
Пинки успокоилась, если можно так выразиться. Она больше не плакала. Мне кажется, ее парализовало от страха. Я нашла Лили Рангун, командира группы, и отвела ее в сторонку.
--Я плохо знаю Пинки,-- сказала я.-- Как у нее по части твонки?
--Ничего. Она чиста.-- Лили избегала моего взгляда.
Это редкость. Мы с Лили говорили о таких штучках, как искусственные ноги, почки, глаза-- словом, любые медицинские имплантаты, каких в 1955 году еще не существовало. Пинки была здоровой девушкой. Уже поэтому она будет для нас большой потерей.
И в то же время отсутствие медицинских анахронизмов облегчало задачу Лили. Ведь иначе ей пришлось бы вырезать имплантаты, чтобы забрать их с собой.
--Тридцать секунд!-- крикнул кто-то из команды.
--Есть еще запасная минута,-- сказала я.-- Но нам придется отваливать по звонку. Забери у нее кожкостюм и...
--Закрой свою поганую пасть! Я сама знаю, что делать. Убирайся из моего самолета!
Так со мной не разговаривают. Никто. Я посмотрела ей прямо в глаза. Если бы можно было заморозить взглядом, я превратилась бы в одноногое мороженое на палочке.
--Ладно,-- сказала я.-- До встречи через пятьдесят тысяч лет.
Я поспешила вперед, где столпилась вся команда, старательно державшаяся подальше от Ворот. Никто не хотел уходить. Я тоже не хотела. Куда проще отдать приказ, чем самой его выполнить.
Я оглянулась и увидела, как Пинки протягивает Лили что-то вроде бесформенной тряпки. То есть я догадалась, что это Пинки, больше там некому было быть, но я ее не узнала. Бесформенная тряпка была ее кожкостюмом. Не стало больше сексуальной стюардессы; без маскировки Пинки превратилась в испуганную голенькую девочку.
Лили махнула ей рукой и, не получив ответа, помчалась ко мне.
--А ну пошли в Ворота, не то пинками сейчас загоню!-- сказала я команде.
Они пошли. Я обернулась к Лили.
--Сколько ей было?-- спросила я.
--Пинки? Ей было двадцать.
Закон не мною писан. Не думайте, что я пытаюсь таким образом оправдаться. Это хороший закон. Если бы у нас его не было, я сама бы его придумала.
Нельзя оставлять в прошлом "железки". Наказание за легкомыслие-смерть. Ты возвращаешь то, что оставил, или не возвращаешься сам.
У нас не всегда есть возможность поступить так, как мы поступили с Пинки. Это, кстати, лучший вариант. Мы смогли им воспользоваться потому, что самолет разобьется в лепешку и весь обгорит, так что любой следователь будет доволен, если удастся найти хоть половину останков в каком бы то ни было виде. Если они сумеют идентифицировать хотя бы десять трупов, это уже будет чудом. Вряд ли кто-то заметит одну лишнюю девушку.
И тем не менее Лили, покидая самолет, успела-таки напоследок схватить слизнячку ростом с Пинки пихнуть обратно в будущее. Равновесие превыше всего.
А худший вариант? Если бы нам пришлось-- по временным причинам-- взять Пинки с собой, Лили поставила бы ее к стенке и расстреляла. А потом, возможно, застрелилась бы сама. Помнится, один командир группы именно так и сделал.
Никто и не говорит, что это простая обязанность.
На сей раз я приземлилась куда положено. Пищалки при мне по-прежнему не было, но в центре управления об этом знали, как знали и о том, что до закрытия Ворот никто, кроме перехватчиков, из них не появится.
Мы все очутились в оздоровительном центре. Врачи столпились вокруг нас, как машины скорой помощи вокруг потерпевшего крушения самолета. Мы знаками показали, что все о'кей, кроме одной девушки, попросившей носилки.
По традиции мы ложимся и отдыхаем пять-десять минут. При переходе через Ворота портапаки автоматически переключаются на нормальный режим, так что истерические силы нас быстро покидали. А взамен искусственной бодрости наваливалась усталость, физическая и моральная.
Но мне на сей раз полежать не пришлось.
--Премиальное время,-- сказала я, схватив оружие Лили и направляясь к дверям центра управления.-- Один час на полную катушку. Врубайте их, девочки!
--До встречи в реанимации, Луиза!-- крикнула одна из них, крутя завод наручного портапака.
--Передай моей дорогой мамуле, что я умерла с улыбкой!-завопила другая.
Я вбежала в центр управления и остановилась напротив Лоренса. Он проверял контрольный список, готовясь отключить энергию Ворот.
--У меня человек на борту,-- сказала я.-- Я хочу, чтобы ты держал Ворота в фокусе, пока самолет не ударится о землю.
--Исключено, Луиза.
--У меня человек на борту, Ларри. Если она найдет оружие, у нее будет шанс вернуться.
--Да ты понимаешь, с каким трудом мы держим Ворота настроенными на самолет, когда он летит ровно и прямо? А если он начнет вихлять из стороны в сторону, да при том еще снижаться, задача усложнится в геометрической прогрессии! Это невозможно!
У парализатора есть три уровня активности. Первый вас усыпляет. Второй обезболивает. На глазах у Ларри я поставила парализатор Лили на третью отметку. И приставила дуло ему к виску.
--У меня человек на борту, Ларри, я тебе третий раз повторяю.
Он исхитрился дважды настроить Ворота на падающий самолет, первый раз на две секунды, второй-- почти на пять. Пинки не вернулась.
Какого черта! Я должна была попытаться.
Я села на пол рядом с пультом Ларри, глядя, как он командует отключением энергии. Спросила, нет ли у него сигарет. Он бросил мне зеленую пачку "Лаки Страйк". Я закурила три штуки.
Когда он закончил, я взяла парализатор за ствол и протянула ему.
--Это мне?-- спросил он, взвешивая оружие на ладони.
--Делай с ним что хочешь.
Он прицелился прямо мне в лоб. Я сделала очередную затяжку. Он убрал стволом с моего лба прядь волос, упавшую на глаза, и сунул оружие мне в руку.
--Тебе сейчас наплевать,-- сказал он.
--Что правда, то правда.
--Так неинтересно.-- Он скрестил руки на груди и откинулся в кресле. Ну, не совсем откинулся. Ларри не сидел в кресле, он был более или менее вмонтирован в него.
В глазах у него вспыхнули искорки.
--Я подожду, пока ты снова почувствуешь вкус к жизни. Как только ты улыбнешься, тут я тебя и пристрелю.
Хитрый, ублюдок. Я улыбнулась, но он не потребовал назад оружие.
--Прости меня, Ларри. Я виновата.
Он взглянул на меня. Мы были когда-то любовниками, пока он не превратился в развалину, не способную передвигаться самостоятельно. Он знал, как я отношусь к чувству вины.
--О'кей. Я тоже виноват. Во время перехвата все мы немного на взводе.
--И тем не менее.
--Забыто?
--До следующего раза,-- сказала я.
--Естественно.
Я посмотрела на него и вдруг почувствовала острый укол жалости при мысли о том, каким он был прежде. Да нет, если уж быть предельно откровенной,-- при мысли о том, во что я превращусь в один прекрасный день. И день этот не за горами.
Ларри предпочел открыто признать свое гномство. Большинство гномов за другими пультами выглядели совсем как люди, если не считать толстых пучков кабелей, бежавших за их спинами. Кабели проходили внутрь кресел и шли вниз, в подвал, к сотням огромных машин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26