Похоже, что деревенские сплетницы правы. Джейн надеялась, что это так – Захара нуждалась в мужчине.
– Не думаю, чтобы он отправился жениться, – сказала Джейн.
– Почему?
– Сейчас явно происходит что-то важное. Масуд разослал повсюду людей. Не может быть, чтобы все они отправились жениться.
Захара сохраняла внешнее равнодушие, но Джейн поняла, что она довольна ее словами. Есть ли какой-то скрытый смысл, подумала Джейн, в том, что Юсиф отправился в Логарскую долину, чтобы кого-то оттуда привести?
Когда они приблизились к деревне, уже темнело. Со стороны мечети доносилось негромкое ритмичное пение, жутковатые голоса людей, которых можно назвать самыми кровожадными на молитве. Мусульманская молитва всегда напоминала Джейн об Иосифе, молодом русском солдате, оставшемся в живых после падения вертолета за горой неподалеку от Бэнды. Какие-то женщины принесли его в дом владельца магазина – это было зимой, еще до того, как они перевели лазарет в пещеру – и, в то время как Жан-Пьер и Джейн занялись обработкой его ран, к Масуду прислали гонца спросить, что делать с пленным. Джейн узнала ответ Масуда однажды вечером, когда Алишан-Карим, войдя в переднюю комнату дома владельца магазина, где лежал забинтованный Иосиф, приставил дуло винтовки к его уху и выстрелом разнес голову. Это случилось в тот же вечерний час, и под звуки молитвенного пения Джейн пришлось смывать со стены кровь и собирать с пола мозги убитого юноши.
Женщины одолели последний подъем тропинки, ведущей от реки, и замедлили шаг у мечети, оканчивая свои разговоры, прежде чем разойтись по домам. Джейн глянула внутрь мечети. Мужчины молились, сидя на коленях, под руководством муллы Абдуллы. Их оружие, старинные винтовки вперемежку с современными ручными пулеметами, было сложено в углу. Молитва подходила к концу. Когда мужчины начали подниматься, Джейн заметила среди них незнакомцев и спросила у Захары:
– А это кто?
– Судя по тюрбанам, они, наверное, пришли из Пичской долины и Джелалабада, – ответила Захара. – Это пушту, и обычно мы с ними враждуем. Зачем они здесь? – Пока она говорила, из толпы вышел один очень высокий мужчина с повязкой на глазу. – Это, наверное, Джахан-Камил – великий враг Масуда!
– Но посмотри, Масуд спокойно с ним разговаривает! – заметила Джейн и добавила по-английски – Подумать только!
Захара передразнила ее:
– Паадумат толка!
Это была первая шутка Захары, услышанная Джейн после гибели ее мужа. Хороший знак: Захара утешается. Мужчины начали выходить на улицу, и женщины заспешили домой все, кроме Джейн. Она начинала понимать, что происходит, и хотела подтверждения своей догадки. Когда вышел Мохаммед, она приблизилась к нему и заговорила по-французски:
– Я забыла спросить, успешное ли было у вас путешествие в Файзабад?
– Да, – ответил он, не замедляя шагов, ему не хотелось, чтобы товарищи или пушту увидели, что он отвечает на вопрос женщины.
Джейн торопливо пошла рядом с ним по направлению к его дому.
– Значит, руководитель отряда восставших из Файзабада тоже здесь?
– Да.
Джейн угадала верно: Масуд пригласил сюда всех руководителей.
– Что вы об этом думаете? – спросила она. Ей хотелось выудить еще какие-нибудь подробности.
Мохаммед, задумавшись, забыл о необходимости выказывать высокомерие, как всегда, когда разговор по-настоящему интересовал его.
– Все зависит от того, что Эллис сделает завтра, – сказал он. – Если он произведет должное впечатление, как человек чести и сумеет завоевать их уважение, думаю, они согласятся на его план.
– И вы думаете, что его план хорош?
– Очевидно, хорош, если силы сопротивления объединятся и получат оружие из Соединенных Штатов.
Значит, вот что! Американское оружие для восставших, при условии, что они будут бороться совместно против русских, вместо того, чтобы столько времени и сил тратить на междоусобицы.
Они дошли до дома Мохаммеда, и Джейн повернула к себе. Грудь ее распирало молоко, настало время кормления Шанталь. Правая грудь была заметно тяжелее, последнее кормление она начала с левой груди, а Шанталь всегда опорожняла ту грудь, которую сосала первой, более основательно.
Джейн, войдя в дом, направилась в спальню. Шанталь лежала в своей колыбели голенькая на свернутом полотенце. В жарком воздухе афганского лета ребенок не нуждался в одежде, ночью ее накрывали простыней – вот и все. Восставшие, война, Эллис, Мохаммед, Масуд – все отошло на второй план, стоило Джейн взглянуть на своего ребенка. Раньше грудные младенцы всегда казались ей уродцами, но Шанталь выглядела очень хорошенькой. Пока Джейн смотрела на нее, Шанталь пошевелилась, открыла ротик и закричала. В ответ на это из правой груди Джейн сразу потекло молоко, и на блузке проступило теплое влажное пятно. Расстегнув пуговицы, она взяла Шанталь на руки.
