Любого из них можно подкупить, чтобы они отнесли письмо на почту, или попросту сунули его в руки какому-нибудь русскому солдату. Кабул был в трех днях пути, Чарикар – в двух. Роха, где были русские солдаты, но никакого почтового отделения, был всего в одном дне пути. Жан-Пьер был вполне уверен, что сможет найти кого-нибудь, кто согласится исполнить его поручение. Конечно, был риск, что письмо вскроют и прочтут и тогда Жан-Пьер будет обнаружен, его начнут пытать и убьют. Он должен быть готов к этому риску. Но тут была еще одна закавыка. Этот посыльный, взяв деньги, действительно ли передаст письмо? Ничто не мешало ему «потерять» письмо по дороге. А Жан-Пьер может так никогда и не узнать, что случилось. Весь этот план был очень ненадёжен.
Он так и не решил этой проблемы, когда в сумерках достиг Бэнды. Джейн сидела на крыше дома торговца, ловя вечерний ветерок и держа на коленях Шанталь. Жан-Пьер помахал им, затем вошел в дом и положил медицинскую сумку на покрытый плитками прилавок в помещении бывшего магазина. Как раз когда он разгружал муку, взгляд его упал на таблетки диаморфина, и он понял, что был один человек, которому он мог доверить письмо к Анатолию.
Он нашел в сумке карандаш, вынул бумажную обертку из пакета ватных тампонов и оторвал от нее аккуратный прямоугольник – в долине нельзя было найти писчей бумаги. Он писал по-французски:

«Полковнику Анатолию из КГБ».

Это звучало нелепо, мелодраматично, но он не знал, с чего еще можно начать. Он не знал полного имени Анатолия, и у него не было адреса.
Он продолжал:

«Масуд созвал совещание командиров восставших. Они встречаются через восемь дней, считая с сегодняшнего дня, в четверг 27 августа, в Дарге, в следующем селении к югу от Бэнды. Они, вероятно, все переночуют в мечети в эту ночь и пробудут вместе весь день в пятницу, который является священным днем. Совещание было созвано для того, чтобы поговорить с агентом ЦРУ, известным мне под именем Эллиса Тейлера, прибывшего в долину неделю назад. Это наш шанс!»

