Беатриса была одета в какое-то чудное зеленое платье, на шее у нее висели разноцветные бусы. Рядом Френк, выглядевший довольно нелепо в своей матросской тельняшке. Единственных среди них – Максим, высокий и стройный в своем вечернем костюме – выглядел нормально.
– Не знаю, что она там делает: она одевается уже больше часа. Боюсь, что мы не успеем и оглянуться, как съедутся гости к обеду, – сказал Максим.
Оркестр был уже на галерее, скрипач настраивал свою скрипку. Я еще раз взглянула на портрет Каролины и убедилась, что туалет, вплоть до шляпы с широкими полями, которую я держала в руке, скопирован абсолютно точно.
Я сделала знак рукой скрипачу, и он замолк.
– Дайте, пожалуйста, барабанный бой, а после объявите о прибытии мисс Каролины де Винтер.
Раздалась барабанная дробь, и вся группа стоящих в холле людей подняла головы в изумлении.
– Мисс Каролина де Винтер, – объявил барабанщик, и я выступила вперед, придерживая юбку обеими руками. Я стояла наверху, в точности так, как девушка на портрете, а потом медленно двинулась по лестнице, держась рукой за перила.
Я ожидала, что раздастся гром аплодисментов и хохот. Но меня встретили гробовым молчанием. Только Беатриса слегка вскрикнула и тут же закрыла рот рукой.
– Добрый вечер, мистер де Винтер, – сказал я.
Максим не шевельнулся и во все глаза смотрел на меня, бледный, как смерть.
Френк хотел подойти к нему, но Максим нетерпеливо отстранил его?
…Они не поняли меня. Случилось какое-то недоразумение. Почему Максим смотрел на меня так? Почему они все выглядели, как манекены или как люди в трансе?
Максим сделал шаг вперед и сказал:
– Что вы, собственно, говоря, изобразили? Для чего вы это сделали?
Его глаза горели злобой, а лицо по-прежнему оставалось бледным как луна.
– Я скопировала портрет, висящий у нас в галерее, – дрожащим голосом ответила я, загипнотизированная его злым взглядом и резким голосом.
Воцарилось всеобщее молчание.
– В чем дело? Что я такое сделала? – бормотала я испуганно.
– Идите и переоденьтесь. Неважно, что именно вы наденете. Любое платье подойдет. И поскорее, пока еще нет гостей, – ледяным голосом приказал Максим. На лице, безжизненном, как маска, горели только глаза. Я оцепенела.
– Чего вы ждете, разве вы не слышали, что я сказал?
Я повернулась и бросилась бежать как слепая, наступая на край юбки, спотыкаясь. Я не могла понять, что случилось. Слезы выступили у меня на глазах.
Дверь, ведущая в западное крыло, открылась: там стояла миссис Денверс. У нее было лицо торжествующего Мефистофеля. Она стояла и злорадно улыбалась мне.

17

Кларисса ждала меня в спальне, бледная и расстроенная. Увидев меня, она разразилась слезами. Не промолвив ни слова, я начала расстегивать крючки на платье. В нетерпении я никак не могла расстегнуть застежку и рвала тонкую ткань.
– Отстегните крючок на спине и второй, немного пониже.
– А что же вы теперь наденете, мадам?
– Не знаю, не знаю. – Я, наконец, освободилась от белого платья. – Я хотела бы побыть одна. Идите, Кларисса, и не обижайтесь. Прошу вас никому не рассказывать, что произошло. Хорошо, Кларисса?
– Ну конечно, я буду молчать, – и она залилась слезами.
Раздался стук в дверь, и в комнату вошла Беатриса. Странная фигура в каком-то диком платье со звенящими браслетами на руках.
Я почувствовала вдруг страшную усталость, села на кровать и стащила парик с головы.
– Вы очень бледны. Вам нехорошо? Подождите, я дам вам стакан воды.
