Я называю
ее то <жизнью>, то <умом>, то <бытием> - разные, каза-
лось бы, слова, но они потом появятся как продукт фило-
софского рассуждения, то есть будут изобретаться - ум,
форма, бытие.

А пока мы имеем дело с какими-то вещами, которые
пытаемся ухватить, не применяя специальных философ-
ских понятий, принадлежащих к какому-либо конкретному
философскому учению, и делаем это, кстати, для того, что-
бы лучше понять смысл тех понятий, которые будут встре-
чаться в текстах. А они всегда конкретны - тексты Ари-
стотеля, Платона, Декарта или Канта. Повторяю: все, что
нам придется говорить о философах, - всем этим вы долж-
ны пользоваться как калькой, которую вы будете наклады-
вать на текст.

Теперь обратите внимание на следующую вещь. Из всех
предшествующих рассуждений можно сделать еще один
профилактический вывод, который может избавить нас от
ошибок и недоразумений при последующем чтении фило-
софских текстов, при их сопоставлении с другими культур-
ными формами, например, с мифом. Ведь мы, читая фило-
софский текст, невольно сопоставляем утверждения о ми-
ре, содержащиеся в тексте, с теми, которые нам известны из
мифа. Миф описывает мифологические события, якобы
имевшие место в особой действительности, похожей на ту
действительность или другую жизнь, о которой я говорил.
Скажем, в другой жизни какие-то существа бессмертны, и
нетолько бессмертны, но еще и превращаются из одного в
Другое, и события этого превращения, этой миграции опи-
сываются историей, называемой мифической историей. Та-
кое сопоставление будет невольным, потому что мы дума-

ем, что там мир был населен мифическими существами, а
философия изгоняет их из мира и впервые позволяет нам
рационально мыслить о нем. В этом сопоставлении (я за-
мыкаю тему, которую задал) всегда предполагается, что
миф - заблуждение, а философия - истинна. Но если мы
рассматриваем эту проблему как проблему каких-то ве-
щей, конструктивных по отношению к человеку, то ясно,
что здесь груз мифологического представления не содер-
жится в правильных или неправильных утверждениях о ми-
ре, и следовательно, миф, в том смысле, какой я вводил,
есть нечто независимое от того, что он утверждает о мире.
Центр тяжести мифа не есть утверждение того, что в мире
действительно что-то случилось, скажем, с Зевсом, с тита-
нами, с Хроносом, а потом наука или философия показы-
вают, что никакого Хроноса не было, все это выдумки.
Центр тяжести не в этом, а в разыгрывании практической,
формальной или технической вещи, которая призвана вно-
сить порядок в человека и в его мир.

Таким образом, мы отвлеклись от представления, ила,
вернее, от сопоставления мифа и философии на уровне
представления, правильного или неправильного, и можем
считать, что миф, как и религия, рождаются не из непони-
мания человеком мира (проблема мифа не есть проблема
представления или понимания мира), и не из-за того, что
человек был запуган непонятными силами природы. Да
нет, перед ним не стояла проблема понимания. Стояла дру-
гая проблема, о которой я говорил, - перевода в избыточ-
ную жизнь или бытие. А это означает, что мир мифа был
для человека понятен и осмыслен, и лишь появление науки
и философии впервые вносит в мир непонятное. Сама зада-
ча исследования мира как непонятного (задача, которую
мы должны разрешить) впервые появляется с философией.

ЛЕКЦИЯ 2

Имея перед собой те проблемы, которые реально возни-
кают из положения человека в мире и из отношения мира и
человека, философия начинает об этих проблемах размыш-
лять, выявляя их. И это выявление уже является шагом впе-
ред человеческой мысли. Поскольку философы делают это,
начиная размышление о предельных основаниях человече-
ского отношения к миру. Есть какие-то вещи в мире, для
возможности мышления и рассуждения о которых выраба-
тываются понятия, которыми эти вещи доводятся до пре-
дельной, мыслимо-возможной формы, и, взятые в предель-
ном виде, позволяют теоретически, сообразно определен-
ной логике понятий, продвигаться в рассуждении. И на-
оборот: поскольку именно эти предельные понятия оседа-
ют в текстах, то понимание текста предполагает у читателя
знание того, что стоит за ними и что в них упаковано, так
как сами эти понятия не являются буквальными, а носят
некоторый символический характер.