Жан-Пьер говорил, что перед кормлением следует протирать грудь хирургическим спиртом, но Джейн никогда не делала этого, зная, что Шанталь не понравится вкус. Она уселась на ковре спиной к стене, придерживая Шанталь правой рукой. Ребенок, замахав толстенькими ручками, задвигал головкой из стороны в сторону, отчаянно ища раскрытым ротиком сосок. Джейн подала ей сосок. Беззубые десны крепко сомкнулись, и ребенок усиленно засосал. Джейн вздрогнула, когда ребенок сильно потянул за сосок, раз, затем другой, третий глоток стал уже мягче, маленькая полная ручонка потянулась вверх и дотронулась сбоку до округлой наполненной молоком груди, гладя ее слепым ласкающим движением. Джейн постепенно успокоилась.
Кормление ребенка вызывало у нее неимоверную нежность и желание защищать это крошечное существо, и кроме того, что удивительно, эротические ощущения. Поначалу Джейн было неловко оттого, что процесс кормления сексуально возбуждал ее, но вскоре, решив, что естественное ощущение не может быть дурным, она уже спокойно ему отдавалась.
Джейн подумала о том, как будет хвастаться дочкой, если когда-нибудь все-таки попадет в Европу. Несомненно, мать Жан-Пьера будет говорить, что Джейн все делает не так, а ее собственная мать захочет окрестить ребенка. Отец будет восхищаться Шанталь сквозь алкогольный дурман, а сестра отнесется с гордым энтузиазмом. Кто еще? Отца Жан-Пьера нет в живых.
Со двора донесся голос:
– Есть кто-нибудь дома?
Это был Эллис.
– Заходи! – крикнула Джейн, она не считала нужным запираться, Эллис – не афганец, и к тому же был когда-то ее любовником.
Он вошел и, увидев, что она кормит ребенка, замер.
– Мне уйти?
Она покачала головой.
– Ты ведь уже видел мои груди раньше.
– Не думаю, – заметил он. – Ты, видно, что-то с ними сделала.
Она засмеялась. От беременности груди разбухают. Эллис, она знала, когда-то был женат, и у него был ребенок, хотя, судя по всему, он больше не виделся ни с ребенком, ни с его матерью. Это была одна из тем, о которых он никогда особенно не распространялся.
– Разве ты не помнишь, как это было у твоей жены во время беременности?
– Все это прошло мимо меня, – ответил он лаконично, как делал всегда, когда хотел, чтобы собеседник заткнулся – Я был в отъезде.
Она слишком расслабилась и не могла отвечать ему в том же тоне. Более того, ей было его жалко. Он испортил себе жизнь и лишь по собственной вине, – несомненно, он уже достаточно был наказан за свои грехи – в том числе в немалой степени ею.
– Значит, Жан-Пьер не вернулся, – сказал Эллис.
– Нет. – Ребенок сосал все медленнее по мере того, как у Джейн оставалось все меньше молока. Она осторожно вынула сосок из ротика Шанталь и подняла девочку на уровень своего плеча, похлопывая узенькую спинку, чтобы она срыгнула.
– Масуд хотел бы взять у тебя свои карты, – сказал Эллис.
– Разумеется. Ты знаешь, где они лежат. – Шанталь громко срыгнула. – Хорошая девочка, – сказала Джейн и приложила ее к левой груди. Почувствовав голод после срыгивания, Шанталь снова начала сосать. Под влиянием неожиданного порыва, Джейн спросила: – Почему ты не видишься со своим ребенком?
Достав карты из сундука, он захлопнул крышку и выпрямился.
– Вижусь, – проговорил он, – но не часто.
Джейн была поражена. Я почти целых шесть месяцев не расставалась с ним, подумала она, но так и не узнала его по-настоящему.
– У тебя мальчик или девочка?
– Девочка.
– Ей сейчас, наверное…
– Тринадцать.
– Боже мой, совсем большая! – Джейн внезапно охватило сильное любопытство. Почему она никогда не расспрашивала Эллиса об этом? Возможно потому, что все это не интересовало ее, пока у нее не появился собственный ребенок.
– Где же она живет?
Он явно колебался, не зная, что ответить.
– Не говори, – сказала она, читая его мысли. – Ты был готов соврать.
– Ты права, – согласился он. – Но ведь ты понимаешь, почему мне приходится об этом врать?
Она на секунду задумалась.
– Ты боишься, что твои враги отомстят твоему ребенку?
– Да.
– Это уважительная причина.
– Спасибо. И еще спасибо вот за это, – указав на карты, он вышел.
Шанталь заснула, не выпуская сосок изо рта. Джейн осторожно высвободила сосок и подняла ребенка на уровень плеча. Девочка срыгнула, не просыпаясь. Этот ребенок всегда спал, как убитый.
