Ах! Как хотела бы я жить в Сомюре!
– Это почему же? – посмеиваясь, спросил полковник.
– Потому что сомюрским девицам разрешается держать «Судебные ведомости» на ночном столике.
И посреди всеобщего смеха добавила:
– А еще лучше быть похожей на Валентину: уж она-то любознательностью не страдает, потому как голова у нее забита совсем другим.
Выпустив эту парфянскую стрелу в господина д'Аркса, хорошенькая Мари убежала.
– Что ж, займемся вашей большой тайной, – произнес полковник, пришедший в превосходное настроение. – Так, в чем же дело?
Про себя он торжествующе думал: «Лекок, конечно, малый смышленый, но мне он и в подметки не годится. Действовать наудачу! Еще чего! Свои удачи я привык себе устраивать сам!»
Реми, забрав руки графини в свои, сказал тоном расстроенным и усталым:
– Не надо об этом, мадам, я вас умоляю! Я открыл перед вами сердце, считая вас лучшим другом, мне необходимо было кому-то довериться, но моя исповедь лишила меня последних сил, так что не стоит сегодня касаться моей раны.
В глазах полковника зажегся саркастический огонек, и он, поспешив замаскировать его выражением участливой нежности, негромко и ласково произнес:
– Вот они каковы, серьезные люди: самый наш ученый и проницательный молодой юрист, который, я готов о заклад побиться, через год станет советником, а годам эдак к сорока, глядишь, и министром... и что же? Стоит ему захлопнуть свод законов, как он тут же теряет голову, а случись нашему суровому судье влюбиться, он будет самым трусливым влюбленным на свете.
– Дедушка! – с упреком воскликнула графиня.
– Вы еще не знаете... – начал было Реми.
– Я знаю, – перебил его полковник, – что я ничего не хочу знать. Не в моих правилах злоупотреблять доверием наших друзей, да и любовные темы не очень-то приличествуют моему возрасту. Поговорим о другом, Реми, если вы не против: я от корки до корки прочитал ваш замечательный труд, мой дорогой мальчик.
Как человек, хорошо знакомый с Корсикой и к тому же присутствовавший при большинстве изложенных вами событий, могу сказать, что меня прямо-таки захватил и сам подбор фактов, и выведенные из них заключения. Но если встать на точку зрения министра, которому адресован ваш трактат, или на точку зрения широкой публики, то я сильно опасаюсь, что к вашему опусу не отнесутся серьезно из-за присущего ему некоего романтического колорита... Графиня, прервав его нетерпеливым жестом, заметила:
– Дедушка, могу поклясться тебе, что в настоящий момент министр и широкая публика интересует нас очень мало.
– Не мешай мне, девочка, – почти сурово одернул ее полковник, – ты же видишь, что господин д'Аркс слушает меня внимательно.
Молодой судья действительно слушал внимательно: глаза его были опущены, а на обычно бледных щеках заиграл легкий румянец.
– Благодарю вас, мой дорогой и уважаемый друг, – промолвил он, – я весьма высоко ценю ваш опыт и жду от ваших замечаний большой пользы. Факты, изложенные в моей работе, совершенно точны, главное же, они имеют чрезвычайно важное значение для того дела, которое вскоре будет передано на рассмотрение суда присяжных департамента Сены. Я заставил свою память работать в определенном направлении исключительно ради того, чтобы помешать правосудию свернуть на неправильную дорогу. В той банде, которая предстанет перед судом, нет ни одного представителя Черных Мантий, хотя она горделиво присвоила себе это имя, а действительно существующая под этим названием ассоциация злоумышленников, опаснейшая и огромная, которую я поклялся вывести на чистую воду, не замедлит извлечь для себя выгоду из судебной ошибки.
– Тогда почему же вы, – живо парировал полковник, – отказались от ведения следствия, ведь, насколько я знаю, его предполагалось поручить именно вам?
– Быть может, я совершил ошибку, – задумчиво произнес Реми, – а отказался я как раз потому, что в банде нет тех, кого я выслеживаю. Это небольшая шайка обычных мошенников, не знающих ни устава, ни пароля братства из Обители Спасения. Я чувствую, что я взял верный след, что каждый шаг приближает меня к намеченной цели, и мне не хотелось бы отвлекаться от своего розыска.
– У вас есть какие-то новости? – с наигранным спокойствием поинтересовался полковник. – Случилось что-нибудь интересное с тех пор, как вы отдали мне на прочтение свой труд?
– Я получил долгожданные письма из Сартена и собираюсь отправиться в путешествие. Быть может, мне удастся проникнуть в их разбойничье логово.
Полковник неодобрительно покачал головой и сухо заметил:
– Одно из двух: или это логово есть, или его нет. Если его нет, то и говорить не о чем. Но если оно есть, то должен вам сказать, что вы выбрали наихудший способ борьбы с волками. Добровольно засунуть голову в разверстую волчью пасть – это настоящее безумие.
