И Питер тоже. Мне только пришлось дожидаться семнадцати лет, чтобы получить лицензию. — Она доела яичницу и положила две чайные ложки сахара в кофе. — Я так проголодалась. Даже смешно.— После ленча прошло много времени.— Очень много времени... — Она вдруг посмотрела прямо мне в лицо, хотя до сих пор старательно избегала моего взгляда, и с ошеломляющей невинностью сказала: — Я так счастлива, что вы живы.Я вздрогнул и постарался засмеяться.— Я так счастлив, что жив Дэйв Теллер.— Счастье, что вы оба живы, — проговорила Линни. — Это была самая страшная минута в моей жизни, когда вы не вынырнули.Ребенок, которого еще не коснулась трагедия. Какая жалость, что мир так жесток! Когда-нибудь он возьмет ее за горло и вывернет наизнанку. Этого еще никто не смог избежать, и то, что до семнадцати лет это ее не коснулось, было просто везением.Мы допили кофе, и Линни настояла, что сама помоет посуду. Но когда она повесила чайное полотенце, я заметил, что предупреждения матери снова сковали ее. Линни стояла посреди гостиной и, случайно взглянув на меня, быстро отвела глаза. От неловкости она разнервничалась, и все ее движения будто звенели, как натянутая струна.— Почему вы не повесите какие-нибудь картины? — спросила она.— Там есть кое-что. — Я показал на сундук в углу. — Но они мне не очень нравятся. Вернее, не так нравятся, чтобы возиться и вешать их на стены... Знаете, сейчас уже больше десяти. Лучше я отвезу вас в пансион, а то его еще закроют, и вы останетесь на улице.— Ой, да! — воскликнула она с облегчением и, услышав собственный голос, в смущении пробормотала: — Я хотела сказать... Я не знала, не сочтете ли вы невежливостью, если я уйду сразу после того, как мы поели.— Ваша мать совершенно права, когда внушает вам, что надо быть осторожной, — небрежно проговорил я. — Красная Шапочка не умеет отличать волка от своей бабушки, и нельзя быть уверенным, что дровосек появится вовремя.Сдержанность растаяла, словно туман.— Вы говорите такие необыкновенные вещи, будто умеете читать мои мысли, — призналась она.— Умею, — улыбнулся я. — Пожалуй, вам лучше надеть жакет, на улице холодно.— Хорошо. — Линни достала из сумки коричневый вязаный жакет и надела его. Я нагнулся, чтобы поднять белый платок, выпавший из сумки, и протянул ей.— Спасибо. — Она кинула взгляд на платок. — Питер нашел его в плоскодонке.— В плоскодонке?— Он завалился между двумя лавками. Питер отдал его мне, потому что посчитал слишком маленьким для себя, слишком дамским.— А еще что-нибудь он нашел?— По-моему, нет... Ведь это нельзя назвать воровством, если мы просто подобрали ее платок? Я бы отдала ей платок, если бы она вернулась. Но когда Питер нашел его, их уже не было.— Нет, это не воровство, — успокоил я Линни, хотя юрист мог бы усомниться в правильности такой классификации ее поступка. — Разрешите мне взглянуть на него?— Конечно.Она протянула мне платок. Я развернул белый квадрат тонкой прозрачной ткани. В уголке темнел стилизованный рисунок медведя в плоской соломенной панаме.— Это какой-то персонаж Уолта Диснея? — спросил я.— Это медведь Йоги, — удивилась она моему невежеству.— Кто такой медведь Йоги?— Неужели вы не знаете? Невероятно! Медведь Йоги — персонаж мультфильмов. Как кот Топ, атомный муравей и Флинтстоуны.— Я видел фильмы с Флинтстоунами, — сказал я.— Те же люди делают и медведя Йоги. Он такой же, как и другие персонажи.— Вы не против, если я день-два подержу этот платок у себя?— Конечно, если хотите, — удивилась она. — Но он наверняка не имеет никакой ценности.Внизу на улице я сказал, что могу довести свою работу до конца и доставить ее в пансион.— Честно, сейчас со мной все в порядке, — запротестовала она. — Вам вовсе не надо ехать.— Нет, надо. Ваш отец просил меня присмотреть за вами, и я должен видеть, как вы благополучно войдете в дверь.Она вскинула брови и с комическим испугом посмотрела на меня, но послушно обошла машину и села на сиденье для пассажира. Я включил мотор и фары, и мы тронулись в сторону Кенсингтона.— Вы всегда выполняете все, что говорит папа? — улыбаясь, спросила Линни.Теперь она чувствовала себя намного увереннее.— Да, когда хочу.— Но ведь «да» и «когда хочу» противоречат друг другу.— Правильно.— Ладно, тогда скажите мне, чем вы конкретно занимаетесь? Что вообще делают на государственной службе?— Я беседую с людьми.— С какими?— С теми, кто хочет работать в правительственных департаментах.— Что-то вроде инспектора по кадрам?— Вроде.— Ну и мокреть!— Что ж, иногда и солнце светит.— Вы моментально реагируете. Мы только вчера придумали говорить «мокреть».— Очень полезное слово.— Да, мы тоже так подумали. Годится на все случаи.— К примеру, мокрый ухажер.