Она принесла мне воды из ванной комнаты, и я из вежливости выпила немного.
– Конечно, я сразу поняла, что это просто недоразумение, ошибка! Откуда и каким образом вы могли бы узнать?
– Ваш туалет, платье, которое вы скопировали с портрета мисс Каролины. Точно такое платье было на Ребекке, когда она давала свой последний бал-маскарад. Когда вы стояли на верхней площадке лестницы, то и я в какой-то момент вообразила… Бедная моя девочка, какая неудача! Вы ведь не могли об этом знать.
– Мне следовало знать об этом, следовало!.. – повторяла я бессмысленно.
– Чепуха! Вы никак не могли этого знать. Но для нас всех это было так неожиданно, это было шоком… Никто этого не ожидал. И Максим тоже.
– Максим?
– Он думает, что вы это сделали сознательно. У вас было какое-то дурацкое пари, и вы сказали ему, что поразите его до глубины души. Я ему уже сказала, что вы никак не могли знать того, что знали мы.
– Это моя вина. Я должна была знать, – твердила я.
– О нет, не огорчайтесь. А теперь давайте одеваться. Прибыли уже гости. Я поручила Френку и Жилю объяснить, что вам доставили испорченное платье, и что вы очень огорчены.
Она подошла к гардеробу и вынула мое голубое платье.
– Вот это, например, очень красиво. Почему бы вам не надеть его? Одевайтесь скорее и войдем вниз. Никто ничего не узнает.
– О нет, я не пойду вниз.
– Вы должны, дорогая. Невозможно, чтобы вы не вышли к гостям.
– Нет, Беатриса, я не пойду. В конце концов, меня никто не знает, и мое отсутствие останется незамеченным.
– Но, моя дорогая, и Френк, и Жиль все прекрасно поняли, и Максим, когда оправится от шока, тоже все поймет. Возьмите себя в руки, дорогая, сделайте над собой усилие, – увещевала она, поглаживая меня по руке. – Вы должны спуститься вниз – ради Максима.
Снова раздался стук в дверь. Боже, кто это еще ломится сюда?
За дверью стоял Жиль.
– Максим прислал меня узнать, что случилось с вами обеими?
– Она говорит, что не выйдет к гостям.
– Что же нам теперь делать? Что я скажу Максиму? – спросил Жиль.
– Скажи, что она чувствует себя неважно и спуститься вниз немного позднее. Пусть они не ждут и садятся обедать. Я присоединюсь к вам через минуту.
– Не могу ли я быть чем-нибудь полезен?
– Нет, – сказала Беатриса, – иди вниз, я иду следом за тобой.
– Не хотите ли выпить немного бренди? – спросила Беатриса. – Конечно, оно только ненадолго повышает настроение, но иногда именно это и нужно.
– Нет, спасибо, мне ничего не нужно.
– Ну хорошо. Тогда я иду вниз. Вы уверены, что не нуждаетесь во мне?
– Нет, благодарю вас, Беатриса.
– Боже, какой у меня дикий вид в этом костюме с чадрой! – сказала она, быстро взглянув на себя в зеркало. – Но ничего не поделаешь, – и она ушла.
Она совершенно не поняла меня. Она принадлежала к другой породе людей – получивших настоящее воспитание и имеющих выдержку. Будь на моем месте Беатриса, она спокойно надела бы другое платье и спустилась бы вниз, как ни в чем ни бывало.
А я не могла: видела перед собой глаза Максима, горевшие на мертвенно бледном лице, вспомнила, как окаменела вся группа глядевших на меня снизу людей.
Я поднялась с кровати и подошла к окну. Садовники уже начали зажигать лампочки в саду и на террасе.
Мне казалось, что я слышу пересуды в публике: «В чем дело?» – «Хозяйка дома, говорят, так и не появилась». – «Говорят, что ей испортили платье». – «Это неслыханно!» – «Как неудобно для мистера де Винтера!»