Джейн было жаль, что Жан-Пьер не вернулся. Она была уверена, что ничего плохого он сделать не сможет, но все же было бы спокойнее иметь его под присмотром. Связаться с русскими он не мог – она разбила радиопередатчик, а другой связи между Бэндой и территорией, занятой русскими, не было. Это Масуд мог посылать гонцов, а у Жан-Пьера не было доверенных людей, и в любом случае, если бы он даже кого-нибудь послал к русским, вся деревня сразу же узнала бы об этом. Единственное, что можно было сделать, – это пешком дойти до Рохи, а на это не было времени.
Помимо мучавшей ее тревоги, ей не хотелось ночевать одной. В Европе это не имело бы значения, но здесь ее страшили грубые, непредсказуемые туземцы, жившие по родоплеменным законам, для которых было нормой, что мужчина бьет свою жену, а мать – ребенка. А Джейн в их глазах была необычной женщиной: свободные манеры, прямой взгляд, безапелляционный тон – все это было для них символом запретных сексуальных удовольствий. Она не следовала принятым здесь обычаям в отношении женщин, а среди известных этим людям женщин так, как она, вели себя только проститутки.
Когда Жан-Пьер был дома, Джейн всегда дотрагивалась до него в тот момент, когда уже проваливалась в сон. Он обычно спал, свернувшись, спиной к ней, и, хотя много ворочался во сне, сам никогда не тянулся к ней. Единственным мужчиной, с которым она когда-либо долгое время разделяла постель, кроме мужа, был Эллис – прямая противоположность Жан-Пьеру. Всю ночь он, обычно, касался ее, то прижимаясь, то целуя, иногда просыпаясь, а иногда в глубоком сне. Два или три раза он даже пытался во сне грубовато ею овладеть, посмеиваясь, она старалась ему помогать, но через несколько секунд он поворачивался на другой бок и начинал храпеть, а наутро ничего не помнил. Как резко он отличался от Жан-Пьера! Эллис касался ее с грубоватой лаской ребенка, играющего с любимой собачкой, а Жан-Пьер как скрипач, к которому в руки попал инструмент работы Страдивари. Они любили ее по-разному, но оба одинаково предали.
Шанталь рыгнула – она проснулась. Джейн, уложив ее себе на колени и поддерживая головку в таком положении, чтобы смотреть ей прямо в глаза, начала говорить, то бессвязными слогами, то отдельными фразами. Шанталь такая беседа очень нравилась. Потом Джейн, исчерпав все слова, начала тихонько напевать. Она пела песенку «Папа поехал в Лондон на пыхтящем паровозе», когда с улицы донесся мужской голос.
– Войдите! – крикнула она и сказала, обращаясь к Шанталь: – У нас не переводятся посетители, правда? Будто мы живем в Национальной галерее! – Она застегнула блузку, закрывая ложбинку между грудями.
Вошел Мохаммед и обратился к ней на дари:
– Где Жан-Пьер?
– Он в Скабуне. Я могу чем-то помочь?
– Когда он вернется?
– Думаю, утром. Вы объясните, в чем дело, или будете и дальше говорить, как кабульский полицейский?
Мохаммед усмехнулся, не сводя с нее глаз. Когда она обращалась к нему в подобной дерзкой манере, это казалось ему сексуальным, а она этого совсем не хотела. Он продолжал:
– Алишан приехал вместе с Масудом. Он хочет еще таблеток.
– Ах да. – Алишан-Карим был братом муллы. Страдая стенокардией, он, конечно, не прекращал участия в партизанских действиях, и Жан-Пьер дал ему таблетки тринитрила, велев принимать их непосредственно перед боем или в других случаях, связанных с нервным или физическим напряжением.
– Я дам вам таблеток, – сказала она и, вставая, передала Шанталь Мохаммеду.
Мохаммед машинально взял ребенка – и растерялся. Джейн, усмехнувшись, вышла в переднюю комнату, нашла таблетки на полке под прилавком владельца магазина, отсыпала около сотни штук в коробочку и вернулась. Шанталь, не отрываясь, глядела в лицо Мохаммеду. Джейн забрала у него ребенка и протянула таблетки.
– Скажите Алишану, чтобы побольше отдыхал.
Мохаммед покачал головой.
– Меня он не боится, – возразил он. – Вы должны сами ему это сказать.
Джейн рассмеялась: в устах афганца эта шутка напоминала речи феминисток. Мохаммед спросил:
– Зачем Жан-Пьер уехал в Скабун?
– Там сегодня утром была бомбежка.
– Нет, никакой бомбежки не было.
– Конечно, была. – Джейн вдруг осеклась.
Мохаммед пожал плечами:
– Я провел там весь день вместе с Масудом. Вы ошибаетесь.
Она постаралась сохранить на лице спокойное выражение.
– Да, наверное, я что-то не так поняла.
– Спасибо за таблетки, – сказал Мохаммед и вышел. Джейн тяжело опустилась на табурет. Значит, Скабун не бомбили. Жан-Пьер отправился на встречу с Анатолием. Она не очень хорошо понимала, как ему удалось это устроить, но сомнений у нее теперь никаких не оставалось.
Что теперь делать?
Если Жан-Пьер знает о завтрашней встрече и расскажет об этом русским, русские могут напасть.
Они смогут уничтожить всю верхушку афганского сопротивления за один день.
Надо срочно повидать Эллиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51