— Правда. — Линни засмеялась. — Ужасная мокреть иметь мокрого ухажера. Пансион внизу, вон там, — показала она, — но нам придется объехать вокруг и найти место, где оставить машину на ночь.Ближайшее пустое пространство оказалось в доброй четверти мили от пансиона, и я пошел ее провожать.— Вам вовсе не обязательно... — начала она, но потом засмеялась. — Хорошо, можете не говорить «папа сказал».— Не буду, — согласился я.Линни фыркнула, но покорно пошла рядом со мной. У массивной, хорошо освещенной двери пансиона она остановилась, переступая с ноги на ногу. По неуверенному, озабоченному лицу Линни я без слов прочел, что ее мучает: она не знала, как попрощаться со мной. Я не так стар, чтобы чмокнуть меня в щеку, как дядю, и не так молод, чтобы небрежно помахать рукой, как сверстнику. Я работаю у ее отца, но не его служащий. Живу один, выгляжу респектабельно, ни о чем не спрашиваю — я не подходил ни под одну категорию людей, с которой она до сих пор имела дело.Я протянул руку и улыбнулся:— Спокойной ночи, Линни.Ее рукопожатие было коротким и теплым.— Спокойной ночи... — Возникла пауза, пока она решала, как же назвать меня. Последнее слово звучало почти как выдох: — Джин.Линни повернулась на одной ноге и двумя прыжками одолела лестницу, потом оглянулась и, закрывая дверь, помахала мне рукой.«Маленькая Линни, — подумал я, подзывая проезжавшее такси. — Маленькая Линни в самом начале пути». Осознанно или неосознанно, но эта прелестная юная женщина словно говорила: «Обрати на меня внимание». И нет смысла притворяться, будто она не вызвала во мне жажды. Хотя она была совершенно не той женщиной, которая стала бы оазисом в моей пустынной жизни. Но если я чему-то научился за свои тридцать восемь лет, так это тому, с кем не надо спешить в постель.И, что еще тоскливее, как этого избежать. Глава 4 Офисы страховой компании «Жизненная поддержка» занимали шестой этаж современного здания на Тридцать третьей улице. На пятом и седьмом этажах по клетушкам, обитым пластиком, они распихали компьютеры и электрические пишущие машинки. Я сидел в кожаном кресле глубиной три дюйма и восхищался мастерством дизайнеров этой мебели. По-моему, мебельщики в Штатах превзошли всех других умельцев: ни в какой другой стране мира невозможно просидеть несколько часов на одном и том же сиденье, не почувствовав боли в пояснице.В тишине и прохладе я ждал уже сорок минут. Вполне достаточно, чтобы понять: растения в горшках, стоявших вдоль низкой перегородки, разделявшей сорокафутовый квадратный холл на пять маленьких секций, тоже сделаны из пластика. Вполне достаточно, чтобы восхититься обитыми сосновой доской стенами, ковром, в котором нога утопала по щиколотку, скрытыми в низком потолке светильниками. В каждой секции стояли большой стол и два мягких кресла, одно за столом, другое перед ним. Во всех пяти секциях кресла были заняты. Каждую секцию разделял пополам еще один стол, поменьше — для секретаря, который вел протокол, сидя спиной к боссу, чтобы не нарушать интимность беседы. Перед пятью секретарями стояли пять длинных черных кожаных скамеек для ожидавших приема.Я ждал. Передо мной еще должны были принять какого-то высокого мрачного джентльмена.— Мы очень сожалеем, что вам приходится ждать, — извинилась секретарь, — но расписание было составлено очень плотно еще до того, как мы получили телеграмму от мистера Теллера. Вы подождете?Почему бы нет? Ведь у меня в запасе три недели.С потолка лился мягкий свет, сладкая музыка сочилась из стен, будто сироп. Благодаря этой музыке и акустическому расчету при строительстве здания консультации, которые шли за пятью большими столами, были абсолютно не слышны ждавшим на скамьях. Но в то же время у клиентов возникала приятная иллюзия, что они не брошены один на один со своими невзгодами. Все были равны в глазах клерков страховой компании. Но каждый клиент чувствовал себя немножко более равным, чем другие.Простившись с Линни, я всю ночь не спал, но не по ее вине. Во мне шла давняя дурацкая борьба между жаждой забвения и убеждением, что смириться было бы неверно в принципе, все равно что признать свое поражение. Я никогда не умел принимать поражения. От перспективы искать лошадь Дэйва Теллера энтузиазм горел во мне не ярче, чем мокрая угольная пыль, но и нация едва ли погибнет, если я покину службу.Кэролайн... При мысли о ней кровь бросилась мне в голову. Кэролайн, на которой я бы женился, если бы ее муж дал развод.