Он написал дату, число и подписал: «Симплекс».
Конверта у него не было – он не видел их с тех пор, как покинул Европу. Он подумал о том, как лучше всего запечатать письмо. Оглядевшись, он заметил картонную коробку с пластмассовыми баночками для лекарств в таблетках. К этим баночкам прилагались клейкие этикетки, которыми Жан-Пьер никогда не пользовался, потому что не умел писать по-персидски. Он свернул письмо трубочкой и засунул его в одну из баночек.
Теперь он подумал о том, как надписать коробочку. На каком-то этапе своего пути пакет попадет в руки рядового русского солдата. Жан-Пьер представил себе встревоженного очкарика, служащего в унылой конторе, или тупого быкообразного бугая-часового возле колючей проволоки. Несомненно, искусство уходить от ответственности было развито в русской армии не менее хорошо, чем во французской, когда Жан-Пьер проходил военную службу. Он подумал о том, как сделать, чтобы этот пакет выглядел достаточно внушительно, чтобы его передали старшему по званию. Не было смысла писать «Важно» или «КГБ» или вообще что-либо на французском или английском, или даже на дари, потому что солдат не сможет разобрать европейские или персидские буквы, а Жан-Пьер не знал русского алфавита. Ирония была в том, что женщина, сидевшая на крыше и певшая сейчас колыбельную песню, могла бегло говорить по-русски и могла подсказать ему, как написать любое слово, если бы только пожелала. Наконец, он написал: «Анатолий – КГБ» латинскими буквами и приклеил этикетку к баночке, а баночку положил в пустую коробку из-под лекарств, на которой было написано слово «Яд» на пятнадцати языках и трех международных условных знаках. Затем он перевязал коробочку веревкой. Он быстро сложил все обратно в свою медицинскую сумку и заменил те принадлежности, которыми пользовался в Астане. Он достал горсть таблеток диаморфина и положил в карман рубашки. Наконец, завернул коробочку с надписью «Яд» в ветхое полотенце и вышел из дома.
– Я иду на реку купаться, – крикнул он Джейн.
– Ладно.
Он быстро прошел через селение, кратко, сухо кивая одному-двум встретившимся по дороге жителям, затем зашагал через поля. Он был полон оптимизма. Планы его были сопряжены с самым разнообразным риском, но он снова мог надеяться на великий триумф. Обогнув клеверное поле, принадлежавшее мулле, он взобрался верх по нескольким террасам. На расстоянии около мили от селения, на скалистом отроге горы, стоял одинокий домик, полуразрушенный в результате бомбежки. Уже темнело, когда Жан-Пьер увидел его. Он медленно подошел к дому, осторожно ступая по неровной почве и жалея о том, что не захватил с собой фонарь.
Остановившись перед кучей щебня, который прежде составлял фасад домика, он думал было войти, но был остановлен вонью и темнотой. Он позвал:
– Эй!
Какая-то бесформенная масса поднялась с земли у самых его ног, испугав его. Он отскочил назад и вырвался. Маланг поднялся на ноги.
Жан-Пьер вгляделся в скелетообразное лицо и свалявшуюся бороду этого сумасшедшего типа. Возвращая себе самообладание, он сказал на дари:
– Да будет с тобой бог, святой человек.
– И с тобой, доктор.
Жан-Пьер понял, что застал его в стадии здравого рассудка. Хорошо.
– Как твой живот?
Человек изобразил боль в животе – как всегда, он хотел наркотиков. Жан-Пьер дал ему одну таблетку диаморфина и показал остальные, затем убрал их обратно в карман. Маланг проглотил свою дозу героина и сказал:
– Я хочу еще.
– Ты получишь еще, – заверил его Жан-Пьер. – Ты получишь еще много.
Человек протянул руку.
– Но тебе надо кое-что для меня сделать, – сказал Жан-Пьер.
Маланг с готовностью кивнул.
– Тебе придется пойти в Чарикар и отдать вот это русскому солдату.
Жан-Пьер решил остановиться на Чарикаре, хотя путь отнимал лишний день, потому что боялся, что в Рохе, который был городом восставших, лишь временно занятом русскими, может быть беспорядок, и пакет может затеряться, в то время как Чарикар был постоянно на русской территории. Он решил отдать пакет солдату, а не отправлять по почте, потому что Маланг может не справиться с такой сложной задачей, как покупка марки и оформление почтового отправления.
Он внимательно вгляделся в неумытое лицо человека. Он прежде сомневался, поймет ли этот тип даже такие простые инструкции, но выражение испуга, появившееся на его лице при упоминании русского солдата, показало, что он понял все в точности. Но теперь был ли какой-нибудь способ для Жан-Пьера обеспечить, чтобы Маланг действительно выполнил эти приказания? Ведь он тоже мог просто выбросить коробку и, вернувшись, клясться, что выполнил задание, потому что если у него хватит сообразительности понять, о чем его просят, он может оказаться способным солгать.
Жан-Пьеру внезапно пришла вдохновенная мысль.
– И купи пачку русских сигарет, – добавил он.
Маланг открыл пустые ладони:
– Нет денег.
Жан-Пьер знал, что денег у него нет. Он дал ему сотню афгани. Это будет гарантией того, что он действительно дойдет до Чарикара. Но есть ли способ заставить его обязательно передать коробочку?
Жан-Пьер сказал:
– Если ты это сделаешь, то получишь столько таблеток, сколько захочешь. Но не смей меня обмануть, – потому что я все равно узнаю и тогда никогда больше не дам тебе таблеток, и твоя боль в животе будет все сильнее и сильнее, пока тебя не раздует, а потом твои внутренности взорвутся, как граната, и ты умрешь в мучениях. Ты понял?
– Да.
Жан-Пьер не отрываясь смотрел на него в слабом свете. Белки его безумных глаз блестели в ответ. Казалось, он был в ужасе. Жан-Пьер отдал ему остальные таблетки диаморфина.
– Глотай по одной каждое утро, пока не вернешься в Бэнду.
Он оживленно кивнул.
– Ну, теперь иди и не вздумай меня обмануть.
Человек повернулся и побежал по неровной тропинке своей странной походкой, как зверек. Глядя, как он растворяется в сгущающейся темноте, Жан-Пьер думал: «Будущее этой страны – в твоих грязных руках, сумасшедшее ничтожество. Да хранит тебя Бог».