А в другой группе говорят, что дело вовсе не в туалете. – «Просто они ужасно поссорились, и она отказалась выйти к гостям». – «Кстати, и у него мрачный вид». – «Говорят, что этот брак очень неудачен, и он уже понял, что сделал большую ошибку, женившись на ней». – «Она вообще полное ничтожество. Он подобрал ее где-то на Юге Франции, где она служила чем-то вроде компаньонки».
Я вернулась к своей кровати, подняла с пола и убрала в коробку белое платье и серебристый парик. Затем извлекла из ящика маленький дорожный утюжок. Медленно и методично, как обычно делала это для миссис ван Хоппер, начала разглаживать свое голубое платье.
Затем вымыла лицо и руки и надела платье. Достала подходящие к нему туфли. Открыла дверь своей комнаты и вышла в коридор. Везде было тихо и пусто. Приглушенный шум слышался только из столовой, где еще обедали.
Музыкантов тоже не было на месте. Очевидно, и они в это время обедали.
С места, где я находилась, был виден портрет Каролины де Винтер, и я вдруг вспомнила рассказ жены епископа, когда я была у нее с визитом: Ребекка стояла вся в белом и лишь ее тонкое красивое лицо было в рамке густых черных волос.
Обед, видимо, закончился. Роберт стоял в дверях, а гости понемногу спускались в холл. Я тихо спустилась по лестнице и встала рядом с Максимом.
Не помню отдельных деталей этого вечера. Помню лишь, что бесконечно обменивалась рукопожатиями с запоздавшими гостями, в то время как по залу в вихре вальса кружились пары. Казалось, что все связаны одной веревочкой, которая заставляет их непрерывно кружиться. У всех на губах была одинаковая застывшая улыбка.
Запомнила какую-то даму, в оранжевом, цвета семги, платье, которая все время приветственно кивала и улыбалась мне. Позднее я видела ее за ужином, когда она жадно набросилась на блюдо с семгой и на омара с майонезом.
Леди Кроуан в кричаще-красном платье изображала не то Марию-Антуанетту, не то Нелл Гвин. Она говорила еще громче, чем обычно, и все о том же: «За этот великолепный праздник вы должны благодарить меня, а вовсе не де Винтера».
Роберт был совершенно растерян, и лишь я, еще более несчастная, чем он, сочувствовала ему, когда Фритс бросал на него уничтожающие взоры. Помню, как Жиль увлек меня танцевать и шепотом уверял меня: «Какое красивое на вас платье и какими идиотами выглядят все прочие рядом с вами».
Френк принес мне тарелку с ветчиной и другую, с цыпленком, но я не могла есть. Тогда он принес шампанского, и я выпила глоток, чтобы доставить ему удовольствие.
Он выглядел старше, чем обычно, и я впервые заметила на его лице морщины. Он был все время среди гостей, следя за тем, чтобы им было хорошо и удобно, чтобы всем подавали еду и вино.
Бедный Френк, я никогда не спрашивала и так и не узнала, чего стоило ему устроить этот последний бал в Мандерли.
Я стояла на своем месте, как манекен, и фигура Максима рядом со мной выглядела столь же окаменевшей. Лицо как маска, улыбка была совсем иной, чем обычно. Глаза были тоже чужие. Это был не тот человек, которого я знала и любила. Холодные и невыразительные глаза смотрели сквозь меня, видя какое-то свое горе, свою боль и муку…
Он ни разу не обратился ко мне, ни разу не прикоснулся. Мы стояли рядом как хозяин и хозяйка, но мы вовсе не были вместе. Он был очень внимателен к гостям: одному улыбался, другому бросал приветствие, третьего трогал за плечо, но все это автоматически как машина, а не как живой человек.
– Я слышал, что вашей жене не доставили вовремя костюм, – сказал ему кто-то. – Возмутительно, я бы привлек их к ответственности за это.
– Да, это была большая неудача.