Например, такое понятие, как <смерть>, вернее, символ
смерти, потому что понятия смерти быть не может. Если
мы видим этот символ в тексте, а сквозь античные тексты
все время просвечивает облик смерти, то мы не должны ду-
мать, что речь идет в данном случае об эмпирическом явле-
нии и философское рассуждение тоже якобы является рас-
суждением об уже известном нам психологическом и физи-
ческом явлении или акте, или событии смерти. Этот сим-
вол взят именно потому, что он в предельно возможном,
мыслимом виде представляет некоторые другие предметы,
вещи и события, и поэтому представляется удобным спосо-
бом рассуждения о них. Скажем, в символе смерти зашиф-
ровано и упаковано в предельном своем виде свойство вре-
мени. Что это значит? Это значит, что человек, желающий
мыслить, попадает обязательно в неразрешимую ситуа-
цию, принимая во внимание, что наше движение во време-

мени (всякое движение осуществляется во времени) - дис-
кретно, мы никогда впереди себя не можем иметь нечто,
что с необходимостью вытекало бы из предыдущего: нель-
зя, например, иметь мысль хотением мысли, волноваться
желанием волноваться, вдохновляться желанием вдохнов-
ляться. Оказывается, тот факт, что мы вдохновимся, не вы-
текает из того, что было перед этим. Так вот, на эту фунда-
ментальную дискретность (а это очень важный, чисто сти-
листически, пункт для понимания философского рассужде-
ния) и на свойство этой дискретности и указывает смерть.
Смерть в предельном своем виде как раз выражает дис-
кретность, поскольку, зная, что мы умрем, мы не знаем, ко-
гда это случится. И более того, смерть завершает нашу
жизнь; только в смерти она завершена и выявлен ее полный
смысл. Вспомним античную легенду о братьях, которые
оказались первыми в состязании на колесницах, когда мать
выпрашивала у Бога самую лучшую награду для них, и Бог
наградил их смертью - их жизнь была завершена славой.
Подобная завершенность, а, с другой стороны, дискрет-
ность, то есть отсутствие связи предшествующего с после-
дующим, лучше всего проглядывает через смертный облик.
Такие .понятия и являются предельными понятиями.

Отметим здесь два очень интересных обстоятельства.
Во-первых, представим такой, я бы сказал, сумасшедший
сдвиг мышления - поворот глаз. В глазах традиционного
грека мир по-прежнему оставался в мифологических рам-
ках (вы можете увидеть это по материалу первых греческих
философов, включая Платона): сам язык полон еще мифи-
ческих, архаических образов, ассоциаций, представлений,
мысленные предметы, казалось бы, те же самые, но фило-
софы на них уже смотрят иначе. Собственно, поэтому у
Платона и появляется замечательный образ, которым он
хочет пояснить, что такое мышление. Он говорит, что, в
общем-то, все, что мы видим - не мышление. Мышле-
ние - это когда повернуты глаза души; то есть когда на-
ши, реальные глаза смотрят на то же самое и они те же са-
мые, что у всех, но что-то можно увидеть ими, не бегая
вокруг предмета и не разглядывая его, а повернув глаза ду-
ши. Этим образом - поворота глаз души - греки и обо-
значили то новое, что возникло и чему они со страстью
предавались, то, что можно назвать <отвлеченным мышле-
нием> то и есть философия и из чего возникло так назы-
ваемое научное мышление).

И второе обстоятельство: проблема отличения филосо-
фии от мифа. Знаменитая проблема перехода от мифа к Ло-
госу Разные авторы по-разному проводят границу между
мифом и Логосом. И этот факт всякий раз различного и
убедительного проведения границы говорит о том, что са-
ма эта проблема ускользает и не поддается однозначному
решению. И тем не менее каждому человеку дана способ-
ность интуитивно узнавать и различать тексты мифологи-
ческие и философские. Но когда мы пытаемся эксплициро-
вать нашу интуицию - не получается.

И вот через то, чего определить мы не можем, но интуи-
тивно понимаем или воспринимаем как философию или
философское явление, проходит-таки довольно четкая и
прочная нить. Связана она, конечно, с тем, что я называю
реальной философией (в отличие от теоретической, или фи-
лософии как учения о системах) - философией, которая
закодирована в некоторых условиях сознательной челове-
ческой жизни (в той мере, в какой она реализуется как сознание

Для дальнейшего рассуждения я буду вводить философ-
ские понятия. Так что держите в голове четкое различие
между чем-то, что упорядочено, что воспроизводится под
знаком формы в некотором устойчивом, гармоническом и
цельном виде, - с одной стороны, а с другой - чем-то
другим, хаотичным, неопределенным, бесконечным, что
подвержено распаду во времени. Теперь приложим к этому
идею: то, что цельно и упорядочено - не есть человек, не
есть та человеческая жизнь, какую мы знаем; мы знаем
только обыденную, повседневную, эмпирическую жизнь. Я
Говорил вам, что в основе всех великих философий и рели-
гий лежит одна единственная мысль: реально есть, сущест-
вует какая-то другая жизнь, более реальная, чем наша обы-
денная. Есть что-то другое, что тоже живет, но живет ина-
че, более осмысленно - это более высокая жизнь, и можно
прилагать к ней слова: священная, святая, в ином времени,
и ином пространстве и т.д.