Кэролайн оставила его и стала жить со мной, но ее постоянно мучило чувство вины. Жизнь превратилась в кошмар. Будничный ежедневный кошмар. Шесть изматывающих лет — даст он развод, не даст развода — подточили ее нежную страсть, и в конце концов он развода не дал. Но и не получил ее. Через год после суда Кэролайн оставила меня и уехала в Найроби работать в больнице сестрой, вспомнив медицину, которой занималась до замужества. Время от времени мы обменивались письмами, в которых даже не заикались о возможности снова жить вместе.Острая боль разлуки постепенно притупилась, и я больше не чувствовал ее каждую минуту. Но после все более долгих интервалов боль возвращалась, и тогда я вспоминал Кэролайн, какой она была в начале нашего знакомства, и желание становилось почти невыносимым. Не составило бы труда найти других девушек: одну, чтобы поговорить, с другой поработать, с третьей лечь в постель. Но такой, чтобы обладала всеми качествами сразу, не находилось. Такой была Кэролайн. В последний год мое одиночество не рассеялось, а еще более мучило меня. Работа по самой своей природе отдаляла меня от людей. Дома меня никто не ждал, никто за меня не беспокоился, никто не разделял мои заботы. Бесполезность и пустота существования глубоко укоренились, и, казалось, ничто не ждет меня впереди, кроме этой пустоты, которую я и теперь уже находил невыносимой.Клиент за большим столом встал, пожал руку консультанту и ушел. Секретарь пригласила мужчину, который был записан следующим. Я продолжал ждать. Без нетерпения. Привык ждать.Утреннее обследование плоскодонки ничего не дало, кроме десятка полусмазанных отпечатков пальцев разных людей. Самые четкие отпечатки принадлежали Питеру. Платок с медведем Йоги теперь переходил из рук в руки: его изучали владельцы фабрик. Мы, почти не надеясь, ждали, что вдруг кто-нибудь вспомнит и скажет, где он был продан. В три часа дня британского летнего времени суперлайнер взлетел с аэродрома Хитроу и в три десять приземлился на аэродроме Кеннеди. Страховая компания «Жизненная поддержка» закрывалась в шесть, в моем распоряжении оставалось еще полчаса. В узких ущельях улиц жара поднялась еще на один градус, и теперь, по-моему, вода бы закипела в луже, если бы где-нибудь осталась невысохшая лужа. Так что спешить мне было некуда.Подошла моя очередь сесть за большой стол. Высокий мужчина встал и протянул мне сухую вялую ладонь, сопроводив свой жест искренней улыбкой профессионала в страховом деле. Усадив меня в глубокое удобное кресло, он сел напротив и взял телеграмму, незаметно подсунутую ему секретарем. Полированная деревянная пластинка стояла посередине стола, и на ней аккуратными золотыми буквами сообщалась полезная информация: «Пол М. Зейссен».— Мы получили телеграмму от мистера Теллера, — сказал он. Легкое, почти незаметное неодобрение в голосе.Я кивнул, потому что сам послал ее.— Расследователи нашей компании очень опытны. — Ему не понравился мой приезд, но он не хотел потерять такого клиента, как Теллер, поэтому старался быть вежливым.Я решил сгладить его недовольство, больше по привычке, чем с какой-нибудь целью.— О, конечно. Пожалуйста, воспринимайте меня просто как вспомогательную силу. Мистер Теллер уговорил меня поехать, потому что он, к несчастью, сломал ногу и пролежит в больнице несколько недель. Он поддался порыву и послал меня как друга... вроде как представлять его. Только посмотреть, не могу ли я что-нибудь сделать. Нет и малейшего намека на его недовольство вашей фирмой. — Я вежливо помолчал. — Если он кого и критикует, так это полицию.Улыбка Пола М. Зейссена стала на сотую долю градуса теплее, но он не поднялся бы до столь высокого ранга в своей профессии, если бы не отметал половину сказанного как заведомую ложь. Мне это вполне подходило. Половина того, что я сказал, было правдой. Или, вернее, полуправдой.— Мистер Теллер, разумеется, понимает, что мы сами заинтересованы в поисках лошади? — продолжал он.— Разумеется, — согласился я. — Мистер Теллер также очень надеется на успех ваших поисков, потому что лошадь незаменима. Безусловно, он предпочел бы возвращение жеребца любой страховой премии.— Полуторамиллионной премии, — благоговейно сказал Зейссен.— Живой он стоит больше, — заметил я.Чиновник впервые взглянул на меня с любопытством. Проглотив оскорбленную гордость за престиж фирмы, он понял, что они ничего не теряют, позволив мне подключиться к поискам.— Дело Крисэйлиса поручено одному из наших лучших сотрудников, Уолту Пренселе, — объяснил Зейссен. — Он представит вам всю картину. Я послал ему распоряжение с копией телеграммы, так что он знает о вашем приезде. — Зейссен нажал кнопку на внутреннем телефоне. — Уолт? Мистер Хоукинс из Англии уже здесь. Могу ли я предложить ему сейчас подняться к вам?Вежливый вопрос, как это часто бывает в американском деловом мире, был равносилен приказу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32