* * *

Прошла неделя, но Маланг не возвращался.
Накануне среды, дня, когда было назначено совещание, Жан-Пьер был вне себя. Каждый час он успокаивал себя, что наркоман вернется в течение следующего часа. А к концу каждого дня – что он вернется завтра.
Активность воздушных рейдов в долину возросла, как будто нарочно, чтобы добавить Жан-Пьеру тревоги. Всю неделю самолеты ревели над головой, направляясь бомбить селения афганцев. Бэнде повезло, здесь упала лишь одна бомба, после которой осталась большая воронка на клеверном поле Абдуллы – только и всего. Но неумолкаемый гул и постоянная опасность сделали всех раздражительными. Это нервное напряжение вылилось в предсказуемое увеличение урожая больных на приеме у Жан-Пьера с симптомами стресса: выкидышами, несчастными случаями дома, домашними травмами, необъяснимой рвотой и головной болью. Головная боль особенно часто была у детей. В Европе Жан-Пьер порекомендовал бы курс психотерапии. Здесь он направлял больных к мулле. Ни психотерапия, ни ислам не могли особенно помочь, потому что истинной причиной страданий детей была война.
Он машинально осматривал утренних больных на утреннем приеме, задавая на дари обычные вопросы, объявляя диагнозы для Джейн по-французски, перевязывая раны, делая уколы и раздавая пластмассовые баночки с таблетками и стеклянные бутылочки с цветными микстурами. Малангу должно было хватить двух дней для перехода до Чарикары. Надо дать ему еще день для того, чтобы набраться храбрости приблизиться к русскому солдату и еще ночь, чтобы после этого прийти в себя. Отправившись обратно на другое утро, он должен был провести в пути еще два дня. Ему следовало вернуться позавчера. Что случилось? Он потерял коробку, или прятался, трясясь от страха? Или он принял сразу все таблетки и заболел? Ему стало плохо? Или он упал в эту проклятую реку и утонул? Или русские использовали его в качестве мишени для учебной стрельбы?
Жан-Пьер посмотрел на свои наручные часы. Было десять тридцать. Сейчас Маланг может появиться в любую минуту, принеся с собой пачку русских сигарет как доказательство того, что он действительно побывал в Чарикаре. Жан-Пьер не знал, как объяснить появление сигарет Джейн, потому что не курил. Он решил, что для действий помешанного не нужно никаких объяснений.
Он бинтовал маленького мальчика из соседней долины, который обжег руку в костре, на котором готовили пищу, когда снаружи послышались шаги и приветствия, что означало прибытие кого-то нового. Жан-Пьер скрыл свое нетерпеливое любопытство и продолжал бинтовать руку ребенка. Услышав голос Джейн, он оглянулся, и, к острому разочарованию, увидел, что это не Маланг, а два незнакомых мужчины.
Первый из них сказал:
– Бог да будет с Вами, доктор.
– И с вами, – ответил Жан-Пьер. Чтобы предотвратить длительный обмен любезностями, он сказал: – В чем дело?
– В Скабуне была ужасная бомбежка. Много людей убито и много ранено.
Жан-Пьер посмотрел на Джейн. Он все еще не мог уходить из Бэнды без ее разрешения, потому что она боялась, что он найдет способ связаться с русскими. Но было очевидно, что он не мог подстроить этого вызова.
– Ну что, я пойду? – спросил он по-французски. – Или ты пойдешь?
Он в действительности не хотел идти, потому что это означало, по всей вероятности, ночевка на месте, а он отчаянно хотел увидеть Маланга.
Джейн колебалась. Жан-Пьер знал, что она думает о том, что если пойдет сама, ей придется взять и Шанталь. Кроме того, она знала, что не сможет помочь при тяжелых травмах.
– Ты сама решай, – сказал Жан-Пьер.
– Иди ты, – сказала она.
– Хорошо. – Скабун был в двух часах ходьбы. Если он поедет быстро, и раненых окажется не очень много, может быть удастся вырваться оттуда в сумерках, подумал Жан-Пьер. Он сказал: – Я постараюсь вернуться сегодня вечером.
Она подошла и поцеловала его в щеку.
– Спасибо, – сказала она.
Он быстро проверил содержимое своей сумки: морфин для обезболивания, пенициллин для профилактики раненых инфекций, иглы и шовный материал, много перевязочного материала. Надел шапочку и накинул на плечи одеяло.
– Я не возьму Мэгги, – сказал он Джейн. – Скабун недалеко, а дорога плохая. – Он снова поцеловал ее, затем повернулся к посыльным. – Идемте.
Они спустились вниз, в селение, затем перебрались вброд через реку и стали взбираться по крутым ступенькам на другой стороне. Жан-Пьер думал о том, как поцеловал Джейн. Если его план окажется удачным, и русские убьют Масуда, как она будет реагировать? Она знала, что за этим стоял он. Но она не предаст его, в этом он был уверен. Будет ли она все еще любить его? Он хотел ее. С тех пор, как они были вместе, он все реже страдал от мрачных депрессий, которые прежде находили на него регулярно. Просто любя его, она давала ему ощущение, что с ним все в порядке. Он нуждался в этом. Но он также хотел успеха своей миссии. Он думал: предположим, что мне надо хотеть успеха больше, чем счастья, и вот поэтому я готов рисковать потерять ее, ради убийства Масуда.
Они втроем шагали в юго-западном направлении вдоль тропинки, идущей по вершинам скал, оглушаемые бурным течением реки. Жан-Пьер спросил:
– Сколько людей убито?
– Много людей, – ответил один из гонцов.
Жан-Пьер уже привык к подобным оценкам. Он терпеливо спросил:
– Пять? Десять? Двадцать? Сорок?
– Сто.
Жан-Пьер не поверил этому, в Скабуне не было сотни жителей.
– Сколько ранено?
– Двести.
Это было смешно. Разве этот человек не знал? Жан-Пьер недоумевал. Или он преувеличивал число из страха, что, если он назовет небольшую цифру, доктор повернется и пойдет назад? Может, дело было в том, что он не умел сосчитать больше десяти.
– Какие раны? – снова спросил Жан-Пьер.
– Дырки, порезы, кровотечения.
Это звучало больше как раны, полученные в бою. От бомбежки получались контузии, ожоги и сдавления, полученные под развалинами домов. Этот человек был, видимо, плохим свидетелем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51