Идея иной жизни означает, кроме всего прочего, одну
забавную вещь. Откуда мы узнаем, что есть эта другая
жизнь, спрашивают греки, в которой нет распада, в кото-
рой есть память... - а память - условие для того, чтобы

моменты времени соединились, хотя она не является эмпи-
рическим свойством человека. Когда я говорю, что
забывать - это естественно, а помнить - искусственно, я
имею в виду свойства некоего другого целого, в котором
есть память. В человеке как биологическом существе памя-
ти нет, а в сознании человека, который прошел сквозь уда-
ры кнута ритуала и мистерии, появляются мысли, несущие
в себе память, преемственность, связи. И возникает про-
блема другой жизни, мысль об этом появляется именно по-
тому, что другой жизни может и не быть. Или выражусь
иначе, взяв частный случай этого хода рассуждения: про-
блема истины возникает только потому, что существует
возможность заблуждения. Там, где нет такой возможно-
сти, нет и проблемы истины. То есть греки полагали, что
если возникает проблема какого-то особого упорядочен-
ного состояния, то это потому, что человек своенравен и
своеволен, и лишь по своему поведению и своеволию мо-
жет распадаться, заблуждаться, творить зло. Вот в каком
контексте появляется идея закона.

Следовательно, пока мы не поймем, что можем заблуж-
даться, своевольничать и своим своеволием ввергать мир в
хаос, мы вообще не можем думать об истине и законах как
о предмете философского и научного, отвлеченного рассу-
ждения. Пока действует архаический и космический закон
и пока отклонения от него воспринимаются как космиче-
ские катастрофы (что в мифах наглядно видно), а не как
продукт человеческого своеволия, не как интеграл - как
индусы говорили - действий, которые сцепились в неко-
торые невидимые последствия самих себя, накопились как
карма (карма - это идея космического мирового наказа-
ния, действующего на протяжении всех воспроизводящих-
ся человеческих поколений, - наказующая нас через во-
площение), до тех пор мы продолжаем испытывать все те
же эмпирические, раздерганные и бессмысленные,
состояния - в той мере, в какой мы не вырвались из коле-
са рождения, не собрались в целое. Иными словами (более
близким, греческим языком говоря), по закону кармы, если
бы Эдип не проделал того, что проделано в трагедии
<Эдип>, то он продолжал бы воплощаться, и продолжа-
лись бы акты убийства отца, акты сексуальной жизни с
собственной матерью и т.д.
Именно глубокое осознание идеи выпадения случая, яв-
ляющегося продуктом того, что сам человек по своему
своеволию, своенравию делал, впервые и ставит проблему
такого закона или порядка, который поддается постиже-
нию который интеллигибелен, интеллектуально проница-
ем. Вспомним платоновский миф: связанные пленники
смотрят на стену, где проходят в беспорядке тени; по ус-
ловности этого мифа, по договоренности автора с читате-
лями, они, в принципе, не могут повернуть головы и уви-
деть, что за их спиной есть источник света (между источни-
ком света и самими пленниками проходят предметы, свет
падает на предметы, и пленники видят их в виде отражения
на стенах пещеры). Великой идеей здесь является акт осоз-
нания, что это - тени. То есть когда мы поняли, что попа-
ли в царство теней, тогда мы можем вводить и формулиро-
вать правило, что же мы можем действительно понимать:
можем ставить вопрос о законе.

Греки формулируют его так (сейчас, очень странным
образом, мы подошли к особенностям философского язы-
ка, которые отличают его от нашего эмпирического язы-
ка) - понимать можно только бытие, а небытие понимать
нельзя. Более того, греки выражают это такой формулой:
есть только бытие, а небытия нет, и его даже высказать не-
возможно. ОчЛекция 6

ПРОБЛЕМА ВОЛИ И ЕЕ РАЗВИТИЕ
В ДЕТСКОМ ВОЗРАСТЕ

Как мы делали при рассмотрении всех проблем, позвольте и
сегодня начать с короткого схематического исторического вве-
дения в современное состояние этой проблемы в науке.

Как известно, попытка теоретически осмыслить и теоретиче-
ски развить проблему воли и дать анализ ее проявлений
у взрослого человека и у ребенка идет в двух направлениях,
одно из которых принято называть гетерономной, а другое -
автономной теорией.
1 2 3 4 5 6 7