– Я еще не все сказал: на завтра у меня назначена встреча с моим доверенным человеком.
– По поводу корсиканских разбойников?
– Нет, по поводу разбойников парижских. Внимательный наблюдатель, вероятно, заметил бы, что бесчисленные морщины на старом лице полковника пришли в легкое волнение, но это длилось всего секунду, заговорил же он в своей обычной беззаботной и шутливой манере:
– Ах вот как! Уже завтра? Значит, намечается что-то серьезное. Послушайте меня, мой мальчик: не забывайте об осторожности; на эту встречу вы должны явиться вооруженным. А что касается вашей рукописи, то я прошу вас не забирать ее у меня еще денек или два. Я успел набросать кое-какие замечания, которые могут быть вам полезны; Корсику я знаю прекрасно, к тому же я состоял при Его Превосходительстве, когда он инспектировал тамошние тюрьмы; во время последней своей поездки он даже оказал мне честь, остановившись у меня, в замке Боццо. В моем возрасте, знаете ли, воспоминания уже не приходят толпой, они являются по одному, я их записываю постепенно.
Реми открыл было рот, чтобы рассыпаться в благодарностях, но тут графиня Корона, нервно постукивающая розовыми ноготками по оконной раме, повернулась к ним и разгневанным тоном произнесла:
– В какую игру вы тут играете, господин д'Аркс? Надо полагать, вы смеялись надо мной, когда в течение двух часов – целых двух часов! – рассказывали о своих муках, страхах, надеждах, когда изливали свою любовь в словах благоуханных, нежных и чистых, словно пение соловья!
– Ради всего святого... – умоляюще пролепетал Реми.
– Все святое скрыто в вашей душе, и я хочу, чтобы совесть моя была спокойна. Чего доброго, завтра вы снова решите выплакаться, а мои запасы нежного сочувствия истощатся.
Не хмурьтесь, дедушка, – добавила она, подставляя полковнику лоб для поцелуя, – вы угадали совершенно точно: этот великий человек труслив как заяц. Он готов говорить о чем угодно – о Черных Мантиях, о разбойниках, о разбойничьих логовах, лишь бы помешать мне приступить к делу. Но со мной такие штучки не пройдут, мне и так уже полагается награда за проявленное терпение. Так вот, дорогой дедушка, объявляю вам, что нашему лучшему другу действительно угрожает смерть, но вовсе не от разбойников, а от любви, и если вы не придете ему на помощь, нам с вами придется облачиться в траур.
Реми д'Аркс опустил голову и молчал: видно было, что он глубоко задет легкомысленным тоном, каким говорила графиня о его чувствах.
– Ну-ну, Фаншетта, раньше я не замечал за тобой подобной жестокости, – пожурил внучку полковник.
– Я жестока, потому что так надо: врачу вовсе не обязательно иметь чувствительную душу. Перед нами больной, и его надо исцелить как можно скорее. Чтобы сократить операцию, сообщаю вам без обиняков, что Реми безумно влюблен в нашу Валентину и, если она не станет его женой, умрет от горя.
– В нашу Валентину! – полковник мастерски изобразил удивление. – И вы ни словом мне на это не намекнули, дорогой мальчик?
Реми д'Аркс поднял на него отчаянный взгляд, а Фаншетта перевела дух.
– Все слова он потерял от любовной лихорадки, – продолжила она, взяв молодого судью за руки и нежно их пожимая. – Он ничего не скажет, надо ему помочь. Ах, дедушка, – воскликнула она изменившимся голосом, – знали бы вы, какая это любовь! Как жаль, что вы не слыхали, как он говорил об этом! Страсть изливалась из его души волной прямо-таки поэтической. Он был так хорош, что я плакала от умиления, так смешон, что я хохотала как сумасшедшая.
По ее щеке скатилась слеза, смахнув ее, девушка заговорила вновь:
– Такой мужественный человек! Самый храбрый среди мужчин, какие мне встречались! Я ведь только что видела его по-детски робким и застенчивым, но все равно упорно выводящим извечный гимн всех влюбленных. Два часа! Добрых два часа! Я его таким даже не представляла: он был хорош как архангел, а голос его звенел словно арфа. Какой перезрелый юнец и какой поэт!.. Извините меня, милый друг, я немножко мщу вам за то, что вы меня так взволновали.
Она повернулась к полковнику и закончила, подавляя глубокий вздох:
– Бывают же на свете счастливицы! На долю Валентины выпала такая любовь!
Жаль, в оранжерее не было никого, кто мог бы оценить комическую сторону ситуации: полковник холодно рассчитал свою игру, трогательно притворяясь, будто заразительное волнение Фаншетты перекинулось и на него; Реми поглядывал на них исподтишка, и во взгляде его уже начинала брезжить признательность.
Первым нарушил тишину полковник.
