– И куда ей столько?
Издалека настойчивым эхом доносился голос нотариуса, повторявшего неизменный припев своего романса:
– ...В итоге годовой доход молодых превышает двести тысяч ливров!
Беседа госпожи де Тресм и сомюрского кузена становилась все более конфиденциальной.
– Что касается меня, – зашептал господин де Шампион, – то я говорю только то, что слышал, ибо, заметьте, в «Судебных ведомостях» ничего об этом нет, так вот, я слышал, что история принимает скандальный оборот: ведь его же застали на месте преступления.
– Ну да, – ответила госпожа де Тресм, – за убийцей следовали по пятам от дома на улице Оратуар до особняка Орнан.
Вскоре вокруг них образовался небольшой кружок из завсегдатаев дома.
– Неужели это правда, – спросил один из постоянных партнеров маркизы по висту, – что следствие прекращено из-за отсутствия состава преступления?
– Чистая правда, – ответил господин де Шампион, – лейтенант Паже свободен и сейчас разгуливает по Парижу.
– Неслыханно! – дружно возмутился весь кружок. Госпожа де Тресм поманила пальцем юного Эрнеста, пояснив почтенной публике:
– У этого молодого человека брат служит в прокуратуре, наверняка он посвящен в подробности.
Но тут же прервалась, чтобы прикрикнуть на дочь, уже было двинувшуюся к ним со стайкой любопытствующих подружек.
– А вам тут делать нечего, милые девочки! Разглядывайте подарки, восхищайтесь, это более приличествует вашему возрасту.
Призванный для консультации Эрнест тут же напустил на себя важный вид и объявил:
– Разумеется, я посвящен в подробности. Мой брат – заместитель генерального прокурора, и это дело вверено ему. История действительно невероятная! Господин д'Аркс, конечно, человек огромного таланта...
– Огромного! – дружно подтвердил хор.
– Но ведь никто, – разглагольствовал Эрнест, – не застрахован от случайности, от болезни, от помешательства, от... В общем, я не берусь судить, что сталось с господином д'Арксом, но он явно не в себе.
Хор молчал.
– А получилось вот что, – продолжал оратор, осчастливленный всеобщим вниманием. – Дело казалось яснее ясного: рапорты полицейских агентов не оставляли ни тени сомнения, свидетельские показания дружно сливались в ансамбль отягчающих улик...
– Красиво излагает, – одобрил его сомюрский родич, – юноша явно поднаторел.
Зардевшись от похвалы, юноша продолжил:
– Наши дамы вероятно не знакомы с процессом судопроизводства, с его механизмом, и я постараюсь им растолковать: следственный судья в одиночку ведет дело и выносит... ну... как бы предварительный приговор...
– Верно! Верно! – подтвердил господин де Шампион. – Следственный судья, – продолжал оратор, – резюмирует проделанную им работу в особом документе, это нечто вроде предписания, поступающего в прокуратуру, затем королевский прокурор поручает своему заместителю проинспектировать следствие, заместитель готовит по этому делу доклад, заключения которого становятся основой обвинительной речи...
– Всем это известно, даже младенцам, – недовольно пробурчал господин де Шампион.
– Не все же дамы, – огрызнулся обиженный Эрнест, – похожи на вашу дочь, мадемуазель де Шампион, столь усердно читающую «Судебные ведомости». Меня попросили рассказать, вот я и рассказываю как можно понятней. В своем докладе мой брат пришел к заключению, что убийца должен быть предан суду присяжных, в то время как господин д'Аркс прекратил дело за отсутствием состава преступления. Мой брат доложил об этом шефу, королевский прокурор тотчас подал обжалование, но господин д'Аркс, пользуясь предоставленным ему правом, к изумлению всей прокуратуры отменил ордер на задержание, и теперь лейтенант Паже свободен, как вы и я.
– Точно, – подтвердил барон де ля Перьер, приближаясь к ним, – и это кажется весьма странным тем, кто...
Он был прерван пробежавшим по салону шумом: в комнату входил господин д'Аркс под руку с графиней Фаншеттой Корона.
Кружок, собравшийся вокруг госпожи де Тресм, тотчас рассеялся, но никто не спешил с поздравлениями к новому гостю.
На сей раз госпожа де Тресм оказалась абсолютно права: Реми д'Аркс действительно постарел лет на десять.
Он похудел, черты его лица, еще так недавно правильного и красивого, заострились, в черных волосах появились седые пряди, и весь он как-то съежился, словно придавленный невидимой тяжестью.
Он затравленным взглядом смотрел на гостей, которые начали наконец осыпать жениха любезностями, при этом оглядывая его с ног до головы с безжалостным любопытством. Выражение лица его было пугливым и диковатым.
Завсегдатаи особняка Орнан понимающе кивали и исподтишка подталкивали друг друга локтями. Все они заметили печальный взгляд, которым Реми окинул свадебные подарки.
Фаншетта, желая улучшить его настроение, воскликнула:
– Вы видите перед собой счастливого человека!