– А вам, – обратился он ко мне, – следует назвать себя незабудкой. Цвет вашего платья дает для этого полное основание.
Затем снова появился Френк и предложил мне лимонад.
– Нет, Френк, благодарю вас, у меня нет жажды.
– Пойдемте, посидим немного, вы отдохнете на террасе.
– Нет, не хочу, для меня лучше постоять.
– Может быть, принести вам сэндвич или персик?
– Спасибо, нет.
Вальсы «Судьба», «Голубой Дунай», «Веселая вдова», раз-два-три, раз-два-три, кругом и кругом. Леди в оранжевом, другая – в зеленом, Беатриса, откинувшая, наконец, свою чадру. Женщина в костюме из черного бархата времен Тюдоров подошла ко мне и спросила:
– Когда вы приедете навестить нас?
– В ближайшие дни непременно.
– О, какой великолепный праздник! Мы все очень благодарны вам за него. Я слышала, что вам прислали испорченное платье? Как это неприятно! Все эти мастера одинаковы, совершенно безответственны. Но вы выглядите великолепно в вашем голубом платье. К тому же вы не страдаете от жары, как я, в этом глупом бархате. Так не забудьте же, вы должны приехать к нам к обеду.
И лишь много времени спустя, в какую-то бессонную ночь я вспомнила, что это была жена епископа, которая так любила пешие прогулки.
Беатриса шепнула мне на ухо:
– Почему вы не сядете? Вы бледны, как смерть!
– О нет, я в полном порядке.
Жиль потащил меня на террасу поглядеть на фейерверк.
– О, как прелестно – эта взлетит выше всех!
Оранжевая леди восторгалась больше всех: «О, какая красота! Взгляните на эти разноцветные звезды!»
Даже отшельники, игравшие в бридж в библиотеке, не выдержали и вышли на воздух. В этом волшебном освещении дом выглядел как настоящий заколдованный замок. Все окна были освещены, и на серых стенах отражались разноцветные огни фейерверка.
Когда взлетела последняя ракета, мы заметили, что небо начало светлеть, и уже наступало утро.
Я услышала шум мотора и подумала: слава богу, они начинают разъезжаться. Френк подал знак оркестру, и музыка заиграла старинную народную песню «Добрые старые времена».
После этого барабанщик забарабанил неизбежную прелюдию к гимну «Боже, храни короля». Все замолчали и вытянулись в струнку. Веселье сразу оборвалось. Гости начали прощаться. Максим оказался на другом конце зала, далеко от меня. Я без конца обменивалась одинаковыми стандартными фразами со всеми этими малознакомыми людьми. Беатриса тоже была окружена прощающимися гостями. Френк ушел к подъезду и распоряжался там машинами.
Зал понемногу пустел и уже приобретал неряшливый вид неубранного помещения.
Максим вышел вслед за Френком, чтобы помочь разъезду.
Ко мне подошла Беатриса, стаскивая на ходу свои браслеты:
– Я больше ни одной минуты не могу носить эти побрякушки. И вообще, я смертельно устала. Кажется, не пропустила ни одного танца. Но все сошло просто великолепно.
– Вы думаете? – спросила я.
– Конечно, но вам следует сейчас же пойти и лечь в постель. Вы ведь простояли на ногах весь вечер, не так ли? Хочу выпить чашку кофе и что-нибудь перекусить, – сказала Беатриса, – а вы как?
– Нет, Беатриса, я ничего не хочу.
– Вы выглядели прелестно в вашем голубом – это общее мнение. Так что вам вовсе незачем вспоминать о неудаче с белым платьем. Завтра вам следует полежать в постели подольше и не вставать к завтраку. Я скажу Максиму, что вы ушли к себе, хорошо?
– Да, пожалуйста.
– Ну, моя дорогая, желаю вам хорошо выспаться, – и она поцеловала меня на прощанье.
Оркестранты ушли с галереи и, вероятно, тоже приступили к ужину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29