– Ах, моя бедная козочка! – воскликнул он, вынимая носовой платок, чтобы отереть совершенно сухие глаза. – Тебе так не повезло с браком! Если бы я мог достать тебе в мужья такое же сокровище, как Реми!.. Но, мои дорогие детки, давайте не будем терять рассудка, если мы все расхнычемся, дело с места не стронется. Лично меня перспектива такого союза весьма и весьма радует: Реми и Валентина стоят друг друга, они, можно сказать, оба вытягивают счастливый билет в лотерее будущего. Очаровательная пара, к тому же оба богаты: мне известны намерения госпожи маркизы относительно Валентины, кроме того, у девушки имеется еще один покровитель, которого можно не называть... Короче говоря: мой дорогой Реми, вы уже объяснились со своей избранницей?
– Что вы! – испугался Реми. – Мне на такое не решиться.
– Взгляните на него, – вскричала графиня, – и не задавайте подобных вопросов! Он объяснялся со мной, да еще такими словами, которые способны растрогать даже тигрицу.
– Это, конечно, было не совсем по адресу, – заметил полковник. – Но вы имеете хоть какое-то представление о сердечных склонностях Валентины?
– Если бы у меня была малейшая надежда!.. – жалобно простонал Реми.
– Вот так-то, бедный мой господин д'Аркс, – не без ехидства посочувствовала юноше Фаншетта, – око за око: вы привыкли допрашивать других, а теперь наступил ваш черед. Но по этому пункту, дедушка, допрашивать придется меня, я же по чистой совести могу заявить перед Богом и перед людьми, что наша милая девочка не раз обращала на обвиняемого благосклонный взор своих очаровательных глазок.
– Пожалейте меня, мадам, и перестаньте надо мной смеяться, – умоляющим голосом попросил несчастный влюбленный.
– Обвиняемым слова не предоставляли, – весело откликнулась Фаншетта и добавила, обращаясь к полковнику: – Дедушка, я много раз замечала, что зрение у вас отменное...
– Грех жаловаться, моя девочка, в столь преклонном возрасте я все еще обхожусь без очков.
– Тогда поройтесь в своей памяти: от вашего взора наверняка не укрылось, что Валентина становилась какой-то задумчивой, когда Реми завладевал беседой в салоне.
Полковник, добродушно рассмеявшись, ответил:
– Жаль, моя кошечка, но я не очень-то обращаю внимание на подобные вещи – наверное, зрение меня все-таки иногда подводит. К тому же вы меня совсем сбили с толку: ты все видишь в розовом свете, а бедный Реми только в черном. Придется нам приискать нового арбитра. Может быть, обратимся к маркизе или к самой Валентине?
Графиня бросилась ему на шею.
– Дедушка, – вскричала она, целуя полковника, – ты самый расчудесный человек на свете! Раз ты с нами, битву можно считать выигранной. Реми, благодарите же своего спасителя!
– Не безумствуй, девочка, – призвал ее к порядку полковник. – Ты высказываешь свое мнение, а меж тем наш печальный друг не проронил ни слова.
Какое-то время все трое молчали, затем графиня заговорила снова, напрасно стараясь придать своему тону прежнюю веселость:
– Нет, другого такого человека не сыщешь во всем свете. Он так влюблен, что даже собственная мука ему дорога, он словно боится расстаться со своими сомнениями.
– Ничего странного, – заметил полковник, – лет эдак семьдесят назад я, кажется, был таким же, хотя теперь трудно припомнить все в точности. Я задаю вопрос прямо и без обиняков: господин д'Аркс, позволяете ли вы мне выступить от вашего имени в этом деле?
– Господин полковник, – твердым голосом ответил Реми, – вам известно, как высоко ценю я то дружеское участие, которое вы ко мне проявляете. Лучшего свата, чем вы, и пожелать невозможно: действуйте, как вы находите нужным, и заранее примите мою благодарность. Вы совершенно справедливо подозреваете меня в трусости: я, признаться, хотел оттянуть момент, когда мне будет вынесен приговор. Для меня это дело жизни и смерти. Каким бы ни был ответ мадемуазель де Вилланове, прошу меня не жалеть и немедленно передать его мне. Я буду ждать тут, в оранжерее, мне хочется побыть одному.
Графиня подхватила полковника под руку и повела его за собой в гостиную. На пороге она оглянулась, чтобы кинуть последний взгляд на Реми д'Аркса: он сидел среди зелени, стиснув обеими руками голову. Фаншетта Корона с завистью и восхищением прошептала:
– Значит, бывает и такая любовь!
Полковник принадлежал к разряду тех актеров, которые продолжают лицедействовать и за сценой.
– Интересно, как к этому отнесется маркиза? – недоуменно бормотал он, обращаясь к самому себе.
– Дедушка! – воскликнула Фаншетта. – Маркиза давно этого ждет и будет в восторге. Эта влюбленность явилась сюрпризом исключительно для тебя. Давеча я сказала чистую правду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63