– Бывают люди, – ехидно заметила госпожа де Тресм, – на которых счастье производит гнетущее действие.
Навстречу гостю с радостно протянутыми руками спешила маркиза, а полковник Боццо уже нежно целовал своего «приемного сына».
Тот ничему не противился, только спросил:
– А где же мадемуазель де Вилланове?
Все заметили, что голос у него тоже очень изменился.
– Она занята своим туалетом, – ответила маркиза. – Ах! Нам всем так хочется быть красивыми в этот радостный день!
Реми промолчал, явно намереваясь двинуться прочь, словно беседа на.эту тему была для него утомительной, и среди гостей опять началось шушуканье.
Полковник тронул Фаншетту за руку, и она громко ответила на его немой вопрос:
– Я встретила Реми у входа в особняк, мы еще не успели переговорить, но сейчас я его отведу в оранжерею и выполню ваше поручение.
– Какое поручение? – удивился молодой судья, медленно оборачиваясь.
Полковник улыбнулся ему и ответил ласковым тоном:
– Сейчас узнаете, дорогой, идите туда, куда вас поведет моя маленькая Фаншетта.
Графиня, взяв Реми за руку, с улыбкой повела его в оранжерею.
– Очень странно, – тихонько недоумевала госпожа де Тресм.
– Да, – согласился с ней сомюрский кузен, – эта свадьба больше смахивает на похороны.
Графиня Корона, не выпуская руки Реми, прошла через всю оранжерею и остановилась в наиболее удаленном от салона углу.
Это было как раз то место, где две недели назад произошло его объяснение с Валентиной. Реми, видимо, вспомнив об этом, провел рукой по лбу.
– Вы страдаете, – сказала ему Фаншетта, усаживаясь рядом с ним. – В моей собственной жизни столько горя, что у меня слишком мало времени остается на тех, кого я люблю. Среди всех гостей, кажется, я одна не знаю, что здесь происходило в эти две недели. Я думала, вы счастливы, Реми, я так радовалась, что хоть отчасти содействовала вашему счастью. Что с вами, Реми?
Судья опустил глаза и, помолчав, ответил:
– Я предчувствую, что со мной случится какое-то страшное несчастье.
– Но с какой стати? – изумилась графиня. – Ваш рассудок слишком...
– Да, рассудок и... сердце, главное, сердце... – прошептал Реми д'Аркс.
Он опять замолчал, и графиня спросила:
– Вы больше не доверяете мне? Судья поднял на нее тоскливый взор.
– Мне надо бежать, – вымолвил он наконец, – или убить себя.
Фаншетта с упреком повторила его последнее слово, и он отчаянным голосом пояснил:
– Я слишком ее любил, и эта любовь выжгла меня дотла. Умереть от этой любви – вот то единственное, что мне остается.
– Но вы же вступаете с вашей возлюбленной в брак! Лицо Реми напряглось, когда он выдавливал из себя ответ:
– Я не совершил ничего преступного, но меня мучают угрызения совести. Я не труслив, но меня одолевает страх. Видите ли, я не знаю, можно ли мне по-прежнему называться порядочным человеком. Скажите, вы считаете меня таковым?
– Я считаю вас последним рыцарем на земле, – ответила графиня, взяв его за руки, – вы сама честность, вы добры и отважны. Зная Валентину, я уверена, что она ничего не скрыла от вас. Эта девушка достойна вас, Реми, клянусь. Этот брак спасет ее, защитит от нападок света...
– Этот брак – сделка, – сумрачно произнес Реми, и на глаза его навернулись слезы.
Фаншетта не посмела расспрашивать.
– Есть вещи, – снова заговорил Реми, – которые вам трудно понять, вы не подготовлены к этому и сочтете мои слова безумными, но я, к сожалению, не сумасшедший. Невидимое оружие нацелено мне в грудь, оно уже ранило меня, и ранило смертельно.
В прекрасных глазах Фаншетты появилась тревога; ей казалось, что Реми бредит.
Заметив это, судья воскликнул с горькой улыбкой:
– Ну вот, что я говорил? Но разве по виду моему не заметно, что я тяжело ранен? Нынче утром я взглянул в зеркало и сам себя не узнал. Эти две недели я жил как в лихорадке, вернее – умирал потихоньку, отравленный презрением к себе и ожиданием неминуемой беды.
О Валентине я почти ничего не знаю, мне известно кое-что о ее детстве, о ее любви к этому юноше... Ох! Не пытайтесь ее защищать, мадам, она ни в чем не виновата...
Однажды Валентина принесла мне бумажный сверток и сказала: «Вот моя исповедь», но, видимо, она передумала, ибо я не обнаружил свертка на своем столе, где он был оставлен. За эти две недели мы едва ли обменялись с ней парой слов. Она меня избегает, я ее тоже. Нашим браком занялись другие, и если бы не полковник Боццо, ваш дед и мой добрейший друг...
Фаншетта поспешно открыла свою бархатную сумку, расшитую по последней моде стальной нитью, и вынула оттуда большой конверт.
– Хорошо, что напомнили! – обрадовалась она. – Я чуть не забыла о поручении деда. Все; что исходит от него, – благо, и как знать, может, я вручаю вам лекарство от вашей тоски? Он улыбался, передавая мне конверт, и говорил: «Наш дорогой Реми непременно должен прочитать это нынче утром, вручи ему это и оставь его одного».
Она протянула ему конверт со словами:
– Вручаю и оставляю вас одного.
Реми ее не удерживал, лишь попросил вдогонку:
– Как только мадемуазель де Вилланове закончит свой туалет и выйдет к гостям, скажите мне об этом.
Он остался один, однако же не спешил заглянуть в конверт. Графиня плотно прикрыла за собой дверь, и шум из гостиной почти не проникал в оранжерею. Реми сидел, скрестив на коленях руки и уставив глаза в пустоту, губы его время от времени шевелились, но с них срывались всего три слова:
– Валентина... невидимое оружие...
Через несколько минут он машинально разорвал конверт, вслух подведя итог своим размышлениям:
– Она... моя любовь к ней – вот оно, невидимое оружие!
Он вынул из конверта тетрадь и задрожал всем телом.
– От нее! – воскликнул он. – Ее почерк! Та самая тетрадь, которую она принесла мне! Но как она исчезла из моего кабинета? И почему мне ее возвращает полковник Боццо?
Тут в оранжерею вошел ливрейный лакей маркизы, который нес на подносе три письма.
– Ваш камердинер только что доставил корреспонденцию, – сообщил он судье, – и сказал, что она весьма срочная.
Реми взял письма и, отпустив лакея, положил их рядом с собой, даже не взглянув на адреса. Спустя мгновение он погрузился в чтение исповеди Валентины.

XXIII
ДЬЯВОЛ

Реми д'Аркс читал с жадностью; ему казалось, что магнетические флюиды исходят от любимого почерка. Каждая строчка поворачивала кинжал в его ране, но избыточная доза страдания действует опьяняюще, и на дне наигорчайшей чаши может обнаружиться капля нектара.
Он любил, его любовь росла вопреки всему, и чувство только разгоралось сильнее от попыток погасить его.
Но любил он безнадежно, грядущее венчание ничего не означало, и суета вокруг казалась ему призрачной, – вот-вот все это могло рассеяться, точно туман.
Собственно говоря, и сама свадьба не смогла бы уничтожить его страхов: даже в мэрии, даже перед лицом священника, благословляющего его союз с Валентиной, он бы продолжал не верить в его прочность.
Голос совести без умолку кричал ему: «Все это – ложь, твоя свадьба – это всего лишь безжалостный удар таинственного оружия...»
Он с головой погрузился в чтение, и все перестало существовать для него, кроме этой исповеди, которая мучила его и чаровала.
Ему чудилось, что он слышит голос Валентины, и голос действовал на него, подобно хмелю. Лицо его сделалось еще бледнее, на лбу выступили капли холодного пота, но он упорно читал дальше.
Вдруг он остановился, глаза его затуманились – Валентина описывала первые дни своей любви к Морису. Имя соперника звучало для него оскорблением, он обессиленно отложил рукопись в сторону.
– Чем я занимаюсь? Зачем я подвергаю себя этой пытке? – спросил он сам себя. – Я люблю ее и ломаю ее жизнь. Никогда она меня не полюбит! Зачем же тащить ее в глубины своего несчастья?
Он кинул взгляд на письма, принесенные лакеем: первые два – от людей знакомых, на третьем конверте его адрес выведен совершенно не известной ему рукой. Его-то он и открыл первым.
Пальцы его, разрывавшие конверт, дрожали, он с ужасом думал: «Когда я, убив его, вернусь к Валентине, что она скажет? А ведь мне придется его убить!»
Он развернул письмо и взглянул на подпись – Морис Паже!
Кровь бросилась ему в лицо, с трудом сдерживая волнение, он прочел:
«Господин д 'Арке, Вам я обязан жизнью, и мне хотелось бы стать Вашим другом, но это от меня никак не зависит. Оказавшись на свободе, я вынужден выполнять поставленное Вами условие и предоставить себя в Ваше распоряжение. Во мне это вызывает отвращение, но от своего слова я не отказываюсь. Мой адрес: улица Анжу-Сент-Оноре, номер двадцать восемь. Яне буду искать Вас, господин д 'Арке, но и прятаться от Вас не намерен».
Глаза Реми вспыхнули от негодования.
– Как видно, лейтенант не испытывает ко мне ревности, – разгневался он. – Я не удостоился даже его ненависти! В письме нет и тени насмешки, но оно мне крайне оскорбительно! Что ж, значит, решено: завтра, как только Валентина станет моей женой, я постараюсь избавиться от соперника.
Он разорвал второй конверт и начал читать с рассеянным видом:
«Мой дорогой д'Арк с ,
Сообщаю Вам досадную новость: бумаги, которые Вы оставили у меня, этой ночью исчезли вместе с другими ценностями, хранимыми